Осколки

— Зачем ты мне это рассказываешь?

— Чтобы ты поняла, что ради тебя я не рискну своей жизни, и жду от тебя того же. Оставь меня, брось погибать, если на то будет моя воля, и не помогай, если это будет угрожать твоей жизни. А сейчас прекрати строить из себя заботливую мамочку и захлопни пасть!

Я отшатнулась.

— Отлично! Хочешь сдохнуть? Пожалуйста! Но это без меня, понял? — я попятилась, даже не обращая внимания на окружающих нас людей. — И вообще... пошел ты, черт тебя дери...

Проводник вздохнул, сгорбившись еще больше, и огонь из его глаз ушел. Он вытер со лба пот и сжал в руках обсидиановую цацку на шее.

— Прости, — я видела, скольких трудов ему стоило сказать одно это слово. — Прости, девчонка, я просто хотел сказать, что для тебя твоя жизнь должна быть важнее, — он хмыкнул. — Вот только оратор из меня никакой.

— Я заметила, — я тоже успокоилась и поняла, что сейчас с ним разговаривать о важном совершенно бесполезно. Но сердце все равно не на месте. — Ладно, пошли, наркоман...

Черт!

— Вот, держи, — минут через пять он протянул мне два наполовину прохудившихся кошеля.

— Мне-то это зачем?

— Так лучше будет. По крайней мере, сам себя в ближайшие дни я не угроблю. Ты ж этого хотела, так? Ну, вот и спасай утопающего, елки-палки.

Я не знала, куда их положить, поэтому просто положила в карман, надеясь, что в таком платье денег грабители искать точно не станут.

Целых два часа мы шли куда-то вперед. На все мои вопросы Йен отвечал туманно, отнекивался, а иногда просто молчал, будто воды в рот набрал, и навряд ли из него кто-нибудь смог бы вытащить хоть слово.

Все это время я за ним внимательно наблюдала, удивляясь тому, насколько он разбит. Я даже и представить не могла, что такой легкомысленный идиот, крадущий деньги у священников и шляпы у служителей закона, может быть настолько подавлен и мрачен, словно прямо над ним сгустились тучи.

Признаюсь, после той стычки с ведьмой я думала, что его поведением меньше больше не озадачить, и оказалась чертовски неправа.

Определенно с ним что-то случилось, но что? Еще раз касаться этой темы я не рискнула.

Наконец, мы вышли к воротам вдвое меньше предыдущих. Они никем из солдат не охранялись и выходили на узкую заросшую травой тропку, которая петляла меж деревьев растущего вблизи перелеска, а затем спускалась с холма вниз.

— Мы уходим из города?

— На время. Я ведь говорил: у нас здесь дело.

— То есть мы идем... убивать? Сказал бы сразу, я бы хоть подготовилась.

Конечно, глупо, но я все еще не свыклась с мыслью, что теперь по-настоящему охочусь на всяких монстров, желающих отвинтить мне голову от плеч, и лишний час осознания этого мне бы не помешал.

— Что, перед смертью не надышишься? — Йен впервые за весь наш путь улыбнулся. — Расслабься. Сразу в бой бросаются только придурки и идиоты-суицидники, а я, несмотря на весь свой запас саморазрушения, пока в их число приписываться не собираюсь. Подготовка — главная часть нашей работы.

— А я думала, бой.

— Ну, и он тоже...

Я порядком устала. Городской воздух, хоть я к нему и привыкла за всю свою жизнь, все равно оставался спертым и жарким даже в такие прохладные дни, и когда мы укрылись в нежных очаровательных тенях деревьев, я смогла свободно вздохнуть. И на душе сразу же стало намного легче, будто с нее скинули давние оковы.

Но спустя десяток минут все снова стало хреново.

Мы поднялись на небольшой холм. Йен приложил ко лбу ладонь, прикрывая глаза от солнца, и внимательно пригляделся перед собой, а я нервно сглотнула.

Прямо перед нами раскинулось огромное мрачное кладбище, остававшееся таковым даже при свете дня, и от одного вида этих покошенных деревянных и каменных крестов у меня по спине пробежали ледяные мурашки.

— И к-кто на этот раз?

Йен облокотился на мое плечо и ухмыльнулся.

— Вурдалак, девчонка. Вурдалак... И знаешь, кто у нас снова будет приманкой?

* * *

Естественно, зная нас, вы уже сразу можете сказать, что все пошло не так, как задумывалось. Я и сама не раз задавалась вопросом, откуда взялось такое редкостное невезение, но каждый раз в размышлениях натыкалась на абсолютный тупик. Что ж, видимо, это судьба...

Мы ходили по кладбищу. Я с некой доли опаски, оглядывая небольшие земляные холмы, встречающиеся почти на каждом шагу, а Йен — с интересом, внимательно упершись взглядом себе под ноги.

— Скверно... — пробормотала я, когда наткнулась на совсем малюсенький холмик, размером с младенца. Судя по надгробию, он здесь и лежал.

— Да уж, — вздохнул проводник, вытянув из-за спины свое копье, мирно покоившееся в ножнах на заклепке, а затем стал забивать его порохом, утрамбовывая все это дело специальной тонкой кисточкой.

Шли минуты, а мы все блуждали меж закопанных в землю гробов и не находили ничего интересного, что может быть хоть как-то связано с промышляющим здесь вурдалаком.

Как оказалось, за прошедшие шесть месяцев именно здесь задрали шестерых горожан — по одному в полнолуние. Казалось бы, какого черта они забыли на кладбище, но этого никто не знает. Они просто уходили из домов, а наутро от них находили лишь разбросанные по округе обглоданные кости и кишки, виртуозно накрученные на одни из этих каменных крестов.

Я боялась, что Йена опять подставят, но пока на нас никто не нападал. Хотя кто знает, еще не вечер...

— Сегодня годовщина, — после долгого молчания сказал проводник.

— Я не просила ничего рассказывать.

— О, да, — фыркнул он. — Ты так тихо не просила, что у меня началась настоящая изжога, так что заткнись и слушай. Я выговориться решил, лови момент: такое не часто бывает.

Кивнув, я стала внимательно слушать, смотря себе под ноги — пару раз мне в ногу чуть не вонзились острые осколки засохших костей, а одна из таких даже процарапала голень от колена до пятки, неудачно разломавшись надвое.

— Мы с тобой в чем-то похожи, девчонка, как это не смехотворно звучит. Мы одиноки, разве нет? Я всегда чувствовал себя одиноким, даже когда мои родные были живы. Нет, вру, моя сестра еще жива, но один Холхост знает, где ее носит. Она меня ненавидит.

— Почему?

Проводник задумался, а потом вздохнул.

— Нас было пятеро: папа, мама, я, брат и сестра. Отец умер, когда мне было десять. В этот же день. Был зарублен топором в собственном доме, пока все остальные спали, — его голос охрип, но он продолжал говорить. — Его тело разрезали на части мясницким ножом и выбросили догнивать в канаву. Потом брат. Тоже в этот самый день. Кажется, мне тогда было пятнадцать, когда я застал его смерть. Ему вырезали живьем сердце и печень, а потом просто бросили в лесу как какого-то сдохшего пса, не дав упокоиться в земле.

На несколько минут он замолчал, проверяя, не отсырел ли порох, и снова заговорил:

— Последней, чью смерть я видел, была мама. Она едва пережила смерть папы и брата, но все-таки нашла покой, выйдя замуж за какого-то обалдуя из-за моря, и родила ему трех сыновей. Я решил к ней наведаться после стольких лет. Я знал, что несу с собой лишь смерть, но все равно пошел. Идиот! А ведь знал... — Йен глубоко вдохнул. — Мне восемнадцать. Три маленьких тельца мальчишек висят на крыше прямо над порогом — каждый с перерезанным горлом, и кровь заливает дверь и ступеньки. Внутри лежит труп хозяина. Его попросту обезглавили. Нет, скорее вырвали голову вместе с частью хребта. Чуть дальше, в спальне, расчленили маму. Ужасное зрелище. Руки и ноги валяются по всей комнате. Ее стеклянные глаза до сих пор снятся мне каждую проклятую ночь!

— Если не хочешь, не говори. Я пойму, — я, сглотнув, взяла его за руку, чтобы поддержать, но он покачал головой.

— Подожди. Мы ведь еще не дошли до самого интересного, разве нет? Знаешь, как делают "кровавого орла"? Конечно, нет. Откуда? — проводник напряг дрожащие руки и выставил их перед собой, скрючив пальцы наподобие когтей. — Сначала со спины снимают кожу. Медленно, чтобы жертва чувствовала всю боль, но не теряла сознания от шока. Потом один за одним рубят ребра. По одному их отделяют от позвоночника, а затем разводят в стороны, открывая легкие и сердце...

Меня мутило. Я хотела попросить его прекратить, но не смогла раскрыть даже рта от ужаса. Черт возьми, а что испытал сам Йен? Мою семью хотя бы убили быстро.

— Море крови. Она еще живая. Двигается. Ее внутренности дрожат, разбрызгивая кровь, и походят на настоящие орлиные крылья... А потом все застывает, и смерть забирает ее в свои объятья.

— Я... сожалею.

— Не стоит, — Йен выпрямился и посмотрел прямо мне в глаза. В них снова была пустота. — Я убил их всех, девчонка. Не стоит сожалеть.

— Ты... что?

Ответить он так и не успел, потому что вдалеке что-то громыхнуло, и в небо поднялся короткий желтый столп пламени, выглянувший на секунду из-за холма с востока.

— Ложись!

Проводник очнулся первым и сбил меня с ног, придавив к земле.

Сначала послышался протяжный жалобный свист, а потом на землю с грохотом упало нечто, и так в ужасе задрожала, содрогаясь всем своим существом.

В воздух поднялась туча грязевых брызг. На нас сверху посыпались кусочки почвы вперемешку с кореньями и травой. В ушах неимоверное звенело. Голова трещала, грозясь расколоться на части, и до меня едва доносился кричащий голос Йена.

— Вставай! Вставай!

Он схватил меня за руку и поднял на ноги.

— Что происходит? — пытаясь привести окружающий мир в порядок, спросила я.

Проводник махнул в ту сторону, где мы видели пламя, и молча потрусил туда, прикрывая руками голову. Я хотела спросить, зачем, но в следующую секунду все итак стало ясно.

Прогремел еще один взрыв.

Едва удержавшись на ногах, я кинулась за ним, уворачиваясь от маленьких черных снарядов, врезавшихся в кладбищенскую землю то тут, то там.

Свист разносился со всех сторон. Взрыхленная ядрами почва летала повсюду, а если ядра попадали в могилы, то прямо в нас неслись деревянные щепки и разломанные в клочья пожелтевшие кости.

А мы все бежали.

Внезапно визг снаряда раздался в нескольких шагах от нас.

Йен вскрикнул. Его тело отшвырнуло на несколько метров, и он врезался в тяжелое серое надгробие, свалившись в разворошенную могилу, а сверху на него упал могильный камень.

— Йен!

Я кинулась к нему.

В ушах стоял гул. Кровь пульсировала в голове, отдаваясь бурым, красным оттенком в глазах, и все вокруг закрывал серый туман битвы.

Я скользнула к нему и упала рядом. Нога застряла между челюстями мертвеца, но я не обратила на это ни малейшего внимания, пнув ее в сторону.

Сердце бешено колотилось. Я чувствовала, как мои руки охватывает ужас.

Он еще дышал. По крайней мере, я так надеялась...

— Йен... — прошептала я и склонилась над его телом, нащупывая пульс.

— Девчонка, — внезапно прохрипел он, и его глаза уставились прямо на меня. Он закашлялся. Изо рта хлынула темная бурая кровь, вязкой струей сочась по подбородку вниз.

— Что?

— Помнишь свое обещание? — из последних сил произнес он, и я, не слушая его, кивнула.

Я пыталась скинуть с него плиту, но она оказалась настолько тяжелой, что я даже не сдвинула ее с места. Меня охватила паника. Я чувствовала, как его покидает жизнь, и мне было страшно. Я ничего не могла сделать.

— Та тварь под Караваем, — он окровавленными руками стиснул мое запястье и дернул на себя, привлекая внимание. — Добралась-таки... Все — обман, слышишь? Обман! Ты меня поняла? Глаза врут...

А потом внезапно он застыл.

* * *

Йен

"Полная луна отвратительно действовала на настроение. Она манила, испускала со своими седыми серебристыми лучами мельчайшие частицы забвения, которые окутывали тело и заставляли разум медленно порастать мхом из чистейшего равнодушия. И жажды.

Я стоял у ее дома. Небольшая покосившаяся избушка на отшибе, ничего необычного. Вокруг бушевало море. Шторм гулял по миру, и дождь — яростный холодный ливень — хлестал прямо по лицу.

Страх. Страх разъедает дух, но вместе с этим он дарит цель — единственное, ради чего стоит жить. Но жить я никогда не хотел.

Я медленно иду вперед. Костяной нож отца привычным грузом лежит в моей ладони. Он обагрен свежей бурой кровью.

Она стоит на пороге. В ее глазах я вижу лишь смерть. Они блестят желтоватым огнем, а потрескавшиеся бледные губы уже шепчут заклинания. И еще в ее руках я вижу длинный кривой серп, на котором огнем горят иссиня-черные ведьмовские руны.

— Тебя ждет лишь смерть! — кричит она.

— Все мы однажды умрем. Но ты — сегодня!"

Я закашлялся.

Холхост тебя дери, а я ведь почти поверил, что мертв! Даже видел долбаный белый свет в конце чертова туннеля. Я шел к нему с мыслью, что вот и настал мой конец, и плевать, что пророчество не совпало, но я все равно умер. Проклятье! Я уже и вправду смирился с тем, что не увижу больше мира живых, а затем все внезапно оборвалось. Пропал мой потерянный рай...

На грудь ужасно давило. Я разлепил покрытые пылью глаза и скинул одной рукой с себя огромный могильный камень, который как бы намекал, что пора бы мне и скопытиться. Но я был жив.

Я ощупал ребра. Конечно, без нескольких переломов не обошлось, но они скоро срастутся, так что нечего тут беспокоиться. А шрапнель, застрявшая в районе поясницы... леший с ней.

Поднявшись, я нащупал пальцами упавшее рядом огненное копье и, ругнувшись, отбросил его в сторону. Сломано, прямо посередине, и вся веревка сожжена. Сучьи дети.

Я вылез из ямы и прочистил горло, осматривая перевернутый вверх дном погост, над которым все еще стоял светлый призрачный туман от жженого пороха, а серая пыль забивалась в ноздри, неприятно щекоча легкие.

Ольха!

Я попытался вспомнить, что ей сказал, но память, как назло, опять отшибло. Я ощущал, что понял нечто важное, что может спасти наши жизни, но в башке все равно плавала одна проклятая пустота.

— Холхост, помоги мне себя не убить, — прошептал я самому себе и наугад поплелся вперед, отыскивая среди разворошенных снарядами могил тело девчонки. Его, к счастью, пока не попадалось. Может, все-таки прислушалась к той частице разума, что витает у нее в мозгу, и сбежала? Я бы так и сделал.

Нога внезапно наткнулся на что-то твердое и тяжелое. Ругнувшись, я присел рядом с осколками черноватого свинцового ядра. Медленно провел по горячему металлу пальцами, а затем тщательно принюхался, пытаясь взять след, но не вышло.

Впереди раздался щелчок курка.

Я потянулся к пистолету, однако пальцы зачерпнули только пустоту. Твою ж мать, девчонка, могла бы хоть не отправлять меня в последний путь безоружным?!

— Подними руки, чтобы я их видел! — раздался вдруг молодой мальчишеский голос в двенадцати шагах от меня.

Холхост, занесло же меня опять в передрягу.

— Может, не надо? Они стеснительные.

— Поднимай, кому сказал!

Обладатель голоса подошел ближе, сжимая в руках пистолет (не мой, сразу скажу), и ткнул его чуть ли мне не в самую морду. Ишь, какой неприличный!