Бойцы молчали, задумались.
— А у нас, по Уставу, в атаку положено ходить цепью, как в времена Очаковские и покорения Крыма. На пулемёты, — я хлопнул себя по коленям и встал, — но подобного подарка врагу я не допущу. Будите слушать меня, делать, как скажу — и немцу ласты завернёте, и домой живые вернётесь, с орденами. Пошли на лужок, буду учить вас в атаку ходить.
Пошли, а я запел:
В руках — автомат, потому что — солдат,
Блестят ордена, потому что — война.
Вернулся домой, потому что — герой.
Вернулся домой, ЖИВОЙ!!!
Эта тишина и Солнца свет
Вдруг сказали — смерти больше нет
Просто Солнца свет и тишина
Потому что, кончилась война
Вдруг сказали — кончилась война!
— Так, стоим. Вы, трое, ты, ты и ты. Разрядили оружие. Дайте проверить. Будите изображать атаку пулемётной точки. Найдите вот такие комки земли или что похожее. Это гранаты. Вы — боевая тройка. Все вы позже будите разбиты на тройки. Дистанция между вами — минимум двадцать метров. Да, стойте пока. Я буду показывать пулемёт. Действуете так — один бежит, пригнувшись максимально низко, высматривая укрытие. Как только огонь переноситься на него — падаешь, где был, перекатываешься в укрытие. Нет укрытия — просто в сторону. Как только огонь по тебе прекратился — высовываешься, отстреливаешь в пулеметчика магазин, перекатываешься в другое место, перезаряжаешь оружие, если по тебе не ведётся прицельный огонь, вскакиваешь и опять бежишь. Ясно? Покажи. Все трое.
Посмотрели. Не очень. Наработается.
— А теперь, самое главное — фокус. Сдвигаем фазы. Пока я, как пулеметчик, стреляю по правому, он лежит и землю, как милашку обнимает, плотно, пылко и горячо! Центральный боец в это время высаживает в меня магазин. А левый бежит, как за получкой. Я переношу огонь в центр, тот откатывается, залегает и ссыт в штаны, левый садит в меня, правый бежит. И так далее. Идея ясна? Пробуем.
Я отошел подальше, направил незаряженную "Светку" на "штурмовиков" и стал изображать пулемёт:
— Ту-ту-ту, та-та-та.
Под ноги мне упал комок земли — "граната". Второй — ударил по каске, третий — вообще пролетел мимо.
— Да кто вас так гранаты учил метать? Только центровой и справился.
Бойцы стояли довольные, потные, красные, грязные, но довольные! Улыбки — шесть на восемь.
— Но, в целом, удовлетворительно. Разбились на тройки все! Отрабатываем упражнение. Как кто пулемётчики? Вы что, совсем оборзели? Я вам кто? Ротный или как? А чего тогда пристали с таким мелочным вопросом? Голова вам на что? Каску носить? А если через голову не дойдёт, в печень постучу! Мельник, ты что ль? А что ты тут делаешь, на стрельбище, с гипсом? А в этом огневом взводе? Как же ты отстрелялся?
А он мне показывает значёк — "Ворошиловский стрелок". Ни фига себе! А ты не так прост, сержант Мельников.
— Мельник — за старшего! Всё одно с гипсом не поползаешь. Если что-то пойдёт не так — вторую руку сломаю в трёх местах. Даже подтереться не сможешь. Я понятно объясняю? А они тупить будут — постучи в печень от моего имени. Я — ко второму огневому взводу.
На самом деле сам хотел пострелять. И за Мишкой приглядеть, как не говори — ребёнок. А кругом не просто менты-волчары, а волкодавы. Или будут ими. Скоро, я надеюсь.
Вечером — марш-бросок обратно. После ужина объявил политинформацию, но провел её сам. В разрезе исторического экскурса, как я люблю. Слушали с интересом. Даже не дремали (кому охота испытать моим кулаком грудную клетку на ударную прочность).
А утром явился в сильно возбуждённом состоянии ротный — Александр Тимофеевич Степанов, с порога начал орать на меня. Оказалось, что я иду под трибунал за самоволие, самосуд и.т.д. и т.п. Ну, не старшина, а Мамай-разбойник. Я молчал, молчал, потом не выдержал:
— Товарищ лейтенант госбезопасности, если не прекратите на меня орать — отправлю в больницу с переломами челюсти и рёбер. Если не устраивает стиль моего командования — прошу написать рапорт на имя вышестоящего командования, отдать меня под трибунал или расстрелять меня лично. Но, орать на меня — я не позволю!
Последнюю фразу я проорал так, что сам оглох. Но Санёк сразу успокоился, уже тише продолжил:
— Старшина Кузьмин, по факту совершённых вами деяний вами занялась военная прокуратура. Вы отстранены от командования ротой. Я же объявляю вам выговор!
— А, вот это — пожалуйста. Разрешите доложить о проделанной работе?
— Докладывайте.
Я доложил. Принёс план-график боевой учёбы, график-показатель стрельб, другие графики (а что вы хотели — экономист это не специальность, а диагноз, как говорит моя жена).
— Как штаб какой поработал, — ротный был удивлён.
— А вы, Александр Тимофеевич, думали, я тут только опричиной занимаюсь? Не спится мне, болит всё, вот и сижу допоздна, думаю, бумажки мараю.
— Ладно, прости за крик. Сорвался я зря. Рассказывай, что было-то?
— Чтобы не терять времени до твоего выздоровления, как старшина роты, принял командование. Но, рота оказалась не ротой, а толпой ментов...
— Как?
— Это так милиционеров называют.
— Кто?
— Не важно. Тебе рассказывать или отвлекать меня ерундой будешь?
— Рассказывай.
— Толпа махновцев, многие пьяные. Принял решение восстановить порядок. А для этого требуется приучить этих... , в общем дисциплине. А дисциплина состоит из трех компонентов: авторитет командира, угроза сурового наказания, четкости и ясности целей и задач.
— Во-на, как. Как ты всё по полочкам разложил.
— Мы договаривались, что ты не отвлекаешь. Ещё раз — не буду рассказывать.
Он замахал рукой.
— Первые два составляющих можно было в данной ситуации применить в комплексе. Надо было выявить фокус-группу...
— Какую группу?
— Заткнись! — осадил я ротного и продолжил: — И неформального анти-лидера, как раз больше всего и мешающего действиям командира, подрывающего его авторитет и разлагающего моральный климат коллектива. Таких можно перевоспитать, перетянуть на свою сторону, но это если время не поджимает. А проще — удалить из команды. В данном случае, ещё и продемонстрировать степень суровости и решимость в исполнении наказания. Парочке сломал челюсти, этому уроду прострелил ногу, отправив в больницу, исключив из команды.
— Этот оглашенный в госпитале такую бучу поднял! А Натан Аароныч посмеивается. Я не понял — чего он, а оно вон оказывается как.
— Натан знает меня. Ну, и последний компонент — чёткость и ясность целей. Над этим работаем. И ты — в первую очередь. Не с руки мне твоё одеяло на себя тянуть — своего за гланды. За эти дни все свои проекты забросил. А знаешь, это хорошо, что вся рота слышала, как ты орал, да и я орал. Они уже знают, что я — зверь. Пусть думают, что ты — зверь ещё страшнее.
Ротный рассмеялся от души, но тут же скривился от боли.
— Болит ещё, — объяснил он, хотя и так понятно.
— Только ты их не расслабляй. Гоняй и в хвост, и в гриву. Я тут план накидал, подправишь, если что.
— Для этого столько марш-бросков?
— Не только. Должны привыкнуть, жиры растрясти. Как ты думаешь, каким средством передвижения будет перебрасываться твоя рота на фронте? Очнись, Саша, какие авто? Какие дороги? Под огнём и самолётами? А бензин, откуда возьмёшь? Хорошо если для подвоза боеприпасов наскребём. На своих двоих, Санёк, на своих двоих. И всё оружие и имущество роты — на хребте. И лесами, оврагами, ночами, если не хочешь всех под авианалётом потерять. Так что, ещё пару дней побегают налегке, потом в полной выкладке, а потом и в бронниках.
— Да как в них бегать-то?
— А в атаку как ходить? Я же эти два дня с ними в "доспехе" бегал. Тяжело, но зато, когда вечером снимаю — как взлетаю! Привыкнуть надо к нему, чтобы как гимнастёрка стал, удобным и родным, только тогда от него польза. Мы же пехота, а не танки.
Там, где и танком не пройдешь,
Где на авто ты не промчишься,
Там ротный Сашка проползёт
И ничего с ним не случиться!
Ротный опять рассмеялся, теперь придерживая бок рукой. Отсмеявшись, посерьёзнел:
— Ладно, бег, так бег. Кто не может бегать? Не верю я, что ты остановился в членовредительстве.
— Мельник повредил руку, Боксёр — потянул ногу.
— Опять ты?
— Проводили тренировку по рукопашному бою.
Ротный сплюнул.
— Пошли.
Едва мы оказались в расположении роты, как раздался оглушительный крик:
— Рота, стройся! Смирно!
Опять Мельник расстарался. Никак у дверей тёрся. Подслушивал?
— Вольно! Имею честь представить вам нашего ротного — лейтенант госбезопасности Степанов Александр Тимофеевич, прошу любить и жаловать.
— Не девка, чтобы любить и жаловать. Кто дежурный?
— Сержант Мельников! — Мельник вытянулся.
— Завтракали?
— Так точно!
— Чем занят личный состав?
Мельник посмотрел на меня, я кивнул едва-едва, одними глазами. Мельник начал краснеть — видимо лихорадочно соображает, наконец, выдал:
— По плану боевой учебы — политинформация. Но, ввиду отсутствия политрука, рота занимается ремонтом обмундирования.
Молодец, Мельник. Разом объяснил и разхрястанный, полураздетый вид бойцов и бардак в расположении.
— Рота, слушай мою команду! Через пять минут построение на плацу в полной боевой выкладке для проведения марш-броска. Выполнять!
— Запалишь!
— Молчать! Старшина Кузьмин, займитесь выполнением ранее полученного задания! Кто вам нужен в помощь?
— Сержант Мельников и боец Перунов.
— Мельников, Перунов, Боксёр — два шага вперёд. Боксёр — это что — фамилия?
— Младший сержант Иванов! Боксёром меня старшина окрестил.
Ротный опять сплюнул, сунул мне кулак под нос. Я пожал плечами.
— Рота, кругом! Исполнять! Иванов — дежурный по роте. Навести порядок в расположении. Мы на службе, а не в хлеву! Мельников, Перунов — поступаете в распоряжение старшины. Кузьмин, вечером — доклад! И чтобы "доспехи" привёз!
— Слушаюсь! Разрешите идти?
— Исполняй! А вы двое, чего замерли? За старшиной, бего-ом, а-арш!
Молодец, Санёк. Самый простой способ поднять авторитет, подавить предыдущий "авторитета". Немного цепляла обида, но, прочь! Это роте только на пользу. В команде только один лидер должен быть. Остальные должны подчиняться.
Когда ротный скрылся, я остановился.
— Не завтракали?
— Какой там! Разве кого добудишься! Спят, как сурки. Даже дневальный спал, — ответил Мельник.
— А ты что же?
— Да, у меня рука к утру разболелась, проснулся. Слышу, из каптёрки рёв в два голоса. Ну и...
— Молодец. От лица личного состава роты и себя лично объявляю тебе благодарность за бдительность и находчивость.
— Служу Трудовому Народу!
— Да не ори так! Ребята теперь голодные побегут.
— А нечего так долго спать. Не пионерлагерь.
— Это точно. Давай, ребят, метнитесь на кухню, возьмите пожрать на троих и сухпая на весь день. А лучше на два дня. И ко мне, в "берлогу". Мухой!
Сам я пошёл на вахту, позвонил в "контору", вызвал Ивана. Обещал через полчаса подъехать. Как раз позавтракаем.
Надо было ехать на завод, но у меня родилась идея, благодаря Мельнику.
— Мельник, а как твоё имя?
— Алексеем мама нарекла.
— Срочную где проходил? Воевал?
— В Финской поучаствовал под конец.
— Там значёк получил?
— Нет, здесь уже. У нас через два двора тир был. Когда в армию призвали — я уже прилично стрелял. А потом мы финскую "кукушку" завалили. А ружьё его, с оптическим прицелом, я получил, как лучший стрелок. Хорошая вещь! Только... Сколько народу эти "кукушки" перещёлкали! Суки!
— А ещё есть такие же стрелки, как ты?
— Наверное, есть. А что?
— Потом объясню.
А задумал я простое и обычное дело — снайперы. Насколько я помню, снайпер был в каждом отделении ещё в Советской Армии. Говорили, что СВД — отличная винтовка. Но "весла" достать неоткуда, а вот переделать "светку" в "весло", т.е. СВТ в СВД — попробуем. Где взять оптические прицелы?
— Лёш, а где это финское ружьё?
Мельник пожал плечами.
— Прицел только я прихватил из армии. Но, приладить его никуда не получается.
— Так что ж ты молчал! Изверг! У нас готовый снайпер есть, а ты скрываешь! А приладить — приладим!
Но, сначала, к Степанову — старшему, что Парфирыч. Он крепко задумался. А я заливался соловьём, рассказывая о тактике снайперских подразделений, прочитанной как-то в Интернете. Помнил немного, досочинил остальное.
— Не тарахти, — остановил меня Парфирыч, — ты иди, не жди. Я тут парочку товарищей подключу, пусть ищут. Тебе только прицелы нужны или снайперские винтовки целиком?
— Я ни от чего не откажусь. Снайперские винтовки, насколько я знаю, специально отбирают, с лучшей кучностью. Они пошли бы на вооружение отдельного снайперского отделения. Или взвода. А если просто прицелы — кустарно, заводскими умельцами, прикрепили бы к обычным СВТ. В отделении по снайперу — насколько поднимется эффективность огня?
— Ладно, иди. Я тебя вызову.
Заехали к Мельнику домой, познакомились с его женой, дочкой. Мельник достал из тайника прицел, хранящийся в жестяной коробке, тщательно обёрнутой промасленными тряпками. А сам прицел — в коробке обёрнутый мягкой пелёнкой.
— Ах, вот куда делась пелёнка! А сказал — утюгом сжёг! — удивилась жена Мельника.
— Утюгом и сжёг. Ну, не всю же.
Мы пождали его в машине полчаса, пока он с семьёй намилуется.
Вот теперь можно на завод. А там меня обрадовали — сорок семь "доспехов" полностью готовы. Все до одного лично проверил, прощупал, только что на зуб не попробовал. Мельник и Миша тут же примерили. Остались довольны. Я расписался в актах приёма — заводчане тоже остались довольны. Вызвал полуторку, чтобы отвезла бронники в роту.
А потом — в инструменталку. Мужики долго затылки чесали, потом кивнули, забрали коробку с прицелом, винтовку.
— Только он съёмный должен быть, — остановил я их. Опять репы чешут. Наверно, на сварку хотели посадить.
Я мелом на щите нарисовал, насколько смог, видимые по Интернету и в играх крепления "ласточкин хвост" и натовскую "рельсовую планку".
— Я видел такие способы крепления. Не подойдёт — придумаете, может, своё. И, ещё, глушитель нужен. Вот, примерно, такого устройства.
— А его как крепить?
— Тут два варианта — накручивать на ствол резьбой, либо разрабатывать такой глушитель, чтобы крепить вместо штыка.
— Он же снизит скорость пули.
— А у вас есть свёрла диаметром 7,62? Всё равно будите на 8 мм сверлить.
— Тогда шум не снизит.
— Исказит, точно. Приглушит. А пламя выстрела полностью скроет. Уже большое дело.
— А длины какой?
— Думаю, 150-ти мм достаточно. Когда приходить на примерку?
Дальше поехали на швейную фабрику. Что интересно, на всех проходных я так примелькался сторожам, что они даже документов у меня не спрашивают. А если говорю: "Это со мной", то и у моих спутников. Непорядок, конечно, но мне удобнее.
Марии Фёдоровне, радостной от встречи с сыном, заказал маскировочный балахон. Лёгкий, просторный и бесформенный. Одного покроя, но в двух цветах — белый и пятнисто-зелёный. И, в порядке спецзаказа, по двадцать балахонов каждого цвета, все расшитые петельками и обрезками тканей и ленточками этого же цвета.
