Тайна деторождения: практика и теория

— Я же говорил! Я говорил, что все будет хорошо! — запыхавшийся радостный Глеб, украшенный под правым глазом фонарем, рухнул в снег рядом с нами. — Что с Ником?.. Угу, вижу. Поправимо. Варвара...

— Дядя Глеб, а я — вот! — срочно сунула ему та под нос "ловушку".

— Да что ты! А, ну-ка...

— Руки свои!

— Агата, ты чего?

— Ничего. Этот трофей Главной канцелярии не достанется. И вообще, давай мне помогай.

— Да конечно, — выдохнул некромант, уже примеряясь с открывшему глаза Нику. — Я твой ориентир засек час назад... Веревку сначала... развяжем... Теперь... оп-па... И потихоньку... И сразу — сюда. По дороге джингарских коллег развернул. Так что, теперь у нас — теплая повозка с покрывалами, горячим чаем и одеждой. Сейчас вас туда, его "обработаю" и...

— Откуда "сияющий фонарь"? — на ходу поддернула я Варю на руках. — Хотя... можешь и не отвечать. И так...

— Обмен аргументами, — смеясь, обернулся некромант к нам. — Считай, я еще удачно "в том диспуте парировал" — спешил Ник очень.

— Отойду и... продолжим, — в ответ тихо пообещал тот.

— Угу... О, а вот и наша повозка...

Нет, мне точно, везет... Мне самой. И без помощи моего "мотылька". Беспрекословно везет. И уже — не впервые. Потому что, я в который раз испытываю на себе прочность пословицы: "Лучше поздно, чем никогда". И именно поэтому сижу сейчас, укутанная в одно на троих огромное верблюжье (судя по колючести) покрывало. И мне тепло, несмотря на сугроб под ним. И спокойно, несмотря, на все недавно пережитое. Сижу и отвлеченно наблюдаю как джингарцы "при исполнении" ловят по этим же сугробам разбежавшихся из бывшего гарема дев (Калантию, кстати, самой первой поймали). И как мой начальник брачующимся петухом скачет вокруг утонувшего в снегу пустоши сейфа... Но, самое главное мое везение — они. Сидящие сейчас со мной рядом.

— Ник? — вздыхаю, выпуская в утренний январь пар.

— Что? — повернувшись через Варю, щурится он.

— Ты как?

— Уже нормально.

— Ага...

— Да, тысь моя майка! Женись на мне, Ник, в конце-то концов!

— Что?! — разворачиваемся мы оба к Варваре.

— Я говорю: женись на мне, Ник, — строго повторяет она. — Это Агата так сказать тебе хочет. Я знаю.

— Она знает, — смеюсь я сквозь слезы, не то счастья, не то от слепящего снега вокруг. — И говорит правду, потому что до сих пор — под действием "родственного" заклятья. Оно — двустороннее. Я и забыла.

— Ага, — кивает Варвара. — Но, ты мне это... "анти-демоническое" снова расскажешь. На всякий случай... Ник?

— Это сейчас кто из вас двоих меня спрашивает? — улыбаясь, смотрит он с прищуром в небо.

— Так ты на мне женишься? — толкаю я его через Варю.

— Угу... Женюсь. Только кольцо свое вместе с курткой найду.

— А зачем оно мне? — задумчиво изрекаю я.

— Что?!

— Ну, потом купишь. Или я — сама. Когда-нибудь.

— Ну, уж нет!

— Ник, подожди! Я тебе искать помогу! — подрывается вслед моему любому Варя.

— И я вместе с вами! — отбросив теплое покрывало, бегу за ними я...

_________________________________________________

1 — Суп, состоящий из двух частей: домашней, тонко раскатанной лапши и тушеного мяса с овощами.

2 — Имеется в виду история с демоном витхой, описанная во второй книге ладменского цикла, "Сотой бусине".

3 — Древнее изречение на латыни, дословно звучащее, как "Или Цезарь, или ничто". В ладменском ходу также и более простые его аналоги: "Иль грудь в крестах, иль голова в кустах", "Или всё, или ничего", "Или пан, или пропал".

4 — Весьма крупные псы с черной косматой шерстью, большими светящимися глазами и рогами на голове. Близкие родственники хобгоблинов... чтоб их.

ГЛАВА 11

Чайки с криками носятся над бликующей под солнцем рекой и желтым песком пляжа, спрятанного за зарослями ив-плакальщиц. И не лень им, чайкам, гонять очумелых от жары бабочек и стрекоз? Конец мая и толи еще будет, а мне уже "лень". Так лень, что жаль собственных сил перевернуться со спины на живот. И вернуть глаза в толстенный учебник по алхимии, который я сейчас успешно использую в качестве подушки... И вот бы знания из него сами текли... прямо через затылок... Текли и... расплывались... Расплывались и...

— Агата, ты обгоришь, — вялый голос Софико справа сносит теплым порывом ветра. — Ты меня слышишь? — зевает она. — У тебя живот красный.

— Ага-а... Сейчас.

— Синий йод.

— Что ты, Ксю, сказала? — вопрошает она удивленно.

Моя левая соседка по покрывалу авторитетно поясняет:

— Hyacinthum iodum и все дела. Проверенное алхимическое средство. Клин клином, как говорится... Агат, у тебя еще и нос обгорел.

— Ага-а... Тогда мы с ним и животом все остальные части тела подождем. Чтоб уж не мелочиться... в росписи.

— Ой, да ну вас с вашей алхимией! Мне и своих "латыней" хватает. Экзамен завтра, а в голове, кроме "Diu vivere in iustitia!", ничего.

— "Да здравствует справедливость"? — заливается смехом Ксю. — Вот с этого завтра и начинай. Сразу от двери.

— Если я с этого завтра начну, то, боюсь, воодушевлю нашу госпожу...

— А на латыни как будет слово "помолвка"?

— "Помолвка"?.. "Proelio". Кажется, так.

— А "невеста"?

— "Sponsam". Тебе зачем? Замуж собралась?

— Я? — хмыкает Ксения. — Я-то, нет, а вот наша Агата теперь точно "sponsam". "Proelio sponsam". Ник ведь у ее отца вчера руки дочери попросил.

— Неа. Часть речи-то другая и звучит, как: "sponsam sponsus". Потому что...

— Вам двоим больше не о чем поговорить?

— Ну, почему же, "не о чем"? — рывком перекидывается Ксю на живот. — О вашей предстоящей свадьбе, например.

— О-о. Нам — по шестнадцать и кадетам вообще жениться нельзя. Так что, данное мероприятие откладывается на далекое-далекое будущее.

— А вот я нашу с Годардом свадьбу уже точно представляю, — неожиданно присоединяется к Ксении Софико. — Она будет в строгих...

— Моральных нормах?

— Нет, Ксю. Классических тонах. Иначе мои родители не разрешат. Они и так при каждой встрече интересуются у Годы: когда он сострижет свои вихры.

— Они у него от природы торчат. "При любой длине и направлении ветра", — с улыбкой цитирую я Ника, прислушиваясь к их с Годой и Ло воплям с воды.

— Угу. Вот и я — о том же, — вздыхает через паузу "аристократическая дочь". — А они все равно.

— Значит, на вашу свадьбу подарят вам станок, — хмыкает Ксения и добавляет. — для бритья... А вот моя будет точно знатной: много-много гостей, я — в пышном платье и фате, чтоб четыре пажа ее несли. И жених — в белоснежном фраке.

— И гости тоже все "пышно-белые"? — уточняю, не разлепляя глаз, я.

— А, не знаю. Здесь — без разницы. Лишь бы — много, чтоб и подарков тоже — много.

— Станков для бритья? — не удерживается Софико.

— Он у нее заранее лысый будет, — вношу я предположение. — Ксю ему своими запросами еще накануне "знатную" плешь проест.

— Ой, да ладно тебе, — смеясь, пихает она меня горячим локтем. — Я буду милой и ласковой, как и подобает невесте. А скажите: какой бы вы свадебный подарок хотели получить больше всего?

— Я? — задумчиво замолкает моя правая соседка. — Свой дом. Потому что с жалованьем рыцаря Прокурата на него служить и служить.

— Это — точно. А ты, Агат?

— Ой, да отстаньте от меня обе... Не знаю.

— Не знает она, — вздыхает Ксю. — Зато я, знаете, что знаю?

— Знать не знаем, — вот ни учить, ни отдыхать не умеют. И другим не дают.

— Какие подарки на свадьбу дарить категорически нельзя.

— Да что ты? — ухватившись за мою руку, подпрыгивает на бок Софико. — И какие это?

Нет, ну точно: ни одно, ни другое. А ведь так здорово всё началось... Свободных два дня. Погода — прекрасная. Колено после ристалища уже не болит. Ник с самого утра...

— Привет.

— Ни-ик, — наконец, открываю я глаза под накрывшей сверху лицо тенью. — У тебя с волос и носа вода капает прямо на меня.

Тот, усугубляясь, трясет своей мокрой гривой. И вот теперь с покрывала срываемся мы все трое. С визгом (Ксю и Софико) и воплями (я, конечно):

— Ты что делаешь-то?!

— Уже ничего, — еще с колен, с прищуром глядит он на меня. — Я — за тобой, Агата.

— А я не хочу, — подбочениваюсь в ответ я.

— Почему? — сдвигает Ник брови. — Вода сегодня — теплая.

— А-а просто...

— Понятно. Рычаг нужен, — и рывком, подрывается с колен.

— Ник!.. А-а-а!

От нашей лежанки до кромки воды — пять ярдов, не больше. И я истошно ору, вцепившись в мокрые его русые лохмы. Наглец, рискуя их потерять, на ходу отдирает меня от себя и с усилием подбрасывает... Ну, уж нет! Воздушник я или кто?! И через долю секунды зависаю в полете:

— Сам ныряй! — ногами в лицо ему брызги.

О-о, связаться с магом воды?! Две встречные волны с обеих сторон, не дав раскинуть рук, схлестываются в аккурат на мне, вмиг накрыв с головой. И через мгновенье летят уже в Ника. Нарвавшись на пущенную от него. Да мы так речку всю вдвоем...

— Рыбу, баламуты магические, мне спужнёте! — трясет на нас рукой дед-рыбак с того берега. — Чего творите на пару?!

— Агата?! — сквозь шум падающей вниз воды кричит мне Ник.

— Кхе-кхе!

— Агата, — и, рванув вперед, притягивает меня, продирающую глаза и горло, к себе.

— Ага, — обхватываю я его руками и ногами. — Кхе-кхе... Ник?

— Что... любимая? — слово это, произнесенное им впервые, звучит, будто тайную дверцу настежь распахнули. Да и не закрыли.

— А просто меня попросить?

— А ты бы пошла "просто"? — упирается он своим носом в мой.

— Неа, — смеюсь в ответ я.

— В том-то все и дело. А теперь, набери в грудь воздуха. И-и...

— Ник!!! Да чтоб тебя!!!..

— Ник! — и, уже наяву в постели выдыхаю...

С одной стороны от меня — Варя, лежа поперек с ладошками под щеками. С другой — сама причина "ора", стоя и низко склонившись:

— Доброе утро, любимая, — с сосредоточенным прищуром изрекла она. — Что, опять тот самый сон? И я тебя снова топлю?

— Ага, — прихлопнув рукой рот, зевнула я. Хотя мы в реальности просто целовались тогда. Вроде как.

— Тетя Катаржина говорит: у нее этот... "типичный предсвадебный манраж".

— Мандраж, вероятно, — скосился на Варвару Ник. — Агата, что: так плохо?

— Ох, как плохо, Ник, — с надеждой заныла я.

— Ничем не могу помочь, любимая. А ты, Варвара?

— И я, — сдула та с лица густую прядь. — Агата, вставай. Мне идти скоро, а я еще не заплетена.

— О-о, вы меня оба нисколько не любите.

— Мы тебя любим. Поэтому собрались на свои службы сами. Почти собрались. А ты вставай — пора за стол завтракать и плести Варю. У нее сегодня пять уроков, так что из гимназии ее надо будет забрать...

— Я помню. В двенадцать, сорок.

— Так точно. А еще у тебя...

— Пара у шестого курса, свадебный салон и...

— И-и?

— Вечером — семейный ужин в Гусельницах.

— Молодец!

— А за это поощрить? — воздела я вслед развернувшемуся мужчине руки.

Тот, не оборачиваясь, распрямил плечи:

— Хорошо. Давай!

— Даю! — и, поддернув сорочку, запрыгнула на него со спины.

— А я?!

— И ты — давай, — поймал Ник в объятья Варвару. — Поощрительный заезд с остановками по требованию! Готовы?

— Ага!

— По-ошли!.. — и так почти каждое наше утро. Марта месяца 2572 года.

Первый месяц весны обозначился на улицах нашей столицы пока лишь темными проединами в снегу на тротуарах, да осевшими сугробами в городских скверах и дворах. Но, пахло уже по-особенному: влажной корой, талой водой и, отчего — не пойму, набухшими почками верб. Хотя до них еще... Минимум, две недели. Как до моей с Ником свадьбы. Две недели... А единственное желание сейчас: застыть, уткнув нос в небеса и в таком "стихийном" виде дышать...

— Варенька! Варежки свои брось на решетку камина. Пусть просохнут, — вот чем еще весна моя сейчас пахнет — мокрыми шерстяными варежками Варвары. Запах — из собственного детства. — Агата! От окна оторвись. Мы с Гортензией новый список гостей написали.

— Опять?

— Последний, — скрипнула старым креслом моя тетка. — Куда уж тянуть-то? — и, хмыкнув, добавила. — Я и сама, честно сказать, не ожидала, что у нас столько родственников в наличии. Мозг вывернуть.

— Так, может, не стоит? — хлопнулась я на стульчик рядом с ней. — Не знали их, и жили ведь как-то?

— Нет, доча, — поддернула мама на переносице очки (наверняка, для важности нацепила — магу и в очках?). — Традиция.

Ох уж эти мне "традиции". Напасть данная имеет свойство "проявляться" в самых неподходящих (и без того ответственных) семейных делах, еще больше их усугубляя собой. Мы, когда в первый раз с Ником эту "тайну ритуала" постигли... в общем, ломанулись с места и одновременно прямиком наверх в библиотеку деда с оригиналом рассказ мамы сверять. В итоге оказалось страшней во много раз:

— Я не буду делать этого! Не буду и все!

— Чего именно? — оторвался мой жених от книги "Свадьба через миры и века".

— Выслушивать твой бред на этих, как их? — и снова зашарила по мелким буквам пальцем, — "заручинах". Что это за текст: "Не имеете ли вы для продажи телки? Не пропала ль курица у вас? А нельзя ль гусыню купить?"

— Ну, так, любимая, — почесал тот пятерней свой затылок. — Вряд ли в хозяйстве держали раньше "зорек ясных" или "немеркнущих звезд". Хотя, я где-то подобные клички слышал. У коров.

— Я тебя сейчас пришибу, ценитель "скотской красоты".

— А я-то здесь причем? — взъелся тот. — Ваши ведь семейные традиции. У нас — все гораздо проще: пришли, руки пожали и ушли.

— Ага-а, — протянула я, вспомнив, и вправду, потрясенные лица родителей Ника, оставшиеся внизу. — Все равно, не буду.

— Ну, как зна... а если я отредактирую текст?

— В каком смысле?

— Ну, кое-что заменю, сглажу?

— О-о... Я не знаю, — закатила я к световому шару глаза. — А дальше?

— Что "дальше"?

— Ну, если невеста соглашается, то ставит на стол к принесенной сватами водке рюмки, все дружно ее пьют и едут смотреть хозяйство жениха.

— Как это? Куда... едут?

— Видимо, в Бадук. Не в пещеру же твою? Хотя, я б туда, честно говоря, не заезжая в другие места.

— Угу, — прищурился мой жених. — Ты это — серьезно?

— Серьезно... Так что с "хозяйством"-то?

— Ну, раз надо. Предупрежден, значит, вооружен, — мужественно выкатил Ник грудь.

И в результате, действительно, "кое-что отредактировал":

— А не в этом ли доме живет... птичка?

— И что за "птичка" сия? — игриво уточнила у него моя тетка.

Отец Ника, господин Роберт, с благородной проседью в бакенбардах и гриве, замер, скосясь на впряженного в это дело за компанию Году. Тот уверенно скривившись, взмахнул рукой. Мой жених воодушевленно изрек:

— Точно, не курица и не гусыня, — разнос с пустыми рюмками в моих руках угрожающе брякнул. — А многокрылая! Та, что счастье мне принесет. Я ее из клетки выпустить пришел.

— Ну-у, — подбоченилась вошедшая в раж тетя Гортензия (с ней у меня после отдельная беседа была). — Эту птичку в клетке и семья удержать не смогла. Уж больно у нее клюв крепкий. И лоб. А ты, славный молодец Николас, и подавно.