Небо и земля

От слов Эммалиэ веяло горечью. Тревожило неясное будущее Амидареи, пугала участь, которую риволийцы уготовили стране. Для достижения своей цели они не гнушались ничем. Проникли на ключевые посты, проросли в армии, во власти. Опутали Амидарею невидимой паутиной. Вербовали — шантажом или посулами. Переманивали на свою сторону. Одной рукой одаривали, а другой — истребляли. Получается, результат того стоил. Будут ли благосклонны новые хозяева Амидареи к её жителям? А может, насочинял Айрамир? Нафантазировал, благо воображение богатое, а Айями теперь не спи ночами и гадай: для чего приезжали иностранцы в город? Неужто и в самом деле привезли лекарства, без обмана? Потому как, выходит, лгуны — второе их имя.

Теперь Айями с большим вниманием прислушивалась к разговорам окружающих, хотя круг общения был узок и ограничивался компанией переводчиц.

Риарили отзывалась с восторгом о заморских гостях, и верила, что грядут перемены к лучшему. Мариаль была настроена скептически, видимо, кое-что почерпнула из общения с господином помощником. Но обе — и Мариаль, и Риарили — не усматривали злодейского умысла в помощи риволийцев.

— В одиночку мы не восстановим страну, — сказала Риарили. — Даганнам мы нужны постольку-поскольку, зато нам жизненно необходима поддержка Риволии.

А ведь так и задумывалось, — озарило Айями. Население Амидареи встретит союзников с цветами и овациями, словно освободителей, и добровольно наделит правами и полномочиями. Открыла она рот, чтобы поведать правду... и закрыла, не произнеся ни слова. Вдруг враг поблизости? Как назвала его Эммалиэ? Резидент риволийцев. И им может оказаться любой из жителей. Вот хотя бы Мариаль или Риарили.

Приглядывалась к ним Айями, выискивая подозрительности в поведении, и не находила. Нет, не похожи напарницы на шпионок. Отвечают искренне, задают вопросы без подвоха. И взгляд не бегает воровато. Хотя у лейтенанта, что предал смерти свой отряд в окружении, тоже не красовалось на лбу: "изменник родины".

В общем, одолевали Айями самые разнообразные сомнения, и не развеять их, не подтвердить. Оттого и решилась она подняться на третий этаж в приемную, где изложила господину В'Аррасу свою просьбу, стараясь не показывать, что нервничает.

Он выслушал и бровью не повел.

— Ненужные материалы уничтожены, остатки хранятся в библиотеке. Я согласую и сообщу о результатах.

И спрашивать не стал, зачем Айями понадобилось освежать память газетными подшивками военной поры.

Наверное, господин помощник звонил Вечу, испрашивал его указаний, а тот крепко задумался об истинных причинах просьбы, потому что веление своё донес через В'Арраса лишь на следующее утро. А может, был занят, и господин помощник не сразу дозвонился до начальника.

— К обеду машина будет ждать внизу, — предупредил В'Аррас, придя в комнату переводчиц. Но сначала выдал задания в отсутствие Имара, загруженного более важными делами.

— Вы куда-то собрались? — спросила Мариаль, когда господин помощник ушел. В голосе помимо любопытства мелькнула... ревность?

— В библиотеку, — ответила Айями после секундного колебания.

Бессмысленно придумывать небылицы, Мариаль всё равно узнает правду от господина помощника. Зато ложь выставит Айями в некрасивом свете.

— Зачем? — изумились в унисон напарницы.

— По личным причинам. — Не стала она вдаваться в подробности.

На этом расспросы исчерпались. Такова еще одна характерная черта амидарейцев — не совать нос в чужие дела, если не приглашают.

Таки господин помощник доставил Айями на машине до библиотеки, хотя от ратуши до неё два квартала ходу. На самом деле, библиотека — громко сказано. В довоенное время часть помещений предназначалась для книгохранилища и читального зала, а другую часть отвели для центра досуга. Во время войны библиотека стала невостребованной, как и культурный досуг. Жители получали информацию из свежих газетных выпусков, расклеиваемых на городских афишах.

Двухэтажное здание производило гнетущее впечатление. Даганны не нашли применения библиотеке, а отапливать впустую посчитали затратным делом. Поэтому наглухо забили досками окна первого этажа, оставив второй зиять квадратными дырами. Зато приспособили всё, что нашлось ценного. Уцелевшие оконные рамы использовали для остекления гостиницы и комендатуры. Срезали трубы и батареи. Плафоны, лампы и шторы перекочевали в школу. О судьбе мебели и библиотечных фондов оставалось только гадать. Хотя особой тайны в том не было. "Бесполезная макулатура сожжена за ненадобностью" — вспомнились слова В'Арраса.

От дороги к ступеням тянулась утоптанная тропинка. На крыльце переминались двое солдат с автоматами. Получив знакомую порцию пренебрежительных мужских взглядов, Айями с удивлением отметила, что молчаливое презрение не вызывает у неё былой болезненной реакции. Привыкла, наверное.

Дужка навесного замка легко поддалась ключу, и цепь, опоясывавшая дверные ручки, поползла вниз. В коридоре гулко отдавались шаги. Господин помощник светил фонарем, идя впереди. Шел, не колеблясь, взяв верное направление.

Внутри сумрачно и пусто. И свежо. Пожалуй, холоднее, чем снаружи. Изо рта валит пар. Снежная пыль хрустит под подошвами, в прыгающем конусе света блестят кристаллы инея, укрывшего стены коврами. В небольшой комнатке, ранее служившей кабинетом заведующей, свалены в углу газеты, журналы, типографские бланки, разодранные книги без обложек. Напротив макулатурной кучи — школьная парта и стул, видимо, их доставили заранее по указанию господина помощника.

Ей оставили фонарь и странное устройство размером с большую коробку. В боковой стенке прибора — ряд параллельных щелей. Солдат покрутил тумблер, и Айями обдало струей теплого воздуха.

— Регулируйте по своему усмотрению, — сказал перед уходом господин В'Аррас. — У вас есть час.

Шаги даганнов удалились, стихая. Айями прислушалась к тишине. Покашляла, прогоняя невесть откуда взявшееся беспокойство.

Раньше на втором этаже размещался центр досуга. Кружки самодеятельного творчества, где взрослые и дети занимались пением, танцами, рукоделием, действовал даже любительский театр. А сейчас в ушах зазвенело от безмолвия.

Не отвлекаться. Нельзя терять времени, — одернула себя Айями.

Тепла хватало, чтобы не заморозить нос и пальцы, поэтому она не снимала варежек. Найденные в куче макулатуры газетные подшивки складывала стопой. Пожелтевшие листы хрустели, покрывшись изморозью. Затвердели, став пергаментными.

Ей попались выпуски первых лет войны. "Амидарейский вестник" и "Голос Амидареи". Но и этого оказалось достаточно. Айями не вчитывалась в заголовки, пропускала статьи и репортажи. Зато с большим вниманием всматривалась в черно-белые снимки. И снова поднялась желчь к горлу, но теперь Айями не ужасалась, ахая. Жаль, она не видела себя со стороны. Уж Айями подивилась бы и скорбной морщинке меж бровей, и губам, сжатым узкой полоской, и решимости в глазах. Потому что нельзя поддаваться эмоциям, нужно хладнокровно анализировать.

Доказательства злодеяний врага она разделила на четыре категории. К первой, подавляющей, причислила фотографии, удостоверявшие безжалостные факты. Ров, усеянный телами, или виселица, или пепелище, а внизу обвинительная подпись с пояснениями, где и когда случилась жестокая казнь. Ко второй категории снимков, попадавшихся гораздо реже, отнесла те, где даганские палачи запечатлевали себя в непосредственной близости от результатов своего "геройства". Но в кадр попадали либо погоны, либо знаки воинского отличия, либо безликие тени от фигур. Намёки, и никакой конкретики. Этот нюанс Айями отметила только сейчас, а раньше и внимания бы не обратила.

К третьей категории она отнесла единичные кадры, на которых присутствовали расплывчатые фигуры даганнов. Они маячили в отдалении, как правило, спиной к объективу и словно хвастались содеянным, отводя тому центральное место на снимке. Напрягши зрение, Айями заметила кое-где явную диспропорцию между шириной плеч и ростом палачей. Заметила и несуразность человеческих силуэтов. Теперь-то, зная воочию, какова конституция даганнов, какова их выправка и стать, Айями разглядывала с недоверием нечеткие изображения размытых фигур. Эх, рассмотреть бы фотографии под лупой.

К четвертой категории относились совсем уж неправдоподобные снимки, на которых тела жертв имели следы зверства в прямом понимании этого слова: разорванное горло, вскрытая грудная клетка, оголенные рёбра... "Даганнины не люди, а бешеные животные!" — гласили подписи.

Айями нервно хихикнула. Ведь когда-то она свято верила в свидетельства изуверства врагов, преподносимые прессой. И сомнению не подвергала. И немудрено. Айями едва ли не до капитуляции полагала, что лица даганнов покрыты шерстью, как и тела, а пальцы на руках и ногах заканчиваются звериными когтями. А сейчас никто не вспомнит об этих фотографиях. Наоборот, покрутят пальцем у виска.

Права Эммалиэ, теперь невозможно определить с точностью, чьи руки творили зло во время войны и с какой целью. Для разжигания ненависти или для справедливого возмездия? Фотографы-доброжелатели потчевали шокирующими снимками обе стороны, и фальсификация переплелась с правдою.

Оказывается, и предоставленного часа много. Айями начала подмерзать. Прошлась по комнате, попрыгала, согреваясь. Потрогала прибор, исторгавший теплый воздух. Тяжёл, зараза, с места не сдвинешь. В'Аррас щедр, точнее, щедр его начальник. Разумеется, в пределах разумного. Можно подумать, у даганнов нет других забот, кроме как исполнять странные капризы мехрем господина подполковника.

Издалека послышались размеренные тяжелые шаги. Приближались две пары ног.

— Достаточно? — спросил господин помощник, появившись в дверном проёме.

— Д-да, спасибо, — поёжилась Айями зябко.

Он кивком указал на прибор, и солдат подхватил теплопечку под мышку. Как перышко.

________________________________________________________

Рейвлин, рейвлины (на рив.), Ривал, ривалы (на даг.), Риволия, риволийцы (на амид.)

Амидрейн, амидрейны (на рив.), Амодар, амодары (на даг.), Амидарея, амидарейцы (на амид.)

Дейген, дейгенны (на рив.), Доугэнна, доугэнцы (на даг.), Даганния, даганны (на амид.)

Нибелим — фосфоресцирующая горная порода. При особой обработке дает яркий свет в течение нескольких десятков лет в зависимости от естественного освещения. Чем темнее, тем сильнее разгорается нибелим.

Мехрем — содержанка, проститутка

Хику (на даганском — тхика) — состояние полного блаженства, нирвана. В действительности — коматозное состояние, при котором прекращаются обменные процессы в организме, замедляется работа сердца, умирают клетки мозга. В итоге — смертельный исход. Хику достигается как самовнушением, так и с помощью наркотических и психотропных средств.

Cercal* — (церкал, на амидарейском — церкаль) — населенный пункт в Даганнии

Аффаит — особый сорт угля, обладающий высокой теплотворной способностью.

Bohor*, бохор — драка, потасовка. Жарг. — мочилка, буча, схлёст

Ойрен* — слабоалкогольный шипучий напиток, похожий на квас

Масурдал* — суп из чечевицы

45

Наверное, Веч прислушался к её страхам. Теперь по пути на работу Айями натыкалась на патрули, бывало, что и дважды за утро. Похоже, даганны облюбовали проулок и весь район в придачу. И по вечерам стали патрулировать, Айями видела из окна машины, возвращаясь домой.

Что другим амидарейцам в тягость, то Айями в радость. Ненавязчивый пригляд вселял уверенность. Диамал с дружком не докучали вниманием, а вот за Айрамира сердце побаливало. Вздумай парень наведаться в гости, он подвергнет себя большому риску. Оставалось надеяться, что у Айрамира хватит ума не соваться в район, ставший территорией интереса даганских патрулей.

А о том, что беда может прийти при свете бела дня, Айями и в голову не приходило.

Рабочее время вышло, и напарницы заторопились к выходу. Айями же задержалась, пары часов вполне хватит, чтобы допечатать многостраничный перевод, над которым она трудилась несколько дней. Доделав задуманное, Айями в хорошем настроении поспешила домой. Смотрит, а в фойе Эммалиэ и дочка заняли стулья для посетителей напротив дежурного поста. Расстегнули пуговицы, размотали шарфы, значит, давно дожидаются.

Айями чуть не споткнулась на ровном месте. По пустому поводу Эммалиэ не привела бы дочку в комендатуру.

— Мама! — Вскочив, подбежала Люнечка. — А мы здесь!

— В гости заглянули? — улыбнулась Айями, обняв девочку, а в глазах застыл вопрос, обращенный к Эммалиэ. Поникшая фигура той кольнула сердце неясной тревогой

— Баба сказала, давай устроим этот... подарок. Или нет, сюрприз! — воскликнула дочка и добавила шепотом: — Мам, я писать хочу.

— Люня, присядь. Потерпи немножко, — сказала Эммалиэ, усаживая девочку на сиденье.

— Что случилось? — голос Айями сорвался.

Она впервые увидела растерянность Эммалиэ. Не бывало еще такого случая, чтобы соседка раскисала. Наоборот, в критических ситуациях она гораздо быстрее, чем Айями, собирала волю в кулак и принимала мудрые и правильные решения. А сейчас Эммалиэ выглядела так, словно вся тяжесть мира легла на её плечи.

— Отойдем. Не стоит Люне об этом знать, — понизила Эммалиэ голос и продолжила, когда женщины очутились вне зоны слышимости: — Понимаешь, сегодня днем мы гуляли... Как обычно, добрались до набережной, свернули к рынку... потом центральной улицей пошли домой. Идем, и тут вижу, наши ставни закрыты. Думаю, как так? Неужели у меня отшибло память, и я затворила окна?

Айями судорожно сглотнула. Нехорошее предчувствие сдавило грудь. Ставни, поставленные Айрамиром, хозяюшки запирали с наступлением сумерек и открывали поутру, когда ночь отступала. А в течение дня окна не закрывались, потому что светло и некого опасаться.

— Побоялась я вести Люню домой. Велела дожидаться на дорожке, а сама пробралась к окну, чтобы заглянуть...

— И? — Не выдержав, Айями схватила её за руку.

— Ставни на кухне заперты, а в комнате прикрыты наспех. Видимо, действовали второпях... Ох, Айя, плохо там всё... Стекол нет. Выбиты...

Айями оперлась ладонью о стену. Чтобы удержаться на ногах, потому что пол покачнулся перед глазами.

— В комнате темно, и с улицы не видно толком, что творится внутри. Испугалась я, думаю, а вдруг они не ушли? Затаились и нас ждут. Вернулась к Люне и повела прочь. А куда нам податься, не знаю. Найти бы место, где есть люди и где безопасно. Иду и оглядываюсь: кажется мне, что за нами крадутся. А дома вокруг точно вымерли. Ни одной живой души. Хоть бы патруль, что ли, попался навстречу, всё спокойнее. Так и добрались до перекрестка, а там и до ратуши недалеко... Вот, сидим, тебя ждем. Ума не приложу, что нам делать...

Отлепилась Айями от стены и добралась на негнущихся ногах до сиденья.

— Мам, я писать хочу. — Затеребила Люнечка за рукав.

— Сейчас, моя хорошая, — пробормотала Айями. Притянула девочку к себе и поцеловала. Механически, потому что в голове творилось невесть что. В мыслях — кавардак и смятение. Пока Эммалиэ и дочка гуляли, кто-то разбил окно и затворил ставни. Зачем? Из баловства. Или для того, чтобы снаружи не увидели, что происходит внутри. И умысел незваных гостей, конечно же, не благой. Стёкол нет, значит, жилище выстудилось в миг. Что делать? Прежде всего, оценить последствия погрома. Придется заколотить окна досками и жить как в подземелье. Или переселиться в бывшую квартиру Эммалиэ, чем не бункер? За окном смеркается, ночь близится с каждой минутой, и нужно позаботиться и об ужине, и о ночлеге. Надо вернуться в квартиру, но без Люни, нельзя подвергать её опасности. Хотя тот, кто проник в жилище, вряд ли там задержался.