Спускаясь по лестнице, он оглядывался по сторонам с какой-то странной растерянно-радостной улыбкой. Казалось, происходящее вокруг его нисколько не удивляет, а может, даже и радует. Хотя, скорее всего, закоренелый пьяница просто ещё толком не понял, что случилось.
Стоявший у лестницы солдат указал ему на группу писцов, и господин Андо спокойно направился к ним.
В это время из-за угла канцелярии показались городские стражники во главе с господином Роко Кимуро. Они, скорее всего, занимались воинскими упражнениями во внутреннем дворе или чего-то ждали, но, услышав шум, решили выяснить: в чём дело?
Тут же дорогу им заступили семеро солдат с копьями наперевес. Ещё четверо, встав за спиной товарищей, вскинули луки с наложенными на тетивы стрелами.
Судя по всему, открывшаяся ему картина изрядно шокировала десятника. Тем не менее он довольно быстро сориентировался и, вскинув руку, приказал своим людям остановиться.
— Что случилось, господин Сабуро? — крикнул верный телохранитель, словно не замечая смотрящих в лицо стрел и копий.
Начальник уезда заискивающе и вопросительно посмотрел на высокопоставленного чиновника, ожидая, что тот сам всё объяснит. Однако грозный визитёр равнодушно приказал:
— Господин Сабуро, объясните этому благородному воину: зачем мы здесь?
— Слушаюсь, господин Цунадоро, — церемонно поклонился собеседник и, выпрямившись, торжественно объявил: — Цензор его величества благородный господин Цунадоро исполняет свой долг. А наш долг оказать ему в этом всяческую помощь.
— Слушаюсь, господин Сабуро! — браво откликнулся десятник и церемонно поклонился высокопоставленному чиновнику. — Приветствую вас, благородный господин Цунадоро.
Однако тот даже не посмотрел в его сторону. Испуганно переглядываясь, городские стражники начали пятиться, явно намереваясь поскорее скрыться за углом.
— Стоять! — по-прежнему не глядя на них, властно приказал цензор и обратился к одному из сопровождавших его воинов, судя по более богатым доспехам, командиру: — Господин Тюбо, распорядитесь поставить караулы, чтобы из управы никто не вышел без моего разрешения.
— Слушаюсь, господин Цунадоро, — коротко поклонился тот и сразу же начал отдавать распоряжения.
Городских стражников оттеснили к ограде и тоже взяли под охрану, но оружие не отобрали.
Если преданный лично господину Бано Сабуро телохранитель Кимуро ещё мог бы попытаться напасть на солдат, то простым стражникам такое даже в голову не придёт. Они не воины. Их дело поддерживать порядок, а не воевать.
Тем более, что поднять оружие на императорского цензора — равносильно государственной измене. Это в Благословенной империи знал любой мало-мальски грамотный человек, тем более имеющий отношение к государственной службе.
Время тянулось нестерпимо медленно. Проверяющие распахнули окна, и теперь в проёмах мелькали их облачённые в фиолетовые халаты фигуры. Они торопливо просматривали книги на стеллажах, перекладывали на столах бумаги. Страх, поначалу сковавший начальника уезда, начал потихонечку отступать.
"Ну, действительно, — усмехнулся он сам себе. — Какая у нас может быть государственная измена? Мы здесь все верные слуги Сына неба и свято чтим его волю. Цунадоро, конечно, ничего не найдёт. И, может, скажет тогда, кто же так подло меня оклеветал? А, может, и не скажет. Он вон даже в кабинет не прошёл, сесть мне не предложил. Это всё потому, что его превосходительство губернатор в столицу уехал. Вот цензор и распоясался. Они давно не ладят".
Испугавшись, что грозный визитёр каким-нибудь образом догадается о его крамольных мыслях, Бано Сабуро упёрся взглядом в землю и стал беззвучно шевелить губами, молясь богине милосердия. Сестра давно ей служит и явно пользуется благосклонностью Голи, так, может, она и ему в просьбе не откажет?
Солнце выглянуло из-за рваного края пушистого облака, заливая двор ласковым теплом. Почти успокоившись, начальник уезда поклонился.
— Не прикажете ли подать чаю, господин Цунадоро?
— Возможно чуть позже, господин Сабуро, — спокойно, почти доброжелательно ответил цензор. — Пока не будем мешать моим людям исполнять их обязанности.
— Конечно, господин Цунадоро, — почтительно кивнул собеседник.
В это время на сквозную веранду выскочил облачённый в фиолетовый халат молодой человек с озабоченным гладко выбритым лицом.
Держа в одной руке книгу в тёмно-жёлтой обложке, а другой поправляя шапочку с квадратным верхом, он торопливо спустился с лестницы и поспешил к начальству.
— Вот, что мы нашли в архиве за полками, — с поклоном доложил чиновник.
Одобрительно кивнув, цензор прочёл вслух название:
— Кайтсуо Дзако "Размышления о Трёхкнижии мудрейшего Куно Манаро", — и, вскинув брови, посмотрел на Бано Сабуро.
— Что делает книга смутьяна и заговорщика в государственном учреждении?
— Клянусь Вечным небом и памятью предков, я не знаю, откуда она взялась! — вскричал начальник уезда и, машинально подумав, что утопающий хватается даже за змею, высказал единственное, пришедшее ему в голову объяснение: — Может, кто-то из писцов принёс? Ещё до того, как Кайтсуо Дзако обвинили в измене, а потом она просто завалилась за полку, и про неё все забыли?
Внимательно выслушав его, собеседник перевёл взгляд на своего человека.
— Нет, господин Цунадоро, — покачал головой тот. — Книга там недавно лежит. На ней почти не было пыли.
— Что же вы её не сожгли, господин Сабуро? — с мягким укором спросил высокопоставленный чиновник. — Не смогли? Рука не поднялась предать огню книгу своего кумира? Ну, тогда бы хотя бы спрятали куда-нибудь.
— Я не имею к ней никакого отношения, господин Цунадоро, — замерев в почтительном поклоне, продолжал убеждать грозного гостя начальник уезда и, нервно облизнув пересохшие губы, указал на испуганно замерших подчинённых. — У них надо спросить. Писцы в архив постоянно ходят, а я там почти не появляюсь.
— Спросим, господин Сабуро, — многозначительно пообещал цензор. — Обязательно спросим. Но по своей должности именно вы отвечаете в уезде за всё.
— Вы правы, господин Цунадоро, это мой недочёт, — слегка переведя дух, согласился чиновник. — И я готов смиренно принять любое наказание за ненадлежащее руководство.
— Я рад, что вы осознаёте свою вину, — с тем же холодно-вежливым выражением лица кивнул грозный визитёр и велел своему помощнику: — Продолжайте осмотр.
Поклонившись, тот поспешил к канцелярии, а ему навстречу уже спускался по лестнице ещё один молодой человек в фиолетовом халате и с аккуратными усиками на круглом, довольном лице, держа в руке белый, сложенный лист.
— Вот, что мы ещё нашли господин Цунадоро! — доложил он, с поклоном протягивая бумагу.
Цензор пробежал взглядом текст, и впервые на его неподвижном, морщинистом лице ясно отразились эмоции.
У Бано Сабуро вновь защемило сердце, а левую ногу свело судорогой.
Однако высокопоставленный чиновник заговорил не с ним, а со своим подчинённым:
— Где это было?
— На полке в комнате писцов, господин Цунадоро! — с трудом подавив довольную улыбку, бодро отрапортовал тот.
— Так ваши подчинённые, господин Сабуро, не только читают книги государственных преступников, — сокрушённо вздохнул цензор. — Но и переписывают их крамольные воззвания?
— Какие воззвания, господин Цунадоро? — ничего не понимая, ошарашенно пробормотал начальник уезда.
— Вот эти, господин Сабуро! — высокопоставленный чиновник махнул у него перед глазами густо исписанным листком. — Клеветническое письмо изменника Кайтсуо Дзако, дерзнувшего обратиться к самому Сыну неба! Откуда оно в вашей канцелярии?
Кто-то из писцов громко охнул. Послышался испуганный ропот.
— Молчать! — прикрикнул один из солдат, а другой угрожающе направил на них копьё.
Не дождавшись ответа от своего обалдевшего собеседника, цензор приказал подчинённому:
— Сверьте почерки. Надо узнать: кто именно занимался этим преступным деянием?
— Слушаюсь, господин Цунадоро, — коротко поклонился тот и почти бегом поспешил в канцелярию.
А Бано Сабуро почувствовал, как вновь начинает покрываться противным, холодным потом.
— Я-то надеялся, что кто-то из ваших людей просто по глупости интересовался вредными книжонками, — высокопоставленный чиновник скорбно покачал головой, увенчанной шапочкой учёного из чёрного шёлка. — А тут у вас целое гнездо смутьянов.
— Поверьте, господин Цунадоро, — с удивлением и ужасом осознав, что у него мелко дрожат колени, собеседник с трудом проталкивал слова сквозь перехваченное спазмом горло. — Я не имею ко всему этому никакого отношения!
— Вы начальник уезда, господин Сабуро! — голос грозного гостя лязгнул металлом. — А значит, отвечаете за всё, что происходит в уезде! Тем более у вас под боком, в вашей канцелярии!
— Я виноват, господин Цунадоро, — обречённо пробормотал шокированный страшной находкой дворянин. — Умоляю вас наказать меня за небрежение своими обязанностями!
— Вашу участь решит сам Сын неба! — резко оборвал его покаянную речь цензор и, отвернувшись, принялся разглядывать враз притихших писцов.
Громко взвыв, Бано Сабуро опустился на колени и заплакал, закрыв лицо руками. Его трезвый, практичный ум закалённого в многочисленных бюрократических баталиях государственного служащего просто отказывался понимать происходящее.
До сегодняшнего дня он пребывал в абсолютной уверенности, что никто из его подчинённых не интересуется политикой. Взятки, мелкие вымогательства, использование служебного положения в личных целях. Обо всём этом начальник уезда прекрасно знал, но принимал как должное, лишь следя, чтобы писцы и городские стражники особо не наглели.
Однако ему и голову не могло прийти, что в его заштатной канцелярии вдруг заведутся смутьяны! Какие там "Размышления о Трёхкнижии"! Он-то считал, что уездные чиновники давно не читают ничего, кроме "историй о ветре и чувствах", да и то редко, предпочитая проводить свободное время в приятной компании за чарочкой вина.
И вдруг в архиве обнаруживается такая мудрёная книга! Кто же мог её туда притащить? Помнится, господин Окэдо рассказывал, что на государственном экзамене писал сочинение по "Трёхкнижию"? И в молодости он, говорят, любил "чистые беседы" о всякой всячине, не имеющей отношения к реальной жизни. Только это было так давно...
А главное, какой недоумок взялся переписывать то мерзкое воззвание?! Он разве не понял, что Кайтсуо Дзако и его сторонники, находясь в безопасности в дали от эпидемии, уговаривали Сына неба не возводить "стену мечей"?!
Но здесь, в землях, где с ужасом ждали прихода петсоры, все надеялись только на императорскую армию, вставшую на пути заразы, и неустанно благодарили государя за заботу.
Заливаясь совершенно искренними слезами, начальник уезда мысленно перебирал подчинённых, гадая: кто мог оказаться настолько подлым, глупым и неблагодарным?
Сао Цутуо? Он родом с побережья и потерял там всех своих родственников. Сам господин Окэдо? Он вроде собирался выдать дочь за наследника господина Арото. И пусть за ним числится лишь половина деревни, но всё-таки рыцарь, землевладелец. Только там тоже все умерли от петсоры, и теперь старший писец никак не может отыскать подходящего зятя.
На открытой веранде вновь появились двое уже знакомых молодых чиновников в фиолетовых халатах.
— Господин Цунадоро, — синхронно поклонились они, и тот, что помоложе, продолжил: — Мы проверили почерки служащих канцелярии, но похожий на тот, коим написано подстрекательское письмо, не нашли.
— То есть никто из них его не переписывал? — недоверчиво переспросил цензор.
— Скорее всего злоумышленник просто принёс письмо на службу? — предположил проверяющий постарше. — Или изменил почерк?
"Хвала Вечному небу!" — мысленно возблагодарил судьбу Бано Сабуро, и из глаз его вновь потекли слёзы, но на этот раз радости и надежды.
Как он и предполагал, никто из его людей не замешан в распространении подмётных писем. Так откуда же оно взялось? Ясно, что подкинули. Кто-то же постоянно ябедничал на него губернатору. Теперь вот пытаются оклеветать перед цензором. Только если мерзавцы решили использовать подстрекательские письма, то выходит, они же их и распространяют, являясь государственными преступниками!
Стараясь успокоиться, начальник уезда пару раз глубоко вздохнул, вытер слёзы, тихонько высморкался и принялся лихорадочно обдумывать оправдательную речь, понимая, что тут важно не только каждое слово, но и интонация.
В это время на веранду канцелярии вышел ещё один проверяющий. Придерживая полы халата, он буквально сбежал по лестнице и очень быстро оказался рядом со своим шефом.
— Господин Цунадоро! — церемонно поклонился он, переводя дух. — Во время обыска в кабинете начальника уезда на обратной стороне картины с изречением Сына неба мы нашли вот это.
Молодой человек достал из кармана в рукаве плотный конверт фиолетового шёлка.
— В его кабинете? — цензор кивнул на застывшего статуей Бано Сабуро.
— Да, господин Цунадоро, — подтвердил собеседник. — Там на стене висело изречение Великого Амамото о власти. На обратной стороне и было приклеено это.
— Злоумышленники часто используют священное имя, чтобы прикрыть свои мерзкие делишки, — жёстко усмехнулся высокопоставленный чиновник. — Глупцы не понимают, что этим лишь усугубляют свою вину.
— Это не моё, господин Цунадоро!!! — с ужасом глядя на конверт, закричал начальник уезда. — Мне подбросили! Это клевета, клянусь Вечным небом!
— Помолчите! — оборвал его собеседник, доставая аккуратно сложенный лист.
Чем дальше он читал, тем суровее становились его лицо. Брови всё сильнее хмурились. Сухие губы сжимались в тонкую, злую нитку.
— Какие у вас заслуги перед "белым делом"? — внезапно спросил он. — За что "братья" вам так благодарны?
— Перед кем, господин Цунадоро? — пробормотал несчастный начальник уезда, растерянно хлопая ресницами и решительно не понимая: что вообще тот имеет ввиду?
— Не притворяйтесь, господин Сабуро, — поморщился высокопоставленный чиновник. — У вас это плохо получается.
Потрясая исписанным листком, он отчеканил:
— Братья благодарят вас за услуги, оказанные "белому делу", и просят сохранить это письмо, чтобы после "возвращения к истокам" вы смогли получить более достойную награду. Это очень серьёзно, господин Сабуро. Вам придётся рассказать всё, если хотите избежать допроса с пристрастием.
— Я не знаю никаких "братьев", — от волнения язык начальника уезда начал заплетаться, а в груди где-то под рёбрами вспыхнула нарастающая боль.
— И эта печать вам тоже ни о чём не говорит? — вытянув руку, цензор всё с той же холодной усмешкой показал ему бумагу.
В нижнем углу листа чернел квадрат с белым силуэтом длинноклювой птицы. С белым! А не с красным или золотым, как на государственных документах, изданных волею Сына неба или от его имени.
Использование изображения императорской цапли само по себе является государственным преступлением, а уж поменять её цвет, будет истинным святотатством!
