— Никак.
— Сейчас да, но вот вам готовое направление для исследований, глядишь, через надцать лет и сможете. А это сам знаешь, чем раньше начал, тем больше успел.
Рыжая хвостатая договорилась с владелицей лавки, передав ей шкатулку, улыбнулась брюнету со щитом и вслед за ним вышла.
Из черного хода появился Эйлуд, вытирающий руки. Хозяйка магазинчика поставила на стол блюдо с печеньем. Судя по прибавленому кувшину — соленым печеньем, под пиво.
Капитан поудобнее привалился к стене. Эйлуд вложил жене печенину в рот и поднес чашку запить. Капитан тоже сгреб свободной рукой чашку, заел выпечкой. Вкус оказался именно такой, как мечталось. Прялка гудела, комок шерсти прямо на глазах превращался в моток нити. Не слишком ли быстро? Пес его знает, ведь прялку Капитан только в музее и видел. Понятно, что о суточной производительности ее ничего не знал. Ну и магия, конечно же. В смысле, тут компьютеры встраиваются в ручной щит и называются магией, на Земле пока еще они огромные и гудящие и называются БЭСМ или там IBM, на Ремнанте маленькие, изящные, называются Свитками, их можно выдать, скажем, Толмачу, дабы тот джеймсбондовской манерой подслушал тайны императорского двора в Стране Цветных Облаков, где компьютеров пока еще нет, но скоро, очень возможно, Хоро и туда их завезет. Вот и вся разница миров...
За окошком в акварельной синеве плыл графитово-черный орел то ли коршун, картинно распластавший крылья. Хозяйка лавки гремела коробочками, нисколько не боясь трех чужаков в доме, двое из которых мужики настолько здоровенные, что на входе пригибались.
Капитан вспомнил улыбки, которыми обменялись парень со щитом и рыжехвостая заказчица, допил благородно оставленное Эйлудом пиво, дожевал кренделек и выдохнул:
— Тут хорошо. Надо помочь им, чтобы хорошо и оставалось.
— И как же мы им поможем?
Капитан выдохнул и отрезал:
— Свалим отсюда как можно быстрее.
* * *
— Быстрее, быстрее! Валим отсюда, валим! Ногами перебирайте!
Мелких мы покидали в вагончики насыпью, а они и не пищали даже. Мелкие у нас взяты с улиц, и что в случае кипеша надо не путаться в ногах старших, давно усвоили.
Правда, кипеш настолько знатный, что прямо чувствуешь сужение очка возможностей. Честно сказать, я даже у Синдер в лагере не слышал, как злобно рычит настоящая двуствольная зенитка — их по горам не потаскаешь, так мы пулеметами обходились. Те тоже молотят будь здоров, но все же веселее как-то. А тут над головой дракон высрался, самому впору штаны проверить.
— Вьюрок где?
— В порту, он же свои плавидлы дошивал!
— Если не дошил, нам хана.
Накидали детишек три коробочки; как хорошо, что собирались новый склад под стеной заполнять, и узкоколейку еще вчера продлили на полкилометра, до самого первого лагеря, даже дозорных заставили работать... Раз погорбатиться, зато потом ящики в руках не таскать. Ну, деревянные шпалы прямо на грунт кидали, так все равно времянка же.
И вот пригодилось, кто бы знал. Вес у малышни котиный, величина тоже не особо, утрамбовались в поезд, на котором их же катали по выходным. Уперлись мы в ручки, понеслись. Привыкли, бежим не глядя, сколько мы по этой лежневке песка-цемента и прочего щебня перетаскали!
За третьим лагерем под уклон, можно запрыгнуть на платформы. Ушастая с поездом рядом, и видно, что не надсаживается, дыхание ровное — ну что взять, основа кроличья — без нее малышня никуда. Где-то на этой тропинке, помнится, придурок с рукавом падал...
Тормоза начинаем закручивать после четвертого, их частокол неровной массой справа, оттуда крики, вопросы: кто? Что? Хрен знает! Не гримм точно, на это нас бы вызвали тоже. А тут не доверяют, мы официально каторжники.
За спиной пальба во весь рост.
Вот и наш частокол, памятный до кислятины на зубах, а вот и пакгауз. Мы в дверь всем поездом, створка распахивается и с пушечным грохотом в стену, а с плоской крыши на голову Вьюрок:
— Где Большой? Лось, где Большой?
— Придет, не психуй, дозорных подберет и придет. Как твои океанские лайнеры?
— Вроде дошили.
Человек-сундук угадал до изумления верно. В обычной-то заднице мы бы сейчас дрались вокруг пары лодок насмерть, а тут вроде как и спорить не о чем. Первыми спасать маленьких. Это в любом кино. Особенно если кино с Охотником Кроу Бранвеном и Специалистом Винтер Шни.
Гримм-прах, а они довольно красивая пара. Если бы не...
Что случилось на стене, мы не знаем. Оттуда только раскаты и трассеры в небе: зенитчики, похоже, еще держатся.
* * *
— Держатся, сволочи. Насмерть стоят. Армия, чтоб ее. Рейвен, там андроидов точно нет?
— Если до сих пор не вышли, значит, нет...
Рейвен поднялась, надвинула маску четырехглазой гримм-твари, пожеваное осиное гнездо с алыми прорезями. Мерзко и потому пугает.
Ну и опознание затрудняет, не без того. Так что можно при случае наведаться в клуб Хей Сяона и выдать воспитательных за обиженную дочку, и узнают не сразу.
Сейчас тоже придется выдавать воспитательных. Только мальчики покруче понторезов Торчвика в красных очках...
Рейвен встряхнулась, покрутила кистями, потом руками в локтях, ступнями — лодыжками — голенями. Выдохнула и вдохнула несколько раз, обернулась на штурмовиков. Тераторн, Конон, Валли, Ева, Химринг. И Вернал, конечно же, Вернал.
Готовы.
Не говоря лишних слов, Рейвен побежала легкой трусцой по дорожке. Расчеты зениток заметили ее не сразу, а когда заметили, то не успели подвести трассу к разогнавшейся фигурке.
Охотник с открытой аурой! Даже попадание зенитки его не валит, нужно влепить очередь, и не скользящим, потому что разлетится рикошетами — а по нормали, чтобы передать весь импульс. Зенитчики знали это и многое иное, но что толку в знаниях, когда не успевает отработать механизм горизонтальной наводки!
На втором орудии сообразили раньше. Выбили ограничитель, вручную довернули спарку почти на соседей; волосы и куртку Рейвен прожгло багровой полосой трассера, еще полпальца — и в висок. Но поздно, поздно — взлетев по стене, крутанувшись на руках вокруг козырька, каблуками Рейвен попала точно в лицо вояке. Тот рухнул. Его товарищ выхватил пистолет. Аура поглотила пулю и развернула поднявшуюся Рейвен правым боком вперед; локтем в висок — и заряжающий осел в горку четырехгильзовых кассет. Наводчики только еще выпутывались из кресел, когда Рейвен передвинула ножны со спины, выдернула двуручный клинок. Добавила крупицу Праха и круговым снесла сразу двух человек, и все железо зенитки, оказавшееся выше линии удара. Сломав горло обоим упавшим раньше, Рейвен пробежала по стене к следующей зенитке — там прекратили огонь, судорожно тянули пистолеты, кто откуда. Глупо: тварь уровня Рейвен Бранвен пулемет не сразу валит. И все же эти четверо не побежали, и последний из них, повисший на клинке, плюнул Рейвен в лицо кровью. Правда, не долетело.
За отпорный козырек уцепились крючья. Конон и Тераторн повисли на цепях всей немалой массой, Химринг и другие, наверное, раскачивали. Козырек согнулся, и тогда на него рухнуло бревно с набитыми поперек ветками, и по этой штурмовой лестнице Бранвены сплошным потоком побежали на стену, и теперь оставшиеся две зенитки ничего не могли им сделать, потому что все это происходило в мертвой для них зоне.
Через несколько мгновений тела атласских военных полетели со стены, на кучу тел вертухаев.
Охранников-то Бранвены перерезали быстро. Охранники, даже частных компаний, даже служащие в тюрьмах, даже конвоирующие заключенных, не готовы к главному отличию войны от бунта. На бунте люди хотят чего-то получить. Выкричать, вытребовать, пускай даже подраться ради этого — но хорошо бы остаться живым. И любой сколь угодно отмороженный протестун это чувствует, а потому и не стремится злить врага настоящей смертью.
На войне уже никто ничего не требует, никто не разговаривает. Человек напротив хочет всего-навсего убить. Убить без лишних слов, убить именно такого хорошего и замечательного тебя, и никакого кина потом! К этому готов не всякий охранник, даже и самой лучшей частной компании. Стеречь же фавнов на заокеанских колониях поехали далеко не лучшие; клан Бранвен потратил на всю вертухайскую полусотню меньше времени, чем шестнадцать зенитчиков отмахивались прибойниками и пытались отстреливаться. Подняв за горло последнего, Вернал только фыркнула:
— Все, что нас не убивает, просто не хотело. Хотело — убило бы. Вот как я.
И свернула оглушенному шею.
Оставалось главное: фавны. Почти тысяча фавнов с оружием.
* * *
Тысяча фавнов с оружием — это кино такое. Исторический боевик называется. Про восстания, про то, как зверожопым — то есть, нам — остров Менажери отдали во времена незапамятные. Нас пока десятков шесть, и понемногу сбегаются с брошенных лагерей. А оружия...
Сначала нам выдали по сотне стволов на лагерь, итого семь сотен. Штук сорок мы угробили на тренировках. Еще два-три десятка всегда в ремонте. Большая часть пропала в караулке под стеной. Лучшие стволы унес первый десяток в ночной дозор. Сколько-то брошено по лагерям. Итого: прямо здесь шестьдесят восемь ружей. Ну и самих зарядов сотни полторы. Даже не смешно.
Кто там воюет, мы пока не поняли. Большого все нет, и Ушастую трясет уже непритворно. Зенитки замолчали, зато поднялись клубы, подсвеченные заревом, и сразу в двух местах.
— Шестой и седьмой, — облизывает губы Ушастая. — Стену взяли, похоже. Не гримм, гриммы лагеря не жгут.
И надо ее ободрить, а что скажу?
— Карту ты знаешь, дозорные с тобой. Нечего ждать, иди. Малые без тебя не поплывут.
Разделили на две лодки: по десятку мелких, по десятку дозора в каждой. Лучшие стволы им, все заряды им, нам десять ружей и Праха на один залп. Ветер ночной, с берега; сигналы зеркальцем, дымом и фонариком оговорены с тех еще времен, когда мы всерьез думали про побег. С тех же времен и место на берегу присмотрено: полянка, защитное кольцо скал, родник. Туда почти шесть лиг к западу, но мы нарочно искали подальше, думали ведь, что погонятся...
Осмотрелись. Так-то позиция хорошая: бетонный ящик. Его строители на берегу первым делом отлили, и вставили во такенные железные двери, чтобы мы цемент не покрали. Кому бы мы сбывали краденое, когда ближайшие поселения на пол-континента к югу, эти гении лопаты и кайла не подумали. Потом комендант увидел, как здорово вписался склад в горловину спуска: мимо него на причалы никак не пролезть, проход исключительно насквозь через две двери. По бокам такие скалы, что борбатоски головы ломают, обходить не меньше дня придется. Ну и загорелся комендант сделать из пакгауза защиту порта. Бойницы пропилили, по краю крыши сделали отпорные козырьки — чтобы не забежали по стене, не прислонили лестницу. Натянули противогриммовые сетки, колючую проволоку. А вот пятую зенитку на крышу поставить не успели, только заказали. И захабы на дверях не успели выложить. Собрали только камни для них, думали заняться после жатвы.
Ладно, мы разделили вахты, посчитали жратву — все те же ящики с винным и мясным продуктом — дверь на полуостров пока не закрываем.
Вот знакомое щелканье по рельсам. Платформа с перевязаными внавал, Угол толкает, а Хельга из второго и Аякане из четвертого в полы пиджака вцепились, как фрейлины в шлейф.
Ага, мы тоже смеялись. Потом.
— Большого не видел?
— Не видел. Осторожней берите, я еще аптечку прихватил, она внизу.
Подняли: не гриммовы зубы, дырки от пуль, похоже. Свистнули, дернули собравшихся девок, те занялись перевязкой. Парни взяли четыре ствола, разошлись в темноте направо и налево, стали там обкладываться камнями. Пиджак Уго не отпустили, чтобы посрать отойти, Углу пришлось из рукавов змеей выкручиваться.
Вернулся из толчка Перец, аптечку распаковал, в руках ампулы вертит. Хирозаин, сильное успокоительное. Без него малых по морю везти страшно: морскому гримму наши баркасики закуска. Наведется на страх мелких, на наше за них беспокойство, и абзац. Хирозаина в достатке, только почки он выносит наглухо. Он же для людей разработан, а мы фавны, у нас все другое. Дать "глухаря" мелким — навек инвалидность. Не дать — может, и не будет инвалидности, по причине отсутствия самого пациента. Так себе кроссворд, что по горизонтали, что по вертикали, одно и тоже складывается.
Опять знакомое клеканье тележки на стыках. Изготовились — а это десяток дозорных с Мигом и Квадратом, второй лагерь, у них тоже тележка с ранеными. А еще, что приятно, ящик Праха спасли в лагерном арсенале, и ящик оружейных инструментов. Хозяйственные парни, комендант при одном их виде на всякий случай за сердце хватался.
— Лось, почему мы бежим?
— Потому что там Бранвены, — проступает из темноты Большой. — Те самые, я видел.
Мы его с носилок, бок прочистили, перевязали нормально.
— Дверь закрой, — говорит Миг. — За нами никого не осталось.
— Зря мы это, — хрипит Большой. — Моя вина. Лажанулся вдребезги... Дайте пить, сейчас все расскажу.
Никого не осталось?
Я оборачиваюсь: на лодках ушло с полсотни, и вот нас в ящике почти столько же, из них чуть не половина с дырками.
И все?
Нас в Семиградье по спискам почти тысяча! Семьсот сорок...
* * *
— ...И все тут учатся?
— Не все. Трое старших. Большой, это наглый такой медведь. Лось... Это просто Лось, сильный, но тупой. И Ушастая, это кролик. Вроде спит с Большим.
— Оружие у всех?
Мужик замешкался с ответом, и Вернал пнула его в подвздошину:
— Где глобус, географ?
И пока тот отплевывался, судорожно хватал воздух, сама ответила:
— Пропил! Географ глобус пропил! Позор Атлассу!
— Атласу, — поправил другой мужик в майке с растянутыми плечами и трусами в выгоревший цветочек, длиной больше, чем у Вернал в обычное время юбка. — Глотки резать много ума не надо. Говорить научись, дитя душистых прерий.
— Ты меня дитенком назвал?! — Вернал обошла мужичка по кругу, наклонилась к самому уху и прошептала:
— Подчерпнуть... Вкрации... Тогда лие... Из нутрии... Храбрый войн!
Мужик содрогался с каждым словом. Вернал удовлетворенно кивнула:
— Все, как рассказывали.
И без размаха ткнула наглеца в живот локтем, отчего тот согнулся так быстро, что долбанулся подбородком о собственные колени.
— Бессмертный, что ли?
Мужик распрямился, выхаркнул:
— Жизнь дается один раз...
— А удается еще реже, — Вернал прервала цитату метким пинком в пах. — Лучше бы устав караульной службы учили, придурки. Плацодроч до добра не доводит. Ну, глобус, колись: сколько стволов?
Географ с готовностью открыл рот:
— Сначала всем выдали, а потом...
А потом выпрямившийся мужик в трусах прыгнул на него и попытался натурально свернуть шею, но Тераторн свалил прыгуна ударом по шее.
— Ишь ты, идейный! — захлопав от восхищения в ладоши, Вернал посмотрела на растянутый по фасаду школьного домика лозунг:
— Чего, офигенная же подсказка!
Мужик в трусах стал мужиком без трусов, а потом воющим комком огня с фальшфейером в заднице. Бранвены пинками выгнали его на обрыв и столкнули — думали, что в воду, но жопа рыцаря правописания все полыхала. Скоро Бранвены поняли, что сбитый летчик горит на белой полосе отлива, там, где вода встречается с сушей, и где с незапамятных времен зарывают предателей.
