Мне девятнадцать с половиной. Считай двадцать. Шестьдесят осталось. В году пятьдесят две недели. Шестью пять — тридцать. Три тысячи дней... Семь лет где-то. Но если чудо не свершилось, то половина этого срока приходится на старость. Моя кожа вскоре начнет обвисать, кости станут хрупкими, клетки мозга перестанут обновлятся и девичья память плавно перейдет в склероз. Ослабеют мышцы, сердце... Я больше похожа на папу, поэтому, скорее всего, будут проблемы с ногами и сердцем. А, и еще ранняя седина. Точно, можно вычислить — папа начал седеть лет в двадцать пять, если у меня в волосах через пару месяцев появятся седые волосы — значит мои расчеты правильные! Улыбнулась и пропустила через пальцы грязные спутанные пряди. Присмотрелась внимательнее...

Черт.

Я ошиблась. Я уже седею.

Черт. Черт. Черт.

Ну, зато перед смертью я осуществлю свою мечту — отращу волосы до задницы. Ха-ха.

16.

Через два дня мы пошли дальше. За спиной остался обглоданный до костей скелет кабана — с него сняли все полезное, а падальщики обглодали его дочиста. Мы шли сначала в настоящем лабиринте из причудливой формы скал, а нас сверху пытались забросать камнями крупные волосато-чешуйчатые дальние родственники Кенгура. Помельче и еще более тупые, если такое, конечно, возможно.

Потом дорога шла, лишь немного возвышаясь над поверхностью глубокого узкого озера. Небольшие волны перекатывались через полотно. Ветра не было и в странной мутно-голубой воде шевелились какие-то тени. На полпути из-под воды выстрелили тонкие серые щупальца и чуть не утащили Второго. Три штуки с присосками легко отсеклись чудо-ножиком и дальше мы почти бежали, дергаясь от каждого намека на движение. Вечером на ужин были морепродукты. Резина резиной. Совершенно безвкусная. А там где присоски коснулись кожи, появились болезненные ожоги, которые долго заживали.

Второй шел прямо передо мной. Мне повезло.

Интересно, а я смогу прожить этот год, который мне остался?

А затем дорога вывела на вершину голой плоской горы кирпично-красного цвета. Сильно похолодало и мы шесть дней почти не спали — вокруг не было не деревца, ни кустика. Жалкие отдельные былинки. Сухие и горькие. Шел дождь, мы пили воду из луж и ели сырое мясо. Несколько дней нас преследовала скальная черепаха, с ревом добясь в невидимые стенки. Я стерла ногу до крови. Последние два дня мы шли голодными...

И как я умру? Хищник, камень или еще как-то?

Три дня отъедались и отдыхали в оазисе — теперь мне очень нравятся лягушки. Мясо очень нежное, а с приправой из болотных трав — вообще объедение. Чего я раньше плевалась?

За это время с дурацкой периодичностью спасала рептилоидов — они что, специально подставлялись, чтобы я могла им помочь? Мелкий пытался упасть с обрыва, Эльфа вытолкнула из-под падающего дерева, Первому пытались перегрызть горло кенгуящерицы, которые высоко прыгают из засады, Крылан чуть не утопился — этот плавать не умеет. Один Водяной ни в чем таком не замечен был — брел себе, прихрамывая, учил меня языку жестов и периодически устраивал неудачные сеансы гипноза.

А когда мы шли по пустому ущелью, в котором постоянно завывал ветер, меня спас Первый. Дорога шла примерно вдоль середины стены по высоте, внезапно по ущелью прошелся смерч и, не успела я даже испугаться, как оказалась висящей над пропастью. Он выдернул меня обратно, и мы провели веселых десять минут, до боли в пальцах вцепившись в неровности дороги, пока нас пытался оторвать бушующий ветер. Тогда мы лишились почти всех запасов, но — на удивление — все остались живы.

Я думаю, что никогда не смогу вернуться домой. И даже если смогу найти дорогу назад, пройти ее и порталом попасть обратно — там пройдет слишком много времени. Иногда жестоко мучила ностальгия. По моим подсчетам, там прошло уже несколько лет. Меня, наверное, даже искать уже перестали. Брат школу закончил и поступил в свой искуственный интеллект. Этот мелкий паразит всегда был умнее меня. И оценки у него были выше. Зато он крови боялся. Помню, как в детстве наступила на разбитую бутылку и осколок неудачно воткнулся возле косточки. Брат играл рядом и заплакал, а потом убежал — я за ним еще полчаса с окровавленной стекляшкой бегала. Э... может, он тогда и начал ее бояться? Гм.

Это если мои расчеты правильные. На самом деле я не знаю ничего. Ни-че-го. Может, зря волнуюсь?

Чувствую себя неизлечимо больным человеком, который знает свой срок. Каждый вдох кажется особенным, а пейзажи играют яркими красками. Здесь красиво, очень красиво. Причудливые нагромождения скал, из которых неумолимое время выточило настоящие произведения искусства, звездное небо, полное сияющих крупных звезд, снежные вершины, яркие закаты и восходы... Дождь пускает рябь по лужам, в воздухе кружат яркие мелкие ящерки, вокруг разнообразная и полная жизни природа. Даже местные обитатели в какой-то степени красивые — хищные силуэты или тусклые переливы маскирующей расцветки... Сомневаюсь, что многие люди могли наблюдать такое необычное место.

Единственное, что выбивается из общего гармоничного ряда — мы. Обветшалая грязная одежда, неровные усталые движения, мусор, остающийся на стоянках... Л-люди. Похожие на бомжей самого низкого пошиба. У меня ржавчина съела кольчугу и густым слоем покрывала панцирь с нарукавниками. Я притерпелась к вони немытого тела, несколько дней не прикасалась к волосам...

Когда я улыбалась, сама чувствовала, что улыбка выходит кривой. Еще и местные доставали своим болезненным любопытством — что бы я не делала, они смотрели на меня. А когда я смотрела на них в ответ, резко отводили взгляд. Ощущение, будто едешь в автобусе лицом к лицу с человеком, лицо которого изуродовано до неузнаваемости ожогом. Смотреть невежливо, но взгляд все равно рано или поздно притягивается к уродству. И кажется, что этот человек — я. А ведь дома называли симпатичной и милой девочкой.

Поковыряла в зубах обломанным ногтем с грязной каемкой и выбросила застрявшую кость. Сейчас милой меня назвать сложно. Тело давно зудит от стянувшей кожу пленки грязи.

Мрачно обвела стоянку взглядом из своего дальнего угла — да, это у меня уже привычка появилась, сидеть или стоять чуть за пределами их видимости — и поднялась. Легкие сумерки помехой не были, и хотелось побыть одной. Тут неподалеку протекает ручей, а чуть выше, кажется, заводь расположена.

Легко пробежалась по камешками и вскарабкалась на пару метров вверх, к началу небольшого водопадика. Причем стенка была почти ровная. Опыт, блин.

Ух ты, классное место. Небольшое озерце с прозрачной водой, сквозь толщу воды видны гибкие темные тела, нити водорослей и мелкая россыпь камней на дне. Стеной вокруг стоят невысокие растрескавшиеся валуны, густо поросшие длинными висячими лианами, концы которых медленно колыхаются под водой. С одного из валунов падал такой же водопадик, что и ниже. Дотронулась до воды — надо же, теплая! Присмотрелась к плавающим змейкам — это как наши ужи, абсолютно безобидные создания. А укусят, ничего страшного, неядовитые.

Посмотрела на свое отражение и замерла. Хуже чем в зеркале, но достаточно четко можно было рассмотреть...

...висящие паклей спутанные длинные волосы, грязную косынку из-под которой они, собственно, выбивались, синяк на скуле и ссадину на щеке, темный мазок ржавчины на подбородке, глаза-щелочки и горестно опущенные вниз уголки губ.

Уродина! Ударила по воде, стирая отражение и заметила, как во все стороны метнулись змейки. Из глаз покатились горячие слезы. Было обидно и горько. Обняла себя за колени и плакала в изорванные проженные штаны. Тоже грязные... Плакала и плакала, пока не устала. Всхлипнула еще пару раз всухую и замолчала. Стало гораздо темнее, значит, я проплакала почти час. Кожа на веках и щеках стала болезненно чуствительной и горячей, в глаза будто песка насыпали и нос перестал дышать.

Я умру, да? Дурацкое нежеланное приключение, наконец, закончится. Интересно, как это, когда тебя нет? Ничего не болит, не чешется, не волнует собственный желудок и опасность вокруг, не беспокоишся о завтрашнем дне и оставшихся где-то далеко родственниках... Покой... Покой-ник... Только сейчас почувствовала глубокий смысл этого слова.

Могу умереть от старости через год или же от несчастного случая через час... Умереть от старости в девятнадцать лет — как звучит. Хотя, тогда мне будет уже двадцать.

Черт. Я до сих пор не могу в это поверить. Что я скоро начну стареть. Не могу представить, хотя и пытаюсь понять это уже несколько недель. Я — старушка. В голове не укладывается. Посмотрела на свою челку, достающую почти до подбородка — почти треть волос была седая. Голова из-за этого казалась еще грязней. Не верю.

А может утопиться? Или сброситься в пропасть? А может ножом по горлу? Достала его и медленно приблизила к шее. Я ведь даже сопротивления не почувстую. Раз — и все закончится. Все. Совсем все.

Хотя... я вроде поняла, что означает кахс — красный. Красный, огонь, меня обозначает, а Кахшс — это название луны. И я все еще не выяснила, откуда взялись все вещи аборигенов. И хотелось бы на лаву посмотреть вблизи... И попробовать приготовить уху...

Я не хочу умирать — внезапно осознала это абсолютно точно. С размаху воткнула нож в камень рядом с собой.

Хочу жить, мне все еще интересно, что там, впереди, за очередным поворотом дороги... Между прочим, я первопроходец, вижу то, что никто до меня не видел! Если на то пошло, столько всего интересного я бы никогда в жизни на Земле бы не увидела. Трудности и грязь можно считать платой за просмотр. Хотелось бы жить долго и счастливо, но если получается насыщенно и коротко, разве это плохо?

Если я вскоре умру, то могу хотя бы моим невольным спутникам помочь выжить. Вроде это у меня пока получалось... Надо же чем-нибудь заниматься.

Но думаю, за день с ними ничего не случится, поэтому я устрою себе выходной! И начну с того, что проверю, насколько теплая вода в этом озере. Содрала с себя грязные тряпки и железо и шумно рухнула в воду, в очередной раз распугав змеек. Блаженно вытянулась в воде и посмотрела на небо. Звезды молча перемигивались, вокруг царила тишина, нарушаемая лишь шумом водопадов... Романтика.

А если не дождуться и уйдут — ничего страшного. Дорога-то тут одна, догоню...

Рассвет я встретила сидя нагишом на камне посреди озера. Русалочка, блин. Но русалки так не матерятся, пытаясь разобрать волосы. Кожа горела от яростного трения мелкими камнями, зато я была чистая, насколько это возможно без мыла. На камнях были разложены мокрые выстиранные вещи. Рядом валялась груда мелочи, вытащенной из-за пазухи и карманов. Мусор это, надо будет рассортировать потом.

Мысль о расческе меня не оставляла, и я полдня пыталась ее реализовать. Вырезала пластинку из дерева, потом узкую пластинку из камня и сидела, протирала желобки. Работа с недолгими перерывами, стертые пальцы и несколько сломанных каменных пластинок — и кривая расческа готова.

С чувством глубокого удолетворения расчесалась, и ради прикола сделала себе хвост на затылке. Помучилась, завязывая веревкой, но это того стоило. Мир вокруг стал ярче и четче. Я решила челку не обрезать, все равно скоро отрастет. Так непривычно ощущать голый лоб. Осмотрела себя — худая, с выступающими ребрами и мышцами на руках и ногах. От моего второго с половиной размера осталось в лучшем случае половина или около того. Тяжело вздохнула при виде густой поросли на ногах. Еще одна вещь, про которую в книгах не говорят. Или попадаки берут с собой бритву? В этом плане я в маму пошла, а у нее в предках кто-то из татаро-монгол затесался. Черт. Как в анекдоте: "...и сорок миллионов волосков, которые отравляют женщине жизнь". И ничего не поделаешь. Буду зимой греться. Хмыкнула и стала на мостик. Прошлась на руках и села на шпагат. Удивительно, за этот месяц я ничуть не утратила навыков. Они остались на том же уровне, что и до попадания сюда.

Серьезно занялась одеждой и постаралась максимально подогнать ее по себе — натертая шея и бок все еще не прошли. Солнышко светит, ветерок обдувает, никого вокруг — благодать. Есть захотелось, поймала прилетевшего на водопой птероящера и поела. Бледно-зеленую кровь выпила так, съела немного мяса с грудины и сердце. Еще раз хмыкнула, представила лица знакомых, заставших бы меня за этим занятием и чуть не подавилась от смеха. Совсем одичала.

К вечеру я была в чистом, одета в начищенный и заново перешнурованный панцирь — кольчугу пришлось разобрать на части, хлам перебрала и отсортировала. Даже нашла глубоко за подкладкой в штанах давным-давно потерянную хрустальную подвеску от люстры. Соседи переезжали и одну забыли. Она в угол закатилась, а я подобрала. Блестящая красивая штучка с радужными разводами. Вот, оказывается, где она все это время была.

Я готова, собрана, вооружена и опасна. Ой, это не из той оперы. Вооружена и чувствую себя новым человеком. Подошла к краю, посмотрела вниз с высоты метров пяти и поняла, что совершенно не боюсь упасть. Если скоро умрешь, то совершенно неважно как. И бояться высоты — пфе, глупость. С половины спуска просто спрыгнула.

Какое странное ощущение... я свободна от страха смерти.

Мне нравится.

— Урра! — мне ответило только эхо.

— "Я свободен от судьбы, от вражды и от молвы, от предсказанной судьбы и от земных оков..." — напевая бессмертного Кипелова, двигалась вперед. Песня почти про меня. А голос хриплый, давно не пела. — "От зла и от добра, моя душа была на лезвии ножа..." — точно про меня!

Интересно, что там, впереди?

17.

"День пути, другой пути, а я все иду и иду сама". Не в рифму.

Нет, то, что меня не подождут — это было и так ясно. Но затем я двигалась не сильно торопясь, без особых приключений и до ночи так и не смогла догнать аборигенов! Это же как они рванули?! Заночевала в небольшой пещерке и пошла дальше. Скука и одновременно благодать — пейзаж не меняется и ничего не происходит. Дорога идет по дну глубокого ущелья, рядом протекает ручеек, зелени и живности мало. Скалы вокруг все выше и выше, поэтому на дне царит постоянный полумрак. Да и облака эти...

А если так? "Полтора дня уже прошло, я местных еще не нашл...о?.." блин, еще хуже получилось.

В голове только обрывки песенок крутятся — "Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам, а вода по асфальту рекой...". Воды нет. Асфальта нет. Я иду. "Я бегу по выжженой земле, гермошлем захлопнув на ходу..." — опять не в тему.

"Шел волшебник, шел на поезд, шел себе не торопясь, — о, кажется, подходит! — ни о чем не беспокоясь, наплевав на пыль и грязь..."

Вот так переставляла ноги по каменным неровным плитам и развлекала сама себя разными песенками. Мычала их про себя, с опаской посматривая на нависающие над головой угрюмые склоны. Кричать в горах мы отучились давно — еще перед пещерой с гнездовищем птероящеров. Тогда Мелкий со Вторым снова поцапались и отстали, а затем побежали к остальной группе с громкими воплями. "Эй, подождите нас!" — я бы кричала именно это. Крик. Эхо. Грохот. Песец. Камнепад был недолгим, но внушил должное уважение к горам. Брр. Крупные камни сквозь сетку не пройдут, но мелочью засыпет с головой. Если один из этих "мелких, до полуметра в диаметре" камней не прилетит по голове.