Она знала, что её слова услышаны не будут, знала, что не в силах повлиять на его решение — Манабу никогда не прислушивался к советам. Анзу могла лишь сглаживать последствия решений принятых мужем...
Внезапно поразившая Анзу догадка, буквально заставила её развернуться и бросить удивленный взгляд выходящему из дома мужу.
— А ведь ты не так сильно отличаешься от своего отца, как хотел бы...
Примечание к части
Фух, тяжелая получилось глава.
Задумываюсь организовать картинки, для наглядности некоторых моментов. Надо?
И как обычно, жду замечаний, предложений, теорий, критики и указаний на ошибки. Всем спасибо за внимание и приятной главы.
Каждый охотник желает знать...
Сам не ожидал, что она эта глава так вырастет. Намечено было куда меньше.
Но, как говориться, чем больше текста — тем больше и ошибок! Удачи в поисках!
Приятная предутренняя прохлада ласкала открытое лицо, прогоняя прочь навалившуюся сонливость. Вездесущие звуки пробуждающегося леса окружали, лезли в голову, заставляли прислушиваться, мешая концентрации и сбивая внимание. Легкий шорох с одной стороны, громкий хруст с другой, легкая трель с третьей — все это сбивало, дезориентировало и отвлекало, вынуждая озираться в поисках нарушителей спокойствия. Каждый лишний шум, отличный от завывания ветра или шума трепыхающейся листвы и травы, был долгожданным и желанным. Они ждали ее... Ждали уже вторую ночь подряд.
Терпение же закончилось уже на первую...
Чуть больше года минуло с его первой в этой жизни стрельбы, не самой удачной, но, тем не менее, успешной, и чуть меньше с начала шатаний с Манабу.
Да, с того момента, моя жизнь не слабо так преобразилась. Исчезло ощущение цикла, в котором я изо дня в день подвергал свое молодое тело физическим нагрузкам, засыпая с вездесущей болью и смирением перед муками завтрашнего дня. И виной этому разрыву порочного круга пыток и истязательств над собой было лишь одно единственное изменение.
Манабу впервые взял меня с собой в лес.
Это крошечное, казалось, событие настолько сильно повлияло на ставший уже привычным ритм жизни, что о былом я уже не вспоминал. И всему виной были постоянные, непрекращающиеся походы вглубь леса.
Если раньше я точно знал весь свой распорядок дня, начиная с утреннего завтрака и кончая ночными метаниями по кровати в страхе перед собственными кошмарами, то теперь все сильно сместилось. Даже поздним вечером, просто стоя и вколачивая в толстый ствол дерева на удалении сорока метров стрелу за стрелой, можно было ожидать охотника с очередной безумной идеей, воплотить которую надо было "ну прямо сейчас".
Нельзя сказать, что я был сильно против. Наоборот, каждая прогулка была для меня едва ли не наградой за упорные труды, хорошее поведение и блистательные успехи. Мне дико нравились эти длительные прогулки, во время которых я из раза в раз узнавал нечто новое.
Манабу не скупился на разговоры, постоянно рассказывая мне о повадках животных, демонстрируя разнообразные следы, указывая на съедобные и просто полезные растения, в то время пока я с завистью наблюдал за его легкой, почти невесомой походкой. Казалось, он не просто двигался, а почти парил над сухими листьями, выступающими корнями и местами высокой травой. Если бы лес был полностью живым организмом, думал я, то и он не смог бы заметить даже намека на присутствие охотника — настолько он был незаметен. Создавалось впечатление, что Манабу мог пройти сквозь любые буреломы не то что не сбив, а даже не пошевелив ни единого листочка на низко висящих ветках.
Другое дело я. Мои попытки максимально точно скопировать движения наставника были более чем смешными и успеха не возымали — трава под ногами шуршала подобно сухому сену, ветки ломались, треща на весь лес, а собственное громкое дыхание распугивало всю дичь вокруг. Некоторое время Манабу принципиально ничего не объяснял, не давал советов, кажется, предпочитая быть примером для неумелого подражания, но оставшись несколько дней подряд без весомой добычи, поменял свою позицию. С тех пор рассказы о лесной живности чередовались с краткими, но емкими советами мне лично.
"Ступай легче" — говорил он, когда куропатка, заслышав мое приближение, мгновенно скрывалась в пышном кустарнике.
"Придерживай ветки или отгибай их если они тебе мешают" — шипел Манабу, слыша очередной треск позади себя.
Я лишь кивал и внимал его советам — в вопросах передвижения по лесу и опыт, и знания были на стороне охотника. Его авторитет в подобном деле был столь неоспорим, что даже моя непокорная, горделивая натура его признавала и искренне желала перенять эти умения. Я не сопротивлялся, радуясь, что во мне вновь проснулась жажда знаний, погибшая, как мне казалось, еще в подростковом возрасте.
Манабу это заметил, и поток вываливающейся, как снег на голову, информации только возрос. Вот мы прошли мимо неприглядного кустика с питательными корешками, вот ночная лежка зайца, вот кусочки лисьего меха, повисшие на колючих ветках очередного растения — охотник был попросту не остановим. Краткие факты сменялись недлинными рассказами, расписывающими тот или иной способ охоты, которые в свою очередь уступали место практическим демонстрациям. Так, первый убитый охотником заяц, был встречен моим радостным возгласом, а подстреленная, пусть и без меня, лиса вздохом восхищения и легкой досадой — уж больно красива она была, чертовка. Кабан же...
Кабан сумел отличиться, вразумив неразумного меня.
Я бы так и не придал охоте должного внимания, если бы не та злополучная встреча. Когда неожиданно выскочившая из-под кустов куча мяса с легкостью сбила меня с ног, чудом не насадив на клыки и не затоптав, мне буквально пришлось проникнуться к дикой природе уважением. Ей явно было, что противопоставить нашим лукам — четыре стрелы по бокам кабана и одна в шее намекали на это более, чем прозрачно. Он стал первой крупной добычей добытой Манабу со мной в паре. Он стал добычей, что заставила себя бояться. Природа, наравне с охотником, давала мне свои уроки.
Продолжали меняться не только мои занятия, но и я сам. Круглыми сутками пропадая в лесу, я забывался, отстранялся от внутренних проблем и противоречий, постепенно проникался этой простой, но увлекательной жизнью, этим ремеслом и промыслом. Кошмары, посещавшие меня раньше едва ли не каждую ночь, отступали, а яростное пламя, будто пожирающее меня изнутри — ослабевало. Жизнь налаживалась, окружающий мир вновь наполнялся красками. Гнетущее чувство чуждости этому миру постепенно исчезало... И долгое время этот факт ускользал от моего внимания...
Со временем и я смог пустить свою первую стрелу по живой мишени, правда идти к этому пришлось слишком уж долго. Четыре десятка стрел подряд мне потребовалось всадить в десятисантиметровую мишень с сотни моих детских шагов, прежде чем Манабу дал свое добро.
И прыткий заяц, улепетывающий по небольшой лысой опушке, стал моим первым убитым живым существом в этом мире. Право, стоило надеяться, что и последним...
В момент, когда Манабу сказал "мы идем за лисой", я едва ли не запрыгал от охватившего меня предвкушения. Это была одна из самых ожидаемый мною встреч — борьба с действительно хитрым зверем. Кто выйдет победителей из битв двух смекалок? Кто кого перехитрит? Чья изобретательность или даже наглость возьмет вверх над вражеской? Я, еще в своем первом далеком детстве, воспитанный на советских и зарубежных мультфильмах, в которых наглядно демонстрировали лисье лукавство, смел надеяться на интересное противостояние, а не на простой отстрел.
"Лиса так просто не дастся", — наивно полагал я. Реальность же в очередной раз плевать хотела на мои ожидания.
Охота на лису оказалась до боли простой и примитивной засадой с заранее заготовленной приманкой и это... Это было едва ли не подлостью по отношению к такому животному. Я вознегодовал и мое возмущение быстро оформилось в громкие, необдуманные слова, красочно расписывающие мои задетые чувства...
Тогда-то Манабу впервые взглянул на меня как на наивное дитя... И это было унизительно.
— Охота это не игра, Акио, — объяснял мне он, во всех смыслах взирая на меня сверху вниз. — Охота это битва, в которой, как и в любой другой, есть победитель и проигравший. Охота это борьба за жизнь, где ты либо забираешь чужую, чтобы продлить собственную, либо дохнешь с голоду. Помни это и не думай о своей добыче никак иначе, кроме как о цели.
Повторять не требовалось — благодаря всплывшим перед глазами картинам возможного будущего, я проникся с первого раза. Мое сознание, будто издеваясь, рисовала сцены лесных погонь, когда на хвосте висят не взбешенные кабаны, а смертоносные шиноби, засад, удачный выстрел из которых мог решить исход намечающейся стычки без пролития собственной крови, разведывательных операций, где жизнь напрямую зависит как от моей скрытности, так и от решимости ликвидировать врага в случае необходимости. И все эти страшные картины пугали меньше, чем осознание того, что они могли быть правдивыми.
На этом закончились мои наивная вера в честное соревнование между охотником и жертвой...
И вот, шестилетний ребенок вместе с тридцатилетним охотником уже вторую ночь сторожили очередную лисицу. Сторожили, расположившись на широких ветвях раскидистого дуба, обмазавшись еловым раствором, одетые почти в необработанные животные шкуры, и неотрывно наблюдая за прикопанной в ста метрах от нас тушей свежеубитого кабана.
Сидеть в постоянном напряжении несколько часов, не спуская глаз с туши убитого кабана, было просто невыносимо скучно. Даже не представляю, чтобы мы с Манабу оба делали, не будь у нас друг друга. Даже охотник, проведя первый час в тишине и безмолвии, все-таки не выдержал и тихим голосом стал продолжать свои излюбленные лекции. Кого именно он спасал ото сна таким образом, меня или себя, значения не имело, ведь в итоге, благодаря этому, не спали мы оба — я, потому что слушал, он, потому, что говорил. Удивительно, но его тихий, вкрадчивый голос не нагонял дремоту, а наоборот разгонял её, заставляя прислушиваться в страхе пропустить хоть одно слово из наполненных житейским опытом интересных рассказов. Я действительно любил их.
Очередной легкий шорох впереди и Манабу вновь замирает на полуслове, впиваясь взглядом в строну предполагаемого источника звука. Я же даже не пошевелился — подобных тревог за проведенную ночь было бесчисленное множество и ожидать, что это та самая попросту глупо. Моя большая часть уже смирилась с тем, что никаких лисиц сегодня мне не увидеть.
Шорох повторился и, в тот же миг, тяжелая рука Манабу упала мне на плечо, лишь чудом его не отбив.
— Идет, — одними губами прошептал, напрягшийся охотник.
Где? ..
Если бы Манабу предусмотрительно не прижал бы меня своей рукой к ветке, на которой мы расположились, я ей богу бы вскочил с намерением рассмотреть приближающееся животное. В том, что лиса все-таки клюнула на приманку, у меня сомнений не было, — в подобных ситуациях Манабу не ошибался — но желание поскорее увидеть главного лесного плута нетерпеливо жгло. Хват охотника не ослабевал.
— Расслабься, — все так же тихо, едва шевеля губами, прошептал он. — Не порть результаты собственных же трудов. Успокойся и жди.
Я не ответил, но порыв подскочить исчез без следа — в словах Манабу была толика истины. После почти двух бессонных ночей ожидания минутная задержка уже казалось такой сущей мелочью, что пренебречь ею было бы попросту дико.
— Сейчас выйдет, — едва прошептал Манабу, убирая с меня свою руку. — Просто наблюдай.
Я согласно кивнул и, слегка скосив глаза, обратил свой взор на охотника. Он более не смотрел на меня — его взгляд, ранее почти не открывающийся от моего лица или затылка, теперь неотрывно следил за еле шевелящимися кустами в нескольких метрах от прикопанной туши кабана, наконец, предоставляя мне простор для первых полевых тестов.
Я долго ждал этого.
Легкое волевое усилие и я буквально почувствовал, как на моем лице расширились вены, увеличивая приток крови к глазам, расширяя доступный кругозор. Голова, все еще не готовая к наплыву панорамных образов, в очередной раз взвыла от ноющей, тупой боли в теменной области, вновь раздражая меня этим фактом. Не готовое не то, что к самостоятельной жизни, но к использованию собственных сил тело, по-прежнему не доставляло ничего кроме неудобств.
И лишь недавно переставшие гореть при использовании Бьякугана глаза были лучом света в этой тьме ограничений.
Я уже не напрягался — успел привыкнуть к управлению. И пусть на то, чтобы принять белесые глаза и все их свойства как часть самого себя и ушло некоторое время, оно того стоило. Без труда сфокусировав взор на столь далеких для обычного взгляда кустах, я осторожно, пытаясь не выпускать образ наблюдающего за ними же Манабу, легким усилием воли заставил хиленький кустик исчезнуть...
Красива... Какой же она была красивой: темные, высокие, острые ушки поворачивающиеся из стороны в сторону в поисках неестественных или опасных звуков, белый воротничок, столь выделяющийся на фоне другой шерсти, лукавая морда с гаденькой ухмылкой, гибкое, грациозное тело и великолепный, мягкий, пушистый рыжий хвост. Я невольно залюбовался ею — плавные, осторожные движения, вздернутый в подозрении носик, осмотрительно вертящаяся по сторонам голова...Я был покорен. Первый же взгляд на эту красавицу оказался для меня фатальным.
Я понял, что не смогу её убить.
Лисица, видимо удостоверившись в собственной безопасности, сдвинулась с места, начав медленным шагом подбираться к оставленной нами добыче. Она шла на верную смерть и даже не подозревала об этом.
Мои руки, сжимающие рукоятку лука, мигом вспотели — пусть я и был сосредоточен на лисе, но видел я намного больше. Манабу, до этого момента безучастно лежавший на древесном стволе, бесшумно взвел свое оружие, насадив полуметровую стрелу на металлическую тетиву.
Я видел это и понимал — лесная плутовка, эта рыжая красавица, в следующий миг лишиться своей жизни. Именно этот один единственный миг и был мне дан на принятие собственного решения.
— Мори-сан, позвольте мне, — наверное, немного громче, чем следовало, попросил я, обрезая приток чакры к глазам. — Она будет моим первым крупным зверем.
Не сразу, далеко не сразу, Манабу опустил свой лук и повернулся ко мне и моему абсолютно честному лицу. Охотник смотрел на меня с сомнением и с некоторой тревогой, всем видом показывая, что он обдумывает мою просьбу. Его тяжелый взгляд не покидал моего лица и давил так, что волей неволей закралось желание все ему рассказать и объяснится. В то короткое мгновение мне даже показалось, что он уже в курсе всего задуманного мною..., но нет. Миг раздумий прошел и Манабу, отступив немного в сторону, только согласно кивнул головой.
Мой небольших размеров лук выпорхнул из-за спины, привычно расположившись в ладони. Ноги, немного стесненные неудобной для нормальной стойки веткой дерева, сами собой заняли уже привычную позицию. Еле слышно скрипнула натягиваемая тетива и только теперь я позволил себе открыть закрытые глаза.
