— Делов-то, — сказал он довольно, убирая инструмент в карман. — Всё? Я пошел.
— Эй, а не совершит этти в грубой форме? — нахмурился Петр. — Как в прошлый раз, со станком? Половину проводки же менять пришлось, и за огнетушители вычли.
— Не совершит, — отмахнулся Самоделкин. — Не учи дедушку кашлять.
— Э, а изолентой замотать или еще какую-нибудь производную кутаса сделать?
— Вот если замотаешь, то точно совершит этти в грубой форме. Пробьет твою изоленту на кутас. Пальцами не хватайтесь за фазу, и все дела.
Он вдруг быстро ухватился за бутыль на столе, плеснул в стакан мутной жидкости, одним махом ее проглотил, довольно крякнул и вышел. Мы с Алексом круглыми глазами смотрела на сопряжение костыля с электросетью, и я изо всех сил старалась загнать глаза обратно под веки. Теория электротехники? Адаптеры, изоляция, предварительное тестирование, мониторинг силы тока и напряжения?.. Кажется, местный умелец ни о чем подобном даже не подозревал. Но схема работала. Хина показала диагностику с костыля Алекса — блок питания жаловался на осцилляцию напряжения в диапазоне от полного нуля до сумасшедших восьмисот вольт, но держался. Проблема с костылями решилась, а вместе с ней — и проблема с наглазниками, которые могли заряжаться от батареи костыля безо всяких фокусов с неизолированными проводниками. Теперь мы могли пользоваться спутниковой связью без опасения остаться без энергии в окулярах в самый интересный момент.
— Талант! — одобрительно сказал Петр, провожая Самоделкина взглядом. — Ломоносов! Только тот в Москву пешком ходил, а наш из Москвы приперся. Не пешком, конечно, и не сам, кто ж сам-то на лесоповал приходит. Да, шесть классов образования — не хухры-мухры, ученый в натуре. Ну, хряпнем по маленькой еще раз...
— Ну уж я тебе хряпну! — властно заявила Ева, вставая из-за стола и забирая бутыль, прежде чем муж успел до нее дотянуться. — Вам, козлам, лишь бы хряпать. Вона, забор покосился месяц ужо как, почти на земле лежит, а туда же! Иди чини, горюшко мое, пока зайцы огород не потравили! Не все же работу на гостей сваливать!
— Ша, пила беззубая! — Петр с размаху грохнул ладонью по столу, так что посуда громко звякнула. — Уймись! Сказал же, сделаю. Как руки дойдут...
— Ага, сделает он! — проворчала Ева. — После дождичка в четверг! Ну, дивчинка, — она хлопнула меня по плечу, — пойдем, посуду помоем. И покажу, где и как еда лежит, а то мне в ларек спать идти пора за хвильке. Нюрка в вечерней смене уж заждалась, поди. Оголодаете — сами все берите, никого не спрашивайте.
Ручное мытье посуды стало последним на сегодня погружением в местную жизнь. Не знаю, какова польза от протирания посуды тряпкой в кастрюле с чуть теплой водой. По-моему, на тарелках от такого остается больше бактерий, чем смывается. Но выраженно больными наши хозяева не выглядели, а в остальном полного обследования и карантина по возвращению домой нам и так не избежать. Я добросовестно "вымыла" тарелки, внимательно рассмотрела содержимое холодильника (в том числе открытую банку с так полюбившейся Алексу маринованной огуречной гадостью), и мы втроем наконец-то ретировались во флигель. Там Алекс снова подключился к единственной розетке, и мы включились в Сеть, насколько позволял хилый, на грани приема, спутниковый сигнал.
Я в очередной раз пожалела, что нет направленной антенны — она позволила бы в несколько раз расширить пропускную способность канала. Но такие антенны в Русском Мире находились под категорическим запретом, нарушать который не рисковали даже на таком расстоянии от, хм, "властей". Местная служба государственной безопасности по доносу не поленилась бы приехать и сюда, а может, и сама могла обнаружить мобильными пеленгаторами. Приходилось обходиться тем, что могли обеспечить встроенные антенны наглазников, и надеяться, что до завтра на нас внимания не обратят.
Исходящая полоса оставалась на минимуме, но, по крайней мере, голос и статичные изображения передавать позволяла. Мы пообщались с чиками из нашей общаги в Кобэ-тё. Очень хотелось поговорить с Мотоко об ее отце. Однако я решила оставить тему для более безопасных соединений, так что в основном удивляла их видами из нашего путешествия. Потом посмотрели подборку новостей, составленную для нас Мисси. Скандал с нашей пропажей в Ниппоне разгорался все сильнее, "Токё Симбун" завел специальный подканал для новостей о нас, волна хейта (Конунг?) все нарастала. Отвечать на настойчивые запросы наших адвокатов мы не стали, ограничившись коротким "Мы живы, подробности позже", и то же самое ответили на запрос Курта Аттианеза, переданный через Мисси. На Утренний Мир мы передали более-менее подробный отчет, спрятанный Хиной в снимках деревенской улицы и подворья. До старта оставалось продержаться сутки.
От маленького окна тянуло сквозняком, где-то возле тусклой лампы под потолком, невидимые, звенели комары. Две кровати здесь состояли из деревянных планок с брошенными поверх толстыми ватными матрасами, плохо компенсировавшими твердость дерева. Я с тоской вспомнила панцирную сетку на лесовозе. Помимо кроватей, во флигеле имелись шкаф для одежды, стол и несколько твердых стульев. Стены состояли из все тех же необработанных бревен, проложенных каким-то волосатым теплоизолятором. Дом казался неприятным и неуютным, немногим лучше комнаты в бараке. Однако в большом доме, по крайней мере, имелась нормальная вода в больших количествах. И туалет системы "сортир уличный с выгребной ямой" хотя и оставался страшно далеким от нормального санитарного оборудования, по крайней мере, не был загажен и почти не вонял. И сиденье там имелось нормальное. А чтобы ночью не приходилось выходить до туалета, даже имелся большой, плотно закрывающийся сосуд под названием "ночной горшок". В общем, удовольствия обстановка не доставляла, но и чрезмерно страдать не заставляла.
Ночь прошла спокойно, если не считать зудящих над ухом комаров. Я и не представляла, что такой тихий, едва уловимый звук способен напрочь лишить сна. К счастью, умница-Хина сумела придумать, как нейтрализовать жужжание звуком в противофазе через внешние динамики окуляров. Терпеть не могу спать в наглазниках, но в последнее время постоянно приходилось выбирать из двух зол меньшее.
На следующий день мы снова уселись во дворе с собравшимися детьми, хозяйскими и пришлыми. За ночь те успели проголодаться по новым знаниям, а потому их глаза горели прежним любопытством. Но сегодня они уже немного к нам привыкли, а потому осмелели и задавали вопросы, чем дальше, тем больше. Как самолет держится в воздухе и не падает? (здесь пришлось срочно обращаться за помощью к Хине, быстро нашедшей в Сети популярные материалы по аэродинамике) Как Терра вращается вокруг солнца, когда оно каждый день вокруг Терры ходит, все же видят? Правду ли вчера сказали, что Терра — шар, и почему тогда с нее никто не падает вниз? Далеко ли до звезд и когда люди туда полетят? Как в космосе возят еду и другие вещи? Откуда берутся дети? (здесь аудитория дружно захихикала, Оксана заметно смутилась, и ее пришлось выручать Алексу, спокойно объяснившему, откуда дети берутся на Терре и у внезов) Почему мы такие мелкие, а говорим как взрослые? Почему у Алекса полосатые волосы на голове? Почему Оксана не ходит и ее не вылечат? Почему Оксана так хорошо говорит по-русски? (здесь она коротко рассказала свою историю, опустив все, кроме самых главных деталей) На самом ли деле мы полетим в космос на ракете?..
Вернувшаяся с ночной вахты Ева работала то с животными, то в огороде, и мы ее почти не видели. Петр, однако, сидел неподалеку. Он занимался своими делами — то постукивал молотком, выправляя гнутые гвозди, то что-то выстругивал ножом из деревянной палки, то совершал какие-то загадочные манипуляции с инструментами. Однако я видела, что он тоже внимательно слушает, украдкой бросая взгляды на показываемые нами картинки. А когда мы начали рассказывать, как внезы живут в Вольных Поселениях, торгуя друг с другом и договариваясь в межсемейных переговорах, он даже изображать деятельность перестал.
— Так погоди-ка! — перебил он меня в один прекрасный момент. — Я чисто конкретно не понял. А власть-то у вас кто? Царь, император какой есть? Президент пожизненный, как у пиндосов? Или парламент с болтологией, тьфу ты, мерзость, как в гейропах?
— У нас нет власти, — пожал плечами Алекс. — Мы сами себе власть. Друг с другом договариваемся, торгуем, а что еще надо?
— Ну как что! А полиция? Ну, вот украдет кто-нибудь хрень какую-то и в бега. Что вы с ним сделаете?
— У нас не выжить с одной хренью. Нужны воздух, вода, пища, жилой отсек. Комбез нужно заряжать. Нельзя, как здесь, убежать в лес и там ловить носорогов для пропитания, или кто у вас тут водится. Если слух пройдет, что воруешь или в бизнесе обманываешь, ни одно поселение тебя не примет.
— Ну а урки? Урки налетят, изобьют, мужиков порешат, баб згвалтуют, бабло унесут? Как с ними без власти, без полиции?
— Против таких... какое там у вас слово есть? Холод... мороз...
— Отморозки, — подсказала Оксана.
— А, да, отморозки. Против таких отморозков все окрестные поселения поднимутся. Их просто под корень вырежут до последнего. Последних пиратов давно выбили, новых желающих нет.
— Ну а пиндосы если нападут, войска введут, базу где поставит? А у вас даже армии нет, ну?
— Куда введут, Петр? Космос бесконечен. Миллиард поселений построишь, сто миллиардов человек поселишь, и то никто не заметит. Пусть себе строят любые базы, какие захотят, лишь бы нас не трогали.
— А ну как тронут?
Алекс нахмурился. Я уже заметила, что Большой террор для него был больной темой, куда более серьезной, чем для меня. Я-то почти ничего не помнила за молодостью, а он в настоящих сражениях участвовал.
— А если нас тронут, — медленно сказал он, — пожалеют. Уже пожалели. Террики нас много лет истребляли, пытались под ярмо вернуть. Не вышло. У нас каждый оружие берет, когда надо. Каждый. Даже дети. Мы убивали и умирали, наша свобода куплена великой ценой пота, боли и крови. Ни один внез никому ее не отдаст. Рядом пусть хоть кто живет, мы со всеми дружить рады. Но трогать нас не надо, мано, запомни.
В его глазах даже сквозь стекла наглазников горел мрачный огонь. Он больше не выглядел улыбчатым покладистым терранским подростком, извиняющимся за каждое неудачное слово. Теперь он выглядел совершенно взрослым даже по местным меркам — авторитетным, агрессивным и опасным. Дети смотрели на него с восторженно приоткрытыми ртами. Петр неловко дернул плечом и отвел взгляд.
— Ну, анархия мать порядка, типа, — пробормотал он. — Эх, нам бы самим оружие кто дал, мы бы всем кузькину мать показали, и китаёзам, и всем...
— Оружие не дают, мано, его берут. Не знаю, кто у вас на самом деле на голове сидит, а что вы сами придумали, но если хотите свободы, деритесь за нее, как мы дрались. Только узнайте для начала реальный мир, а не свои фантазии об американке и жидах. А то воевать со сказками большого смысла нет.
— Ну так оно, так... — Петр прокашлялся и снова вернулся к своим инструментами. — Верю, что у вас так. Лихо ты Коську-то подстрелил!
— Как он, кстати? — осведомился Алекс, выключая страшный взгляд и вновь возвращаясь в обычное состояние. — Я хотел сходить, извиниться. Не стоило, наверное, вот так сразу стрелять, но уж больно все неожиданно вышло. Не сориентировался...
— Ну, вот и видно сразу, что ты американчик... тьфу, космач, жизни нашей не знающий, — скривился Петр. — В своем уме, перед ауешником извиняться? И вообще, извиняешься — значит, сам себя опускаешь? Сразу твое место у параши, чертом по камере носишься, когда прикажут, а то и опетушат без разговоров. Никогда не извиняйся, парень, понял? Лучше в лоб дать лишний раз, чем слабость показать.
Алекс открыл рот, закрыл, снова открыл и закрыл, но в конечном итоге ничего не сказал. Я тоже не понимала, как комментировать. Как меня учил папа Борис, даже если кто-то неправ, лучше извиниться и не ругаться. И соперничеству есть место только в спортивных играх. Наш враг — бездых, а не другие люди. Мы все должны быть заодно против бездушной Вселенной и не можем себе позволить ссориться из-за пустяков. Дать другому в лоб, даже если сам неправ? Ну здесь и нравы... Но вдаваться в философские размышления не хотелось и мне, так что я прокашлялась и начала рассказывать, как устроена Сеть — не только у нас, но и на Терре тоже, благо по верхам уже поднахваталась.
День прошел как-то незаметно, хотя и во все нарастающем напряжении. До запланированного старта оставалось меньше терранских суток, а мы все еще не знали, когда точно за нами приедут. После обеда, где Ева угостила нас густой кашей из тыквы, мы уже не общались больше с детьми. Хозяева решительно их выгнали, что мы восприняли даже с облегчением, поскольку горло саднило, а язык попросту отваливался. Хина робко предложила свои услуги, но мы, подумав, решили не рисковать и не раскрывать ее существование. Кто знает, как местные отнесутся... Зато ближе к вечеру мы с большим интересом пронаблюдали за процессом дойки двух имеющихся коров. Их большая молочная железа на брюхе имеет четыре соска, и если за них тянуть, оттуда течет натуральное молоко. Одна из коров недавно родила теленка (да, животные на Терре, разумеется, тоже вынашивают потомство "натуральным путем", как недавно едва не попалась и я), и молоко у нее шло обильно. Я даже сама попробовала доить и сумела выжать граммов сто, прежде чем злобная тварь ударила копытом и перевернула ведро. Повторно Ева меня уже не подпустила.
Теленок понуро лежал в углу, почти не двигаясь, часто тяжело дыша и судорожно кашляя. Из его глаз и ноздрей текла отвратительная жидкость. Термометр в наглазниках показывал температуру тела выше сорока градусов. Врачей для животных в окрестностях не имелось, и, как с горечью поведала Ева, он наверняка скоро сдохнет. Хина быстро нашла в Сети симптомы — болезнь, скорее всего, являлась паратифом и требовала для лечения лекарств, о которых я никогда не слышала. Я быстро просмотрела содержимое аптечки своего комбеза — ничего подобного там и близко не наблюдалось.
Аптечка все-таки пригодилась, совершенно неожиданно, когда Ева, распрямляясь после дойки, вдруг охнула, схватилась за спину и замерла в таком положении. Когда мы дернулись к ней, она подняла руку, останавливая.
— Радикулит, проклятый, замучил... — пробурчала она. — Зараз пройдет. Ох...
Она медленно распрямилась. Хотя двигалась она с заметным трудом, то и дело морщась от боли, донести ведро с молоком до дома она нам не позволила.
— Вы вон свою Ксюху носите, — мотнула она головой на Оксану, сидящую в углу на куче сухой травы, используемой в качестве корма для коров. — Сами инвалиды, а туда же, помогать суетесь.
В доме она поставила ведро на кухне, перешла в комнату и повалилась животом на кровать, где и замерла неподвижно. Мы стояли в дверях, не зная, что делать. Человеку очевидно требовалась помощь — но мы-то не являлись врачами. Даже у многознающего Алекса знания исчерпывались санитарной микробиологией.
