— Не вы назначите. Вы скажете мне две кандидатуры, и я рекомендую Народному Собранию избрать трибуна Невидимой гильдии. Он будет иметь право заступаться за ваших, и у него будут получать обратно свои вещи и деньги обкраденные и обманутые. А вот шантаж, рэкет и бандитизм по отношению к нашим безусловно запрещаю. Всех воров и прочих не из вашей гильдии сразу к ногтю прижимайте, кто бы они ни были.
— По понятиям рассуждаешь, царь! — улыбнулся Чон. — Даже своих воров защищаешь.
— Пока они свои и работают на общее дело, конечно же!
* * *
Конечно же, жесткая психологическая перестройка, которой подвергли невест старки, не могла обойтись без жертв. Бодниданат, пухленькая блондиночка, то смеялась слишком много, то начинала плакать. А вечером, когда все улеглись в постель, она вдруг села и молча стала раскачиваться. Под утро её товарки проснулись от смрада. Она всё так же раскачивалась, глядя в одну точку ничего не выражающими глазами, а под ней растекалась лужа. Позвали врача, менталиста и целительницу. Девушку три дня приводили в себя и преуспели в этом. Но приговор специалистов был единодушен: сломалась и обучения не выдержит. По старкским обычаям, в таком случае она подлежала обращению в рабство. Ей вернули одежды, и девушка с радостью облачилась в них. Агашку хотел купить в наложницы один из юношей-дежурных, но им заявили, что они не должны искать лёгких путей, и отвезли Бодниданат в Дилосар, где её купил с той же целью почтенный воин и увёз к себе в деревню. Надо сказать, что Нидан, как её назвали, выглядела отнюдь не несчастной, родила своему хозяину пятерых детей. Положение наложницы было не хуже положения жены в Агаше. А подняться выше у неё не хватило сил.
Следующий случай был трагичнее. Тукульаштрат вдруг ночью перескочила через забор, когда охранники отвернулись, и убежала в лес. Нашли её лишь к обеду, забившуюся в чащу, всю искусанную кровососами и москитами, но в юбочке из веток и листьев деревьев. Её не стали наказывать, а попросту объяснили, что, выйдя за рамки закона, она не защищена, и любой имел право сделать с ней всё, что угодно. Её спросили, куда она хотела пробраться? Она объяснила, что к своему царю, чтобы тот забрал её от мучителей, что она предпочитает быть рабыней в Агаше, чем становиться бесстыдной гражданкой здесь. Наставницы, желая переломить её настроение, объяснили, что стыд — это очень хорошо, но когда от него не теряешь разум. Что добродетель жены очень ценится у граждан, и она сможет прожить свой век в почёте. Другое дело, что ей надо научиться выполнять все обязанности гражданки. Но через ночь Тукульаштрат опять убежала. Охранников как следует побили розгами, а двух, кто был ближе всего к её палатке, даже поставили перед выбором: уйти из лагеря охранников с позором или получить по двадцать плетей. Они выбрали плети. Девушку запретили искать и объявили повсюду, что она вне защиты законов. Через три дня она приплелась обратно, изнасилованная, избитая, в грязном рубище. Её тоже продали в рабство, причём в публичный дом.
Лильнинуртат всячески лелеяла в себе воспоминания о своём далеком женихе. Но совершенно другая жизнь уже властно захватывала её своими объятиями, тем более что языку и обычаям она училась чуть ли не быстрее всех. А вид грустной и скромной красавицы, да и её пронзительная песня, притягивали к девушке сердца молодых старков. Как ни странно, у неё могло оказаться чуть ли не больше всех поклонников. Раскованные женщины были для старков не в диковинку, а ставить перед собой трудные задачи для них было привычно и лишь разжигало азарт. В голове девушки начинала складываться новая песня об ожидании любви, но она гнала её от себя, считая изменой своему верному жениху.
Штлинарат всё больше и больше влюблялась в Арса Таррисаня. Он тоже ловил каждый её взгляд. Невозможность встречаться вблизи, видимо, только добавляла сладкой муки влюбленным, усиливая их чувства. Наставница Лайройсса даже легонько стегнула невесту розгой, заметив, что девушка в очередной раз переглядывается со своим женихом.
— Ты думаешь, юноше легко выносить такое искушение и такое ожидание? Тебя же предупреждали: не разжигай преждевременно в сердцах огонь! Ведь Арс весь истомился, глядя на тебя. А какая-нибудь бесстыдница вполне может воспользоваться его состоянием и соблазнить его втюриться в себя. Ведь мужчине отказать женщине позорно, а в таком состоянии страсть может быть высосана такой охотницей и переведена на неё. И женится он на недостойной, и оба вы будете несчастны.
Такой строгий выговор получила девушка, но отказаться иногда встречаться взглядами и улыбаться своему возлюбленному было уже не в её силах. А наставница вдруг улыбнулась:
— Лучше поприлежнее пряди, а затем тки и шей. Как только сошьёшь первое платье, будешь иметь право сидеть на скамеечке у ворот и разговаривать с любимым вблизи. И даже за руку можно будет иногда подержаться. А когда получишь старкское имя, можно будет официально стать женихом и невестой и целоваться.
Неожиданно для себя Штлинарат поняла, что старкский способ выпустить сильнейшие чувства здесь очень подходит. У неё сложилась песня, пока ещё на агашском. Но, вопреки всем традициям, она запела на мужском залоге агашского языка.
Песня агашской невесты
В час, когда уносило в пучину морскую теченье,
Руки сильные к солнцу меня так легко вознесли,
И когда поцелуем платила тебе за спасенье,
Сквозь уста прорываясь, вмиг души друг друга нашли.
Слились наши души воедино:
Даже смерть теперь не разорвет.
Впереди единая судьбина,
Вечная любовь и общий род.
Сожжено мое сердце любовью открытой и честной,
И в глазах твоих вижу я тот же жарчайший огонь.
Захватил нас с тобой вихрь счастливой любви беззаветной,
Защищаю глаза, но твой взор прожигает ладонь.
Слились наши души воедино:
Даже смерть теперь не разорвет.
Впереди единая судьбина,
Вечная любовь и общий род.
Неустанно молю я Судьбу вплоть до часа рассвета,
Не волнует кипящая тщетных надежд круговерть.
Я прошу, чтобы путь свой пройдя до конца в мире этом,
В день один, породив славный род, нам с тобой умереть.
Слились наши души воедино:
Даже смерть теперь не разорвет.
Впереди единая судьбина,
Вечная любовь и общий род.
Ну а если погибнешь вдруг славною смертью героя,
Я наследников дела и духа смогу воспитать,
А затем я часовню на милой могиле построю,
Чтобы встретиться в жизни иной и любить нам опять.
Слились наши души воедино:
Даже смерть теперь не разорвет.
Впереди единая судьбина,
Вечная любовь и общий род.
Когда наставницам перевели песню девушки, они расплакались:
— Да, теперь Арс обязан ответить не худшим стихом. Молодец, невеста!
Это слово прозвучало музыкой в ушах Штлинарат. Она заплакала от счастья и стала прясть, чтобы успокоиться. А жених отправился складывать ответ, досрочно сменившись с поста. Друзья его шутливо подначивали:
— Ну что, не испугался? Царевна, да ещё умная! Она тебя под свой агашский каблук посадит, так что даже не пикнешь! А отступать теперь тебе нельзя: бесчестье и международный скандал.
Иногда завихрения, связанные с ломкой стереотипов, вызывали скорее смех. Пара девиц, позавидовав Штлинарат, которая уже "отхватила себе отличного жениха и теперь его окончательно влюбляет в себя", сделали вид во время купания, что тонут. Но вместо разрешённых поцелуев они получили жестокую порку и предупреждение, что в следующий раз их продадут в рабство.
Рядом с лагерем выстроили большую баню. К ней навезли кучу дров и угля.
Но это событие прошло почти незамеченным из-за другого. В лагере появились три сотни пуникских степнячек во главе с ханшей Айгунь, которая вместе с Чюрююлем решила, что необходимо несколько месяцев лично приглядеть за обучением невест, чтобы они затмили агашек во всех отношениях (кроме, быть может, знатности). Эти девушки сразу же создали своего рода моду, как носить накидку (завязывали на бедре наискосок, так что она прикрывала одно плечо, одну грудь и одно бедро) и начали было откровенно кокетничать с охраной лагеря. Но, мало того, что на них сразу посыпался град розг, Айгунь подозвала их к себе и жёстко сказала:
"У старков при кажущейся внешней свободе свои правила приличия. И они жестоко наказывают тех, кто их нарушает. В этом они более строги, чем мы. Вам отсюда три пути. Два почётных: замуж или в могилу. Один позорный: в рабство. А чтобы вы посмотрели, каково соблюдать приличия при старкских обычаях, я позову тебя, Агузель. Уж очень ты пожирала глазами этого молодого парня и покачивала перед ним бёдрами. И он улыбался, глядя на тебя. Но заметь, что не больше. Но не потому, что он холоден. Снимай с себя покрывало. А ты, Кон, раздевайся. А теперь целуй его".
Удивлённая Агузель с радостью стала целовать симпатичного ей юношу. Она не заметила, что Айгунь уже подтолкнула свою рабыню, чтобы та стала рядом с бедным, смущённым такой атакой, парнем. Вдруг, когда Агузель прикоснулась к старку грудью, Кон отпрянул, схватил рабыню и убежал в кусты. Оттуда донеслись громкие стоны страсти женщины. Агузель скривилась.
"Ты, дура, подожди рожу кривить. Все видели, что Кон не допустил ни одного неприличного движения и никаких признаков возбуждения, несмотря на объятия красавицы, которая вела себя весьма податливо и даже приглашающе. Он спас тебя, Агузель! Когда ты прикоснулась к нему грудью и стала тереться ею, он мог по всем обычаям засчитать это как недвусмысленное предложение с твоей стороны и взять тебя вместо рабыни. Если бы ты имела глупость ещё и бёдрами прижаться, он обязан был бы ответить на твой вызов. Никто бы ему ни слова осуждающего не сказал, а тебя продали бы в публичный дом как не выдержавшую обучения и нарушившую приличия. Но он пожалел тебя. Чтобы сердце у него не разорвалось от необходимости не показывать, что бы у него внутри ни творилось, никакого признака того, что он соблазнился, я дала ему спасительницу. Вы будете иметь право разговаривать с юношами вблизи, когда сошьёте себе первое старкское платье. Целоваться можно будет с женихом, когда вы друг друга выберете и получите старкское имя и род. А дальше обычаи старков похожи на наши, степные".
И девушки отправились заниматься и работать дальше. А из кустов продолжали доноситься всё более и более блаженные стоны.
* * *
На следующий день в Лиговайю пришел страшный тайфун. Ураганный ветер и проливной холодный дождь. Все забились в свои дома. Но было одно исключение.
Урс Ликарин уже вышел со своим отрядом отомстить за уничтожение старкской семьи. Он разведал три деревни в ближнем Ссарацастре, где базировались ицкские джигиты. Когда в дороге старков и лазанцев застал ураган, он, неожиданно для всех, рассмеялся:
— Само Небо помогает нам! Никто из них не будет ожидать, что мы нападем в такую погоду!
За полтора дня отряд дополз до первой деревни и взял её едва ли не голыми руками. Действительно, никто не мог и подумать, что в такой ужасный шторм, грозу и ливень придут мстители. Дома, где были обнаружены арцхане, Урс беспощадно покарал, вырезав арцхан, кроме женщин и маленьких детей, и взрослых мужчин за то, что помогали бандитам. Женщин из этих домов он разрешил взять своим людям, оставив по одной на двор. На остальные дворы была наложена контрибуция, которую совершенно потерявшие дух жители и азнаур предпочли побыстрее заплатить. Урс предупредил, что в следующий раз, если дадут приют немирным арцханам, вырежет полдеревни и всю семью азнаура. Желающим крестьянам он предложил уйти к себе, и пара дворов снялись. Отправив часть отряда с добычей назад, он неожиданно, отдохнув день и две ночи, потребовал двигаться к следующей деревне. Там тем более не ожидали нападения в такую погоду. Разбегавшихся Урс не стал вылавливать, но со дворами, где обнаружил арцхан, поступил точно так же. Отправив ещё половину отряда назад с добычей, он под проливным дождём свернул к третьей деревне и разорил её начисто. Потерян был за этот поход всего один человек, а добычи было немеряно, и немирных арцхан убито более сотни.
Сакли горцев устояли перед ураганом. Так что жертв во владениях Урса почти не было. Люди Ликарина после этого Тайфунного Похода вообще смотрели на него влюблёнными глазами. Зато к Атару направилась делегация из Ссарацастра с жалобами на разбои Однорукого. Урс, ухмыляясь, пропустил её с почётом через свои владения, снабдив провиантом, и далее проводил под личной своей охраной, тем более что прибыл гонец от царя с приказом явиться на Совет Царства. А вот на пир, который он предлагал устроить, ссарацастрцы остаться не захотели.
Не испортило настроение Урсу то, что Аориэу, дождавшись его возвращения из похода, почтительно попросил уволить его от службы, так как он обязан обучить своих тому, чему научился сам. Такая мотивировка лишь подняла Ненасильника в глазах Урса: тот показался человеком чести и долга.
* * *
Приближение тайфуна моряки почувствовали за полтора дня, но по какому-то затмению к ним не прислушались. Лишь князья-союзники побыстрее переправились на свой берег пролива, в свои княжества, раздосадованные, что не догуляли. А затем ночью на строящийся город обрушилась стихия.
Многие плоховато построенные или недостроенные дома были разрушены. Но граждане безо всякого приказа, чуть-чуть справившись с последствиями у себя, отправились наводить порядок на залитые потоками воды и стонущие под проливным ветром улицы. Они спасали людей из-под развалин и останавливали (зачастую навсегда) мародёров. Напротив, слуги, иностранцы и рабы обрадовались случаю помародерствовать. Но это быстро прекратилось, когда стали встречать трупы мародёров либо живых, но беспощадно выпоротых и с отрезанными ушами. Царь официально объявил, что мародёры находятся вне закона, и любые три гражданина могут поступить с ними, как сочтут справедливым. А если кто встретит мародёра один на один, обязан потом объяснить менталисту, за что он его убил, либо приволочь подонка живым и заставить сознаться. Ихлане и лазанцы, поглядев на старков, присоединились к патрулям и стали вести себя практически как граждане.
Граждане даже не повышали цены в своих лавках. А вот агашские и прочие гости сразу начали их задирать, как "полагается" во время бедствий. Но в первую же ночь на самую богатую продовольственную и одёжную лавку агашца Куштаринта был совершен налет. Она была начисто ограблена, хозяина и членов его семьи избивать не стали, но тоже ограбили наголо и связали. А вот рабов всех забрали и раздали пострадавшим от стихии или тем, чьи рабы были убиты за мародёрство. Так же поступили с большинством взятых товаров. На воротах написали крупными знаками: "Поплатился жадина и мироед!" Купцы, поняв намёк, вернули цены к прежнему уровню и потребовали у царя расследования. Царь ответил жёстко: "Если вас, кто теперь ведёт себя прилично, тронут, найдём и поступим беспощадно. А этот заслужил своё".
