Дар

Я продолжаю стоять у обрыва. Моя одежда чистая и только теперь я вижу, что это легкий летний сарафан. Он будто отражает в себе небеса, излучая нежную голубизну. Мои волосы игриво ниспадают на плечи, спину. Спину, за которой я величественно расправляю крылья. Два огромных нежно-серебристых крыла. Они прекрасны. Я — прекрасна, нисколько не похожа на себя настоящую, но точно знаю, что это я. Крылатая девушка, в глазах которой искрится жизнь — это Я. Моим миром правит безмятежность.

Непонятно откуда у вишни появляется дятел. Он цепко хватается обеими лапами за молодую кору дерева и начинает ее долбить. Удары настолько противны, что заставляют вынырнуть меня из забытья, где мне впервые за долгое время было по-настоящему хорошо. Почти так же, как на ромашковом поле, когда впервые за долгое время мне удалось поспать без кошмаров.

Просыпаюсь.

Раскрываю глаза. Поеживаюсь. Но мне никак не удается избавиться от противных птичьих ударов.

— Тук-тук-тук. Тук-тук-тук. Тук-тук-тук...

До меня доходит — это не сон. Это реальность пробралась в иллюзию. На самом деле дятел стучит в моем настоящем, и я сразу замечаю его усердие, стоит мне только подойти к окну. Небольшая птичка с красным хохолком старательно добывает себе пищу в коре незнакомого мне, но большого и красивого дерева.

Улыбаюсь. Вот она жизнь. Вот она реальность. Вот красота.

Вспоминаю сон, который уже начал теряться, он, по меньшей мере бредовый, но отлично отображает реальность: ничего не понятно, запутанно, странно. Радуюсь благополучному хэппи-энду. Пусть хотя бы во снах все будет красиво ведь даже это, на сегодняшний момент, для меня большая роскошь.

К концу дня я растеряла практически все воспоминания о сновидении вот только обрывистое 'САРА' и 'ЖИВИ', будто назойливая букашка кружит в моей голове.

Ерунда. Все это ерунда. Нечего искать смысл там, где его просто быть не может.

Глава 23

До назначенной на послезавтра операции больше ничего интересного со мной не происходит. Никаких бредовых снов, кошмаров, видений, никакой пугающей реальности. Все часы накануне я была полностью предоставлена самой себе и это время я растрачивала не самым лучшим образом — на сон, прием пищи, чтение и отдых у окна. Все. А ведь совсем недавно о подобном времяпрепровождении я могла только мечтать. Мой день был расписан по секундам — тренировки, выступления, соревнования опять тренировки. Мне некогда было притормозить, нужно было все успеть и всего достичь. В глубине души даже радуюсь, что весь безумный круговорот моей жизни прекращен. Наконец я могу просто поваляться в кровати с книгой в руках.

В день операции за мной заходит Алия. Она не одна, а в паре с креслом для инвалидов.

— Что это? — моей естественной реакцией стало удивление. — Я прекрасно себя чувствую, это ни к чему.

Алия понимающе улыбается.

— Знаю, что вам это ни к чему, но таковы правила. Вы должны добраться до операционного стола максимально комфортно, расслаблено. Так у нас принято.

Я покрепче затягиваю пояс полюбившегося халата и открыто смотрю Алие в глаза.

— Не знаю, что и как у вас принято, но я в состоянии добраться до операционной без этого... этого приспособления. Признаться, это кресло меня откровенно пугает. Возможно, когда мне удалят к... — осекаюсь, — когда операция будет завершена, мне и понадобится нечто подобное, но точно не сейчас.

Девушка растерянно переводит взгляд с кресла на меня и обратно. Судя по ее реакции, я первая, кто отказался от подобной услуги. За времяпрепровождение в стенах этой клиники люди выкладывают приличные суммы и, само собой, хотят по максимуму воспользоваться всеми предложенными услугами.

— Но...

— Алия, давайте сделаем так. — Подхожу к растерянной девушке. — Я возьму вас под руку и с удовольствием прогуляюсь, куда прикажете. А этот агрегат, пусть ждет своей очереди.

Беру девушку под руку, но она не в восторге от моего предложения.

— Даже не знаю, я могу получить за это выговор.

— Алия, вы о чем? Доктор Шульц пару дней назад сообщил, что моему здоровью может позавидовать любой космонавт и что, вы думаете я не смогу преодолеть расстояние в несколько дверных пролетов? Наказывать вас за то, что даете человеку возможность пользоваться ногами по назначению, глупо. Но, если что, знайте, я готова взять всю ответственность за содеянное на себя.

— Спасибо.

— Не за что.

Так, взяв молодую помощницу под руку, я шагаю в назначенное время в назначенное место. С каждым шагом все отчетливее чувствую судорожный трепет на спине. Сердце не бьется — грохочет. Кровь в венах носится по всему телу с такой скоростью, будто вот-вот закипит. Весь организм протестует против предстоящего в него вмешательства. Не удивлюсь, если ноги просто откажут донести меня в нужный кабинет. Возможно, в предоставлении кресла что-то и есть.

Операционная — светлое и стерильное помещение в котором уже суетятся три человека. Одна девушка возится с неизвестными мне мониторами и проводами. Вторая — копошится у передвижного столика с медицинскими инструментами. Третья тоже чем-то занята, но ровно до того момента, пока в кабинете не появляюсь я.

Вся троица одета в нежно-персиковые халаты, шапочки и маски. Я не могу видеть их лица целиком, но прекрасно вижу ужас и любопытство в каждой паре глаз. Девушки переглядываются. Скорее всего, они уже подписали документ о неразглашении, и теперь больше всего на свете им хочется увидеть то, что под грифом 'секретно', а затем с удовольствием обсудить это в своем маленьком коллективе. Нисколько не сомневаюсь, что по завершению операции эти 'сестры' где-нибудь в курилке будут смаковать каждую деталь сногсшибательной тайны. Их будет интересовать каждая мелочь: как так получилось — откуда на моем теле взялось подобное уродство, монстр я или ангел, как я с этим жила, тяжело ли носить метровые отростки, умею ли я летать, врожденное это увечье или приобретенное, как решилась на операцию и тому подобные нюансы. Это все совсем недавно интересовало и меня саму, но я переросла это. Так мы, люди, устроены — нам жизненно необходимо знать ответы на все вопросы, тем более на те, на которые их сложнее всего получить. А еще лучше на те, которые абсолютно не касаются нас лично.

Время летит очень быстро. Минута, может две, три, пять, не больше, в операционной появляется и сам доктор Шульц.

Я уже лежу на операционном столе. Заботливые медсестры торопливо уложили меня, но снять халат я отказалась. Глядя в потолок, ловлю себя на мысли, что очень долго отказывала себе в подобной позе. Чувствую причиняемый крыльям дискомфорт, но это не имеет значения, они, как и я, просто ждут своего часа.

— Не передумали? — первое, что звучит из уст доктора-красавца.

— Нет.

— Что ж, очень жаль. Вы даже не представляете на сколько.

Прежде чем доктор прячет нижнюю часть лица за повязкой, улавливаю на нем непонятную улыбку. Она не похожа на все те, что я уже видела на его лице. В этот раз изгиб его губ вызывает у меня нервную дрожь.

Нервы. Это просто нервы.

Как могу, пытаюсь взять себя в руки.

— Сара, вы готовы? — снова звучит шоколадный голос.

— Да.

— Тогда, пришло время сбрасывать маски, так сказать. Отдайте ваш халат Лиле и приступим.

Одна из девушек протягивает ко мне руки. Встаю. Без лишних слов исполняю просьбу.

Стараюсь не отрывать от пола собственные глаза, но не слышать изумленное 'АХ' со всех сторон, просто невозможно. Мысленно смеюсь. Быстро ложусь обратно на операционный стол вниз животом. Не просто, но мне удается сдержать лишние конечности. Крылья смирно покоятся между лопаток, прикрывая часть ягодиц.

— Девушки, попрошу оставить все эмоции за дверью и забыть о них.

Прозвучавшие слова доктора смешат меня еще больше. Дайте ребенку килограмм мороженого и скажите, что он может лизнуть его один раз, не более, и, спрятав его в морозильную камеру, просто любоваться им. Слабо верится, что этот кусок пломбира уцелеет. Я — мороженое, а вокруг меня собралось целых четыре ребенка. С доктором Шульцем пришла еще одна медсестра. Интересно, останется ли от меня что-то, после того, как все четверо с аппетитом налетят на такое экзотическое мороженое?

— Сара, сейчас наш анестезиолог введет вам препарат, и вы уснете. Когда очнетесь — ваша проблема будет решена. Можете сосчитать до тридцати, но, даю вам слово, 'тридцать' произнести будет вам не под силу.

Дальше все как в тумане и-и-и, доктор оказался прав — до тридцати я так и не добралась, но четко помню последнее двадцать один.

САРА... ЖИВИ... САРА... ЖИВИ... САРА... ЖИВИ...

Вишня не просит богов залечить раны от топора. Со временем на ее стволе и так все зарастает новой корой...

ОНИ прекрасны... ТЫ прекрасна...

САРА... ЖИВИ... САРА... ЖИВИ...

Это то, с чем я погружалась в сон. Набор различных вырванных из контекста слов. Они звучат навязчиво, глухо и колко, но не долго.

Сознание отключается, а вместе с тем, я перестаю что-либо слышать, видеть, чувствовать.

В состоянии искусственного сна мне ничего не снится. Единственное что я смогла вспомнить после пробуждения, слова прадедушки Гавриила, который скорее явился, принеся с собой белое сияние, нежели приснился:

'Внученька моя, зачем же ты все себе усложнила? Я ведь предупреждал — не в твоей власти лишить себя того, к чему ты не причастна. Все усилия твои напрасны, но ты поймешь это слишком поздно, а я ведь предупреждал'.

Все.

Глава 24

Очнулась я в полной тишине собственной палаты. За окном раннее утро. В комнате свежо и сумрачно.

Жажда — все, что я чувствую в первые секунды. Пить — единственное желание.

Пытаюсь пошевелиться и тут же жалею. Желание дотянуться до тумбочки, на которой замечаю кем-то предусмотрительно оставленный стакан с водой, отражается микроскопическими миллионами спазмов по всему телу. Я тут же возвращаюсь в реальность.

Как могу, осматриваю себя и выдавливаю болезненную улыбку. Туловище, приблизительно от пупка до подмышек туго обмотано какой-то тканью, возможно бинтом. Наверное, приблизительно так обматывали когда-то мумии — туго и надежно. Руки и ноги свободны, но без помощи спины, мне не удастся ими воспользоваться. Чтобы дотянуться рукой до стакана, мне придется напрячь спину, как ни крути.

Жму спасательную кнопку.

Одна, две, три, четыре, пять, шесть... Проходит шесть секунд, а в моей палате не спешит появиться хоть кто-нибудь.

Семь, восемь, девять... Судорожно облизывая превратившиеся в сухофрукт губы, жму кнопку пять раз в секунду и ничего.

Десять, одиннадцать...

— Наконец-то! — сходу кричу я. — Сколько можно? Когда вы не нужны, от вас не избавишься, а тут... — Не узнаю саму себя в этой агрессивно орущей истеричке. — Простите, Алия, просто я сейчас с ума сойду от жажды. По-моему, я даже всю собственную слюну выпила. Так пить мне еще ни разу в жизни не хотелось.

Последние слова произношу как можно вежливее, хотя вряд ли это что-то изменит.

— Это нормально. После анестезии всегда так. Простите, Сара, — голос девушки подавлен и от него веет такой грустью, что я тут же начинаю корить себя за излишнюю нервозность. — Я... мне... я как раз находилась в другой палате. Вашей соседке тоже потребовалась моя помощь, только поэтому я задержалась. Простите, еще раз. Я сейчас все исправлю.

Девушка молнией несется к моей койке, но в мою сторону даже не смотрит. Ей как будто неприятно глядеть мне в лицо, в глаза.

Красивая рука с длинными пальцами берет стакан и подносит к моему рту, глаза продолжают игнорировать меня.

— Спасибо, я сама. — Почти выхватываю стакан и делаю жадные первые глотки.

— Не торопитесь, сразу нельзя много пить, может стошнить.

Но я словно не слышу предупреждения. Посуда с водой опустошается очень быстро.

— Можно еще, пожалуйста.

— Сара... — девушка впервые решается взглянуть мне в глаза, хотя лучше бы не делала этого.

Воспоминания о самом недавнем прошлом скользкими змеями проникает в мое настоящее.

— Алия, пожалуйста. Обещаю, меня не вырвет. Я просто хочу пить.

— Как скажете.

Смиренно медсестра протягивает руку и берет стакан. На письменном столе стоит графин с водой, туда она и отправляется за очередной порцией для меня.

За все то недолгое время, что я провела в больнице, не могу сказать, что идеальная блондинка с экзотическим, подходившим ей не больше чем корове седло именем, стала моей подругой, но никогда с ее стороны я не ощущала такого холода. Сейчас же на меня отказывались смотреть даже ее глаза, в которых в тот единственный миг, когда она все же взглянула на меня, мне удается заметить в них эмоцию — страх.

Алия совершенно точно боялась приближаться ко мне без лишней надобности. Ей было страшно находиться со мной в одном помещении и она уже даже не старалась казаться вежливой, нацепив на лицо хотя бы профессиональную улыбку. В поведении девушки однозначно произошли изменения, мне они не нравились, а больше всего не нравились причины, по которым это случилось. Не нужно обладать никаким даром, чтобы догадаться — девушке стали известны истинные причины моего здесь пребывания. Не удивлюсь, если уже вся клиника, а не только та четверка из операционной, судачит обо мне. Возможно, она просто боится меня.

Исподлобья сверлю взглядом перепуганную до предела медсестру. Интересно — что она думает по этому поводу?

— Алия, это ведь вы были на вчерашней операции четвертой помощницей доктора Шульца? — Девушка кивает одобрительно, но робко и без слов. — Ваши мысли по этому поводу?

Наполненный до краев стакан снова в моих руках. Делаю несколько больших глотков, но не спешу опустошать. В этот раз жажда меня отпускает, не знаю — надолго ли. Теперь я просто смакую воду, да и весь момент целиком.

— Вы о чем?

Девушка начинает нервничать еще больше, но смотреть на меня не решается.

— Алия, вы прекрасно знаете, о чем я. Давайте оставим всяческие игры в покое и просто поболтаем по душам. Так что вы обо мне думаете?

Я прикована к постели, Алия делает шаг к окну и начинает разглядывать мой пейзаж. По большому счету, мне должно быть безразлично любое чужое мнение по поводу моего видоизмененного скелета, тем более сейчас, когда все исправлено. Но почему-то меня волнует — как увидели меня совершенно посторонние люди.

— Болтать 'по душам' с пациентами, нам строго настрого запрещено. А на счет моих мыслей о ВАС... Вы мне симпатичны. Вот и все, что я позволяю себе о вас думать.

— А что НЕ ПОЗВОЛЯЕТЕ? — подхватываю я.

— Я не позволяю многое. — Все еще продолжая разглядывать что-то за окном, Алия старательно ускользает от ответа, но меня это не останавливает.

— Я тоже. Но наш разговор не об этом. Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Я заметила в ваших глазах страх, которого еще вчера не было. Вы по-прежнему будете утверждать, что я вам симпатична?

— Да. — Алия резко оборачивается ко мне, словно в подтверждение собственных слов. — Вы мне нравитесь, как человек, как женщина, как успешная спортсменка. Но то, о чем вы меня просите, я не могу обсуждать ни с вами, ни с кем бы то ни было. Я подписала документ...