Его голос вдруг стал мягким. Этого она испугалась еще больше — у Аалеки голос становился обволакивающе мягким, когда ей предстояло пережить что-нибудь особенно страшное. Но голос Тоно звучал искренне и спокойно.

— Послушай... Рене. Теперь у меня нет рядом моего первого помощника и друга, без которого мне будет трудно обойтись, и тебе придется, в какой-то степени, заменить мне Фредо... Мы остаемся одни на корабле, а в космосе все может произойти, в чем ты уже убедилась. Что будет, если в решающий момент я не смогу положиться на тебя, а ты на меня?

— Я доверяю тебе, просто...

— Просто не делаешь ни шага навстречу, как бы я не старался. Думаю, ты должна мне позволить стать твоим... другом. Да, я твой муж не по собственному желанию, но, в конце концов, кое-что сблизило нас... и можем же мы в эти оставшиеся месяцы быть друг другу товарищами, а не врагами? Что скажешь?

— Да...

— Ну, тогда давай, я промою ссадину.

Он решительно усадил ее на кресло, и, достав аптечку, осторожно и ловко промыл плечо. На сей раз процедура не затянулась ни на секунду долее необходимого, он не был навязчив, не пугал ее излишним вниманием.

Тоно, в свою очередь убедился, что 'приручить' ее не просто — даже сейчас, когда он проявлял недюжинный такт и выдержку, с каждой секундой чувствовал ее нарастающее напряжение.

Похоже на то, что кто-то из людей, или скорее мужчин, серьезно ее напугал.

До Мена их ждало семь дней полета. Срок не большой, учитывая масштабы Познанной Вселенной, но и не малый, учитывая, что теперь Тоно решил быть с Рене более терпимым. Конечно Рене, привыкшую к его придиркам и вспышкам раздражения, но совершенно не ожидавшую, что гнев сменится на милость, эта перемена пугала.

В первый же день Тоно подробнейшим образом показал ей корабль. Терпеливо и очень доступно, как ребенку, он объяснял ей, как работают системы жизнеобеспечения, где они расположены, и как контролировать их работу. Рене достаточно было взглянуть на ресурсную таблицу в компьютере, чтобы понять все тонкости, но она тоже проявила терпение, внимательно выслушивая самые подробные инструкции Тоно в течение двух дней. К концу второго дня он, довольный ее 'хорошей памятью' и 'сообразительностью', сказал:

— Теперь ты кое-что знаешь. По возможности, будешь мне помогать. Нет, особенно не пугайся, пилотировать лодку я тебя не заставлю, да и вообще... не думай, что я хочу сбросить на тебя часть своих обязанностей. Просто ... ты довольно сообразительна, для женщины, я думаю, азы летного дела освоишь запросто. Ну, а что не запомнишь, так ведь я рядом!

Тоно был очень доволен собой и считал, что Рене, как любая другая девушка на ее месте, должна быть очарована и польщена его вниманием и терпением. И потом, он снизошел до того, что потратил на ее обучение уйму времени и сил, а это заслуживает живейшей признательности. Но с этой девушкой было что-то не так, потому что она вовсе не была очарована: несмотря на всю его доброту, она по-прежнему держалась отчужденно и осторожно. Последнее время, она просто пряталась от него, то в кухне, то в подсобке. Однако он не терял надежды. Он никогда не терял надежды. У него был большой опыт общения с девушками, на основании которого он решил, что этой просто нужно дать больше времени, чтобы она осознала все его великодушие и почувствовала к нему горячую благодарность, которая позже перейдет в обожание. Так было всегда. Просто случай тяжелый. Но не безнадежный. Да и к тому же, еще не все приемы обольщения были применены.

К вечеру четвертого дня, Рене не смогла избежать его внимания, как не старалась, внутреннее пространство 'Лего' было слишком маленьким для этого, а Тоно явно скучал, и, что еще хуже, был настроен романтически.

— Послушай, ты все время то с тряпкой, то на кухне. В конце концом, я не рабовладелец какой-нибудь! Оторвись от работы, давай отдохнем сегодня, как следует!.. Что скажешь?.. О боже, да брось ты тряпку, и иди сюда.

Он сам отобрал у Рене тряпку, закинув ее куда-то через плечо, и потянул Рене за собой. Ей пришлось подчиниться, и через минуту она уже сидела в рубке управления на кресле Фредо, а на столике перед ней стояли свечи и довольно милая, хоть и простая посуда — стол был сервирован к ужину.

Тоно, обхватив руками подлокотники кресла так, что ей было некуда смотреть, кроме как на него, заявил:

— Сегодня ты моя гостья! Сейчас я сам накормлю тебя ужином, какой ты еще никогда не ела!

Надо ли говорить, как 'рада' была Рене. Он принес ужин — какое-то жаркое из птицы с фруктами, потом налил ей вина, и, усевшись поудобней, в собственном кресле начал экзекуцию вопросами.

— Послушай, у меня есть тост: выпьем за тебя, ведь ты оказала нам с Фредо немалую услугу... И я должен признать, что... вообщем, твой поступок достоин уважения. За Рене, которая спасла Фредо, и помогла Тоно!

Рене послушно выпила, и сосредоточилась на еде, так как это давало возможность избегать его взгляда. Тоно наблюдал за ее реакцией.

— Ну, что скажешь о моей кухне? Вкусно?

— Да. Спасибо.

— Только спасибо? Но что ты скажешь о вкусе цыпленка 'тиорео', потому что это он и есть?

Что могла сказать Рене, которая не чувствовала вкус пищи уже много лет, после плена?.. Она могла лишь сделать вид, что восхищена. Пожалуй, еще она могла бы сделать химический анализ продуктов, которые ела, поскольку подобная чувствительность появилась у нее после перенесения серии опытов на органах вкуса и пищеварения, но Тоно ждал похвал, а не анализа.

— Вкус... необычный. Вкусно.

— Еще бы, это ведь редька, черная редька! Я специально просил мариновать цыпленка в ее растворе пятнадцать часов, зато теперь, как видишь, вкус особый. Густой и сочный. А аромат?.. Чувствуешь переливы специй и пряностей?.. Я специально придерживал это блюдо для особого случая. Еще вина?

— Хорошо.

— Правда, хорошо? — спросил он, внезапно остановив руку, и взглянул на нее лукаво, точно поймал с поличным, — То есть тебе хорошо со мной?

Она смутилась и сказала:

— Да, конечно...

Тоно увидел ее поднявшиеся плечи, и поспешно отступил, сменив тему.

— Нам лететь еще два дня. Потом мы станем на Бероиде, таможенной базе Мена, оформим разрешение посетить Мен. Правда придется немного помучиться в очереди, там всегда двух — трех часовые очереди в которых придется самим стоять, пока идет осмотр корабля таможенниками и техслужбой, иначе пропуск не выдадут..... получение пропуска займет день не меньше. Бюрократия просто процветает!.. Ну а на Мене разыщем мою приятельницу, и попробуем добыть пропуск на Би как можно скорее. Там, я надеюсь, проволочек не будет. Ну а на обратном пути остановимся на денек на Веффе, навестим Фредо. Что скажешь?

Рене не привыкла, чтобы с ней советовались, и смутилась.

— Да, конечно...

Тоно был несколько разочарован, он привык к другой реакции на внимание, обычно его благодарили хотя бы взглядом. Видимо, это сложный случай. Что ж, в конце концов, это было даже интересно. Спортивный интерес.

Он отвернулся к иллюминатору и сказал:

— Сегодня почти не трясет. Космос чист. Не одного метеорита. Удивительно!

— Да.

— Тебе нравиться летать? Сам космос?

Рене непроизвольно напряглась при мысли о космосе. У нее вырвалось горячее:

— Нет!

Тоно сразу заинтересовался, нащупав тему для разговора. Наконец-то, он

что-нибудь узнает о ней!

— Что так? Нагрузки ты переносишь вроде неплохо. Что же тогда?... Боязнь замкнутого пространства?

Ей пришлось отвечать. Вернее, выдумывать расплывчатый ответ.

— Я где— то читала, что раньше люди верили в то, что космос — это древнее чудовище, поглотившее по ошибке все самые страшные миры, и теперь, когда он так активно осваивается, открывшее пасть, чтобы снова выпустить их на свободу.

— Забавно! А как же приключения, авантюры, сказочно прекрасные планеты и еще не открытые новые цивилизации, ожидающие твоего корабля, разве ты не напичкана всей этой романтикой, подобно сотне — другой любителей? Ведь, конечно, из-за этого ты хотела стать механиком, училась на курсах, изучала книги, вкалывала на лодках без отпуска?

— Нет. Не поэтому.

— Так почему?

Она не сразу нашлась с ответом.

— Хотела лучше зарабатывать и... чувствовать себя уверенней.

— Хм,— Тоно усомнился, но настаивать не стал, — Так значит, ты не романтик?

— Должно быть, романтика умерла во мне от тоски ... вместе с надеждами. И я в это никогда особенно не верила. Разве что, очень давно... в юности.

— Ты ведь не считаешь себя старой? С такими-то волосами!..

Он снова потерял осторожность и терпение. Для Тоно это было так привычно, между делом сказать комплимент женщине, просто так без особого умысла, просто от хорошего настроения и подсознательного желания сделать приятное, понравится... это было как... погладить собаку, улыбнуться ребенку, это ничего не значило! Но Рене испугалась и встала.

— Завтра так многое предстоит сделать, подготовить корабль к техосмотру... Трудный день. Мне нужно выспаться, извини.

Тоно почувствовал, как гнев закипает в нем. Его оскорбляла и изумляла сама мысль, что он домогается женщины, которой неприятен и не нужен, и которая не приятна и совершенно не нужна ему!.. Черт, она все время ставит его в глупое положение!... Это теперь-то, когда он так добр к ней! Вот так благодарность!

— Черт, что это ты так поспешно бежишь от меня? Почуяла какую-то опасность?.. Вот что, запомни — ты меня как женщина не интересуешь, ясно? Запомни раз и навсегда, потому что мне надоели эти твои маниакальные подозрения! — сказал он с прежней презрительной и злой усмешкой, не без усилия удерживая внезапный гнев.

Рене поспешно сказала:

— Прости... Это было глупо с моей стороны. Просто я не понимаю шуток. Извини, пожалуйста...

Она виновато опустила голову. Тоно усмехнулся, но остыл.

— Ладно. Довольно извиняться. Я тоже виноват... не могу привыкнуть к твоей дикости.

— Нет, нет, это я... Прости... Спокойной ночи.

Тоно хотел было обидится, но передумал, представив, что снова проведет долгий вечер в одиночестве.

— Постой!.. Ну, хватит дуться друг на друга. Знаю, что ты отличаешься от других, что ты не любишь комплементов, но все время забываю об этом... Больше не буду, разве что нечаянно... Посиди со мной еще! Не хочу провести еще один вечер в полном одиночестве, без товарища. Теперь, когда Фредо в больнице... Ты понимаешь?.. Полчаса.

Она нехотя вернулась, не желая снова ссориться.

— Ладно.

— Вечера в космосе длинные, и если не вымотаешься за день как следует, так и не заснешь. Вообще-то, я люблю космос. Я чувствую себя здесь в движении, чувствую жизнь, живу. И еще сюрпризы, случайности... вообщем, когда ты не один, с хорошим товарищем, скучать не приходиться. Я начал летать с отцом, мне тогда было двенадцать. Он не был первоклассным пилотом, но очень любил полеты. Первый свой корабль, старую развалину, которую постоянно приходилось ремонтировать, он купил только в сорок. До этого отец жил как все, обитал на маленькой скучной планетке, ходил на службу, но потом вдруг понял, чего хочет по-настоящему, и в один прекрасный день он все бросил и стал свободным пилотом. Может, он надеялся найти где-нибудь свое счастье... Тогда я этого не понимал, не мог понять. Я долго злился и даже ненавидел его за то, что он нас бросил. Для матери это был удар, вскоре после его бегства она заболела и через несколько месяцев умерла, уверенная, что он уже не вернется. После ее смерти я полгода жил в чужих семьях, у знакомых и даже не знакомых, пока отец не вернулся за мной. Сначала мы плохо ладили, из-за моего гнева... Но потом, позже, я понял, и даже зауважал его за этот поступок. В космосе он стал другим — решительным, смелым, чего я никогда не замечал в нем, пока он служил в банке. Он был счастлив!.. Отец и меня приучил к полетам. А когда мне исполнилось пятнадцать, он умер... сердечный приступ во сне. Просто заснул, а утром, я никак не мог его разбудить. Впервые пришлось самому сажать лодку... И у меня остался только наш старый корабль, да еще космос. С тех пор я многое освоил из летных дисциплин. Где я только не был!.. Космос велик, и этим все сказано. Конечно, я не особенно верю в открытия миров, полных сокровищ и тайн, и в прочую чушь, но думаю, что я еще не нашел то, что принято называть судьбой или удачей, короче говоря, мое собственное сокровище, и я ищу. И не остановлюсь, пока не найду. И это мне нравиться, мое сердце поет, когда я на 'Лего' и мы в открытом космосе, потому, что это и есть мой дом. Пожалуй, я счастлив здесь. А ты? Ты провела почти всю жизнь на своей родной планете?

— Не совсем... Я училась ... потом, прилетела на Пб 6731...

— А твои родители?

Рене напряглась по привычке. Зачем он задает столько вопросов! Вопросы о ней самой всегда тревожили ее, потому, что напоминали ей лабораторию Аалеки. Он тоже сразу выяснил все о ее чувствах к родителям. Возможно, это после его вопросов она поняла, что они для нее всегда значили больше, чем она для них. Впрочем, она и раньше это знала.

Она не помнила их, вернее почти не помнила. В их жизни, несмотря на то, что они ее любили, всегда было нечто гораздо более важное — работа. О ней же заботилась бабушка, пока не умерла, Рене помнила ее не очень хорошо, ей тогда было пять, а в шесть лет ее отдали в Школу. Что касается родителей, она лишь надеялась и молилась, чтобы они не забыли ее и... любили настолько, чтобы почаще быть рядом. Она отчетливо помнила лишь некоторые ощущения, связанные с их присутствием. Мама часто держала ее за руку. Чувствовать ее руку было так спокойно, так тепло. А отец рассказывал ей истории. Его голос звучал неторопливо, словно перед его глазами находилось все то, о чем говорил, и мягко, когда он обращался к ней. И сейчас, после пережитого, ей было не просто вспоминать об этом — ей всегда не хватало их любви. Правда, ее воспоминания о семейном счастье были скудны. И хуже всего, что из памяти совсем стерлись лица. Во сне, когда ей снилась мама или отец, или их тени, она плакала. Они так были нужны ей!

Наверное, поэтому, Аалеки довольно-таки быстро удовлетворился этой информацией и убрал тему из своих вопросов. Тем более, что даже под угрозой боли сказать о них было больше нечего. Но самое ужасное, что он был прав, абсолютно прав в своих выводах:

— Дорогая моя, — говорил он, касаясь тонкими пальцами ее щеки, — не удивительно, что ты так быстро привыкаешь к боли... это не феномен, это...одиночество. Вот чего ты боишься по настоящему! Готова терпеть любую боль, лишь бы не это, верно?... Видишь, я знаю твои сокровенные мысли... Бедняжка моя, ты все время думаешь, что тебя бросят, да?.. Не бойся. Только не я.

После этих разговоров ее мышление начинало искажаться. Во-первых, она начала думать, что если бы он не так сильно мучил ее и других... она полюбила бы его всей душой...