Травма

Беру бритву в другую руку, чтобы добраться до левой стороны затылка. Из-за одного из этих "озарений" меня чуть не прикончили. Нужно сделать так, чтобы это больше не повторилось. Сейчас мне хочется, наоборот, вспомнить больше, узнать, кем я был раньше, где сейчас Кристина и Сара, почему всё так изменилось.

Неловко провожу бритвой по затылку. Кожу жжёт от пореза, на голую спину капает кровь. Потом наведу красоту, за мной уже могли послать кого-нибудь ещё.

Нет, эту роскошь я не могу себе позволить. Если сейчас вспомнить всё, оно разом обрушится на меня, лишит твёрдости духа. Как я после этого смогу жить, как жил до сих пор? Заканчиваю бритьё, мою голову под струёй холодной воды и отхожу в сторону, к двери. В углу, где лежит одежда, по-прежнему теснятся красные точки. Ещё несколько указывают на раковину. У двери пусто. Я снова невидим. Когда я вообще успел подцепить что-то?

В первом шкафчике висит жёлтая с чёрным прорезиненная куртка и штаны, что-то вроде спецодежды сантехника. Как раз мой размер. Остановив кровь из пореза, надеваю куртку и беру сумки с оружием. Сквозняк из окна приятно обдувает грязное тело. Возможно, всё не так плохо. Я по-прежнему на свободе и на ногах. Я только что уничтожил тех, кто угрожал мне больше всего. Я уже знаю, где будет следующий взрыв, и какой ущерб понесёт компания. После него так же спланирую новый. Я редко об этом задумываюсь, но до сих пор у меня всё очень хорошо получалось. А значит, нет причин останавливаться.

Я уничтожу "Сабрекорп".

— Грустно это.

Блондинка повернула голову.

— Сидеть так часами и ничего не заказывать, как будто кто-то должен прийти.

Она посмотрела на стоящую перед рыжей кофейную чашку с ободком засохшей молочной пены по краям. Перед ней самой стояли два шота из-под "Джонни Уокера" и недопитый бокал с "александром".

— А?.. Что?

Рыжая быстро отвела глаза и, краснея, забормотала:

— Извините... не надо было так говорить, это первый раз, когда я так с кем-то...

— Ничего, ничего страшного. Никто не придёт.

Я знаю этот взгляд, видел множество раз. Блондинка сказала "никто не придёт", а её взгляд сказал "он не придёт". Или она. Кто-то конкретный не придёт к ней ни сюда, ни куда-то ещё.

Через пару секунд она уже опомнилась и выдавила натяжную улыбку.

— А раз так, можно что-нибудь заказать. Вы что будете?

Рыжая заколебалась.

— К-кофе.

Не уверен, что продал бы ей что-то покрепче — она выглядит лет на 15, хотя взгляд суровый. Зато симпатичное личико, и цвет волос — пара прядей выбивается из-под капюшона толстовки. Слишком уж я люблю малолеток. Это плохо.

Блондинка подозвала меня и тихим голоском заказала чёрный кофе и дайкири. От неё здорово пахло выпивкой — типичная блонди, напивающаяся сладкими коктейлями.

Я отошёл к кофемашине и увидел, как рыжая снова отводит взгляд от лица блондинки. Как будто боится смотреть людям в глаза. Если она и вправду малолетка, то понятно, но что она тогда тут делает?

Два старика у дальнего края стойки начали о чём-то громко спорить, перекрикивая шум почти полного бара и матч "Бенфика-Аякс" по телевизору. Надо их как-то разрядить, что ли. Я поставил кофе перед рыжей — ни даже "спасибо" — и отошёл.

— Был тяжёлый день?

— Как... А откуда...

— Утомлённый образ... то есть вид. У меня всегда такой, когда не высплюсь.

Старики получили по новому стакану пива и успокоились. Людям обычно всё равно, о чём спорить. Отвлечь их чем-нибудь — и не вспомнят, о чём был разговор. А в баре так и подавно.

— Да, вроде того. Тяжёлый.

Я бы сказал, что у рыжей просто неслабое похмелье. Или ломка. Чёрные круги под глазами, трясущиеся руки, не может смотреть на алкоголь. Когда я вернулся, она всё ещё изучала руки блондинки — маленькие, смуглые, беспокойные, как вся она сама.

— У меня тоже был ужасный день, почти сутки работы без перерыва. Меня отпустили отдохнуть, а я... вот. Перенапряглась, наверное.

Женщины почему-то думают, что, если намазаться в три слоя косметикой, не будет заметно красных глаз. Я под этим гримом ясно видел, что блондинка долго плакала, так, что веки распухли, а щёки пошли красными пятнами.

— У меня пропал близкий человек.

Я поставил бокал перед блондинкой, но та даже не обратила внимания.

— Как это?

— Сложно объяснить. Просто пропал. Умер. Или жив, но я ничем не могу ему помочь. Этого бы не случилось, если бы я была рядом.

Блондинка молча опустила голову, по-прежнему не глядя на коктейль.

— Это всё такое новое для меня. Находить кого-то, терять кого-то. Даже зайти в бар... представляешь, я чуть со страха не умерла, когда только сюда зашла.

За стойкой неподалёку устроились мужчина средних лет в деловом костюме и усталого вида женщина в кожанке. Я пошёл к ним, продолжая слушать.

— Правда? Никогда раньше не посещала... не была в баре?

— Думаю, нет. Я не помню. Но я точно не смогу сейчас взять и спросить... не знаю, пива. Все мои машинки никуда не годятся.

— Что?

— Ничего, это... так. Ничего.

— Ладно...

Блондинка наконец обнаружила перед собой коктейль и пила маленькими глотками. Рыжая, воспользовавшись моментом, снова смотрела на блондинку сбоку.

— Я тебя понимаю. Мне тоже всё трудно даётся. Когда я училась, некоторые смотрели на меня так... снизу вверх. Как будто я гений какой-то. А я просто зубрила всё подряд, иногда не понимала, что зубрю, и всё равно. И с барами у меня было не лучше — пригодилась... понадобилась длительная дрессировка.

Она вяло улыбнулась. Я заметил, как изменился взгляд рыжей — открылся, осмелел. Теперь я бы не дал ей 15, она взрослее, просто слишком усталая и забитая. Эти разговоры в баре здорово раскрепощают. Зачем-то же люди сюда ходят.

— А ты? Что с тобой случилось?

Блондинка медленно повернулась. Пятнадцать минут болтовни ни о чём её будто бы отвлекли, но сейчас она снова напряглась, вцепилась руками в стойку.

— Случилось?..

— С тобой что-то не так, я вижу.

Блондинка подумала секунду, сделала ещё глоток коктейля.

— Я всё делаю правильно. И всегда делала. Мне когда-то сказали, что если я буду действовать... делать всё, как полагается, у меня будет всё, что пожелаю. Но того, что мне нужно, нет. Есть всё, кроме того, что я хочу. Знаю, это глупость, жизнь устроена не так, но тогда получается, что вся эта жизнь незачем. Как будто из неё убрали что-то важное, как будто...

— Его отняли у тебя. Твой мир.

Блондинка вскинула голову и изумлённо посмотрела на рыжую. Та не отводила глаз. Её рука придвинулась ближе и легла поверх маленькой смуглой ладони.

Я помню тот вечер. Был конец мая, лужайка уже высохла, в окна изнутри бились мухи. На кухне, как всегда по пятницам, готовилась мясная запеканка — не самое моё любимое блюдо, но после голодного рабочего дня было уже не так важно. Сара ушла куда-то наверх, в своё святилище искусства, наверное. Как бы не сгорел наш ужин.

И тогда вернулась Кристина. По вторникам и пятницам она забегала пообедать после уроков, а потом спешила в свои "клубы". В школе Уинслоу их было всего три — хореография, рукоделие и прикладное творчество — и она ходила на все.

Я услышал её шаги в прихожей, и она тут же, не разуваясь, влетела в мой кабинет.

— Пап, гляди, что я сделала!!..

Я оторвался от книги — "Уловка-22" Хеллера, кажется — и обернулся к ней.

— Во!

В руке она держала длинную палочку с бечёвкой, на конце которой болтался разукрашенный гуашью деревянный шар размером с яблоко. Она ещё раз потрясла им перед моим носом, не сводя с меня глаз. Я шутливо нахмурил брови.

— Хм-м... Проблематично... Что бы это могло быть...

— Это Земля! Мистер Стивенс показал, как делать резьбу на дереве и вставлять вот такие вот штырьки, теперь к ним можно привязать, что захочешь. Берти раскрасил свой в красный и сделал Марс, а Дебра из второго класса...

— Нет, что у тебя на ногах?

Кристина надула губы, но покорно стащила с себя босоножки и отнесла их в прихожую.

— А что, очень даже неплохо, — сказал я, вертя "Землю" перед собой. — Может, ты хочешь стать астрономом?

— А... а как это делается? — По дороге из прихожей Кристина захватила из холодильника припасённый со вчерашнего дня вафельный рожок и теперь сосредоточенно обгрызала с верхушки глазурь.

— Ну, для начала нужно не портить себе аппетит сладостями перед ужином. — Она только зыркнула на меня и продолжила грызть рожок. — А потом — думаю, можно будет устроить тебя в астрономический кружок, а там как понравится.

— В Финиксе?

— Да. Это большой город, там всё есть, вот увидишь.

— Мама говорит, что не хочет ехать в Финикс.

— Мы с мамой ещё поговорим об этом. Всё будет хорошо.

— Я знаю, пап.

Не отрываясь от мороженого, она медленно подошла ближе. И вдруг, без предупреждения, наклонила голову и прыгнула вперёд, пытаясь ухватить зубами всё ещё висящий передо мной шар.

— Ам!

Первый прыжок не удался, и она присела прямо под шаром, смешно хлопая глазами.

— Я рыба! Ам!

Как только она выпрыгнула вверх, я ухватил её под мышки и прижал к себе. Она захихикала и замахала руками, пытаясь вырваться. Обгрызенное мороженое угодило мне в нос, и я тоже начал смеяться, медленно, густо, как Санта-Клаус в рождественской рекламе по телевизору. Потом я ослабил хватку и поставил Кристину перед собой. Я смотрел на неё, а она — на меня, улыбаясь до ушей. Это длилось какие-то три секунды — её невозможно удержать на месте — но я помню всё. Её растрёпанные русые волосы, чистые голубенькие глаза, неотмываемое чернильное пятно на джемпере. Когда я, убегая от неизвестно как выследившей меня охраны "Сабрекорп", вбежал в туннель, я на мгновение увидел именно это — разгорячённую, улыбающуюся Кристину. С такой нежностью в блестящих от возбуждения глазах. Кристина. Это продолжалось всего секунду, но я вспомнил огромное количество вещей — книгу, ужин, дом, город... Вероятно, так работает этот механизм забывания — один-единственный образ может сломать всю систему. И этого я не могу допустить. Сейчас не время.

Двери вагона открылись, и я вышел на платформу. Стоявший рядом на перроне мужчина покосился на меня и пошёл к другой двери. Видимо, этот костюм сделал меня ещё привлекательней.

Через несколько секунд поезд отъехал. Я глазами проследил, как последний вагон скрылся в черноте туннеля. Когда всё будет кончено, когда корпорация перестанет существовать, тогда я усилием воли должен сломать мысленный блок и вспомнить всё. А если вдруг не получится, пойду в метро. Кто знает, быть может, мои воспоминания и вправду живут в тёмных туннелях под этим проклятым городом.

Когда мы вошли, в коридоре было темно. Я потянулась к выключателю, но она остановила мою руку.

— Не надо.

Снова это касание. Её прохладная ладонь на моей. Тогда, в баре, в первый раз, от её прикосновения всё будто перевернулось. Внутри что-то полыхнуло... взорвалось, не знаю, как это назвать. Я тут же забыла, о чём мы говорили. О чём?

Она провела меня за руку вперёд, в квадратную комнату с большим окном посередине. Под ногами шуршал мягкий ковёр. Справа от окна, в углу, виднелся край широкой кровати.

Мы встали посреди комнаты друг напротив друга. Она держала меня за плечи. В розовом свечении ночного неба я видела её лицо: она не улыбалась, ничего не говорила, просто стояла и смотрела мне в глаза, только губы медленно шевелились, будто пытались что-то сказать, но никак не выходило. Я часто дышала, и при каждом выдохе из тяжёлой груди к горлу подкатывало что-то, от чего хотелось плакать. Я видела, что её грудь тоже вздымается и опускается быстрее, и от этого было немножко легче. Совсем немножко. И всё это — не открываясь от её огромных, гипнотических глаз, в которых отражалось небо.

— Ты знаешь, что делать? — шёпотом спросила я.

— Нет.

Мы обе рассмеялись. Тихо, дрожа всем телом, чувствуя, как уходит напряжение, которое только росло на улице, у стойки в отеле, в лифте. Мы были больше не чужими друг другу — ещё одна ниточка порвалась во мне, и вдруг стало так тепло. Всё ещё подрагивая от смеха, она медленно, бережно обняла меня, положив голову мне на плечо. Я прижалась крепче, просунув ладони под висящим за её спиной тяжёлым рюкзаком. Её правая рука легла мне талию, а левая мягко гладила по голове. Её волосы на моей щеке, плотные, жёсткие, так прекрасно пахли розовым маслом и ещё чем-то странно солоноватым, что мне никак не удавалось угадать.

Слегка сжав волосы у меня на затылке, она отклонила мою голову назад. Наши взгляды снова встретились — на какую-то секунду. Потом она поцеловала меня.

Всё взорвалось снова. Сжалось, расцвело, заискрилось. Кружилась голова. Не прерывая поцелуя, она коснулась языком моей нижней губы. Я осторожно ответила, ощущая каждую шероховатость её потрескавшихся губ. На вкус она была такой терпкой, почти острой, запретной. И с каждым новым поцелуем я чувствовала, как скопившаяся в груди тяжесть постепенно перетекает в живот. По щекам скатились две горячие слезинки. Она поцеловала меня в уголок рта, а потом в щёку, выпивая солёную влагу. Её волосы снова скользнули по моему лицу — теперь они были мягкими, невесомыми. Сильнее сжав мою талию — я сквозь одежду снова ощутила электризующую прохладу её пальцев — она спустилась ниже. На шее вспыхнул след от поцелуя, горящий, заполняющий меня с головы до ног. Я вдохнула, но не смогла выдохнуть, застыла с открытым ртом, подняв глаза к потолку.

— Что с тобой?

Она отстранилась и смотрела на меня. Я не могла ответить.

— Что с тобой?

— Аа-а-а...

Теперь я целовала её — быстро, жадно, боясь остановиться. Она одним движением сбросила с плеч рюкзак и, держа моё лицо в ладонях, начала раздевать меня. Я расстегнула молнию на её кофте — под ней была простая чёрная футболка. Она уже сняла с меня куртку и искала последнюю пуговицу на рубашке. Мы двигались синхронно, плавно, как будто в танце. Я взялась за края её футболки. Что-то тонкое и гладкое скользнуло у меня по спине.

— Подожди...

— Нет.

Меня словно сбило с ног порывом ветра. Я упала на ковёр, а она взмыла в воздух, вся опутанная длинными тёмными лентами. Я посмотрела на себя и увидела, что ленты оплетают и меня, завиваясь вокруг всего тела. Я в панике дёрнулась, попыталась освободиться, но не смогла пошевелить ни рукой, ни ногой. Одна из плетей — волосы! — проползла по коже у меня на животе. От страха перехватило дыхание.

— Стой.

Она висела в нескольких сантиметрах надо мной; её глаза замерли напротив моих. Все те же гипнотизирующие глаза.

— Ты...

— Не бойся.

Таким же голосом она сказала мне "Её отняли у тебя". И сейчас мне вдруг стало всё равно, кто она и что сделала. Я поверила. Я не боялась.

И это был третий взрыв.

— Не хочу отсюда.

Я лежала на постели, укрытой ковром её волос. Это было невероятно. Как и всё этой ночью. Как и всё в ней.

— И не уходи.

Она повернула голову ко мне. Чтобы наши глаза были на одном уровне, она лежала немного выше меня. Она такая маленькая, меньше даже, чем я. И при этом кажется старше. Серьёзнее. Она как будто мужчина, живущий в хрупком женском теле. И при этом столько нежности, столько... Я положила руку ей на живот. Широкая улыбка сама просилась на губы.