Евангелие от Егория

— Не­у­же­ли же и этот мир со­тво­рен ми­ло­серд­ным Бо­гом? — по­ду­мал Ии­сус, про­хо­дя че­рез не­боль­шой го­ро­док, по­пав­ший­ся ему на пу­ти. — Ес­ли это спра­вед­ли­вость и ми­ло­сер­дие, то что же та­кое не­спра­вед­ли­вость и жес­то­кость?

В го­ро­де жи­ли в ос­нов­ном те, кто при­дер­жи­вал­ся брах­ма­низ­ма — древ­ней ин­дий­ской ре­ли­гии, су­ще­ст­во­вав­шей за­дол­го до то­го, как Мои­сей вы­вел свой на­род из Егип­та и по­вел его в зем­лю обе­то­ван­ную че­рез пус­ты­ню. Ии­су­су бы­ло ин­те­рес­но уз­нать, эту древ­нюю ре­ли­гию, по­нять, в ко­го ве­рят ин­ду­сы, как они пред­став­ля­ют се­бе уст­рой­ст­во ми­ра, как они смот­рят на веч­ные про­бле­мы жиз­ни и смер­ти.

Труд­но бы­ло при­шель­цу в но­вой зем­ле: не­зна­ко­мый язык, но­вые обы­чаи. Не­сколь­ко имев­ших­ся у не­го се­реб­ря­ных пер­сид­ских мо­нет по­зво­ли­ли Ии­су­су про­су­ще­ст­во­вать пер­вое вре­мя. Как и в Пер­сии, он опять ис­поль­зо­вал тот же при­ем: по­шел на ры­нок и пы­тал­ся за­вя­зать там зна­ком­ст­во с кем-ни­будь из мо­ло­дых лю­дей, по­хо­жих на мо­на­хов— от­шель­ни­ков, ко­то­рые мог­ли при­дти за по­пол­не­ни­ем про­ви­ан­та.

И ему, дей­ст­ви­тель­но, уда­лось най­ти от­но­си­тель­но мо­ло­до­го че­ло­ве­ка — хо­тя о воз­рас­те его бы­ло су­дить весь­ма труд­но: он был ху­дой до не­имо­вер­но­сти, дви­гал­ся не­спеш­но, го­лос у не­го был глу­хой, хо­тя и от­чет­ли­вый, и толь­ко гла­за вы­да­ва­ли, что он дей­ст­ви­тель­но мо­лод. Ии­сус зна­ка­ми объ­яс­нил, что ищет ме­сто ноч­ле­га, по­том, по­ка­зав паль­цем се­бе на грудь ска­зал: "Я — Ии­сус". Его со­бе­сед­ник — ес­ли толь­ко мож­но бы­ло на­звать бе­се­дой то, что ме­ж­ду ни­ми про­ис­хо­ди­ло, — ткнул се­бя паль­цем в грудь и ска­зал: "Су­мон­тра, Су­мон­тра!"

В мо­на­ше­ской об­щи­не, ку­да Су­мон­тра при­вел Ии­су­са, при­шель­ца встре­ти­ли как-то рав­но­душ­но. Но это бы­ло и по­нят­но: все бы­ли по­гру­же­ны в раз­мыш­ле­ния о брен­но­сти бы­тия и о веч­ной жиз­ни. Су­мон­тра ока­зал­ся сре­ди них са­мым при­вет­ли­вым и от­зыв­чи­вым. Ви­ди­мо, он по­чув­ст­во­вал ка­кую-то от­вет­ст­вен­ность за Ии­су­са, ко­то­ро­го он при­вел с со­бой.

Ии­сус, как мы уже го­во­ри­ли, об­ла­дал пре­крас­ны­ми че­ло­ве­че­ски­ми ка­че­ст­ва­ми, он нра­вил­ся лю­дям сво­ей от­кры­то­стью и ис­крен­но­стью. Его взор све­тил­ся та­кой доб­ро­же­ла­тель­но­стью, что лю­ди не­воль­но улы­ба­лись ему в от­вет и бы­ли го­то­вы ему по­мочь во всем, по­про­си он толь­ко их об этом.

День за днем Ии­сус все боль­ше вжи­вал­ся в мо­на­ше­скую об­щи­ну. Су­мон­тра учил его ме­ст­но­му язы­ку — хин­ди. Сам он про­вел в юно­сти ка­кое-то вре­мя в со­сед­ней Пер­сии, не­мно­го знал фар­си, по­это­му их об­ще­ние с Ии­су­сом с са­мо­го на­ча­ла по­лу­чи­лось до­воль­но жи­вым. Су­мон­тра по­свя­тил Ии­су­са в свою ре­ли­гию, на­де­ясь, что Ии­сус вско­ре ста­нет та­ким же по­слуш­ни­ком, как и он сам. Они вме­сте по­сти­лись, про­во­ди­ли ча­сы в ме­ди­та­ции, ко­то­рой Су­мон­тра на­чал обу­чать Ии­су­са. То­му нра­вил­ся ас­ке­ти­че­ский об­раз жиз­ни брах­ма­нов, он лег­ко пе­ре­но­сил дол­гие, по не­сколь­ко дол­гих дней, го­лод­ные по­сты, он нау­чил­ся за­дер­жи­вать на не­сколь­ко ми­нут ды­ха­ние, он нау­чил­ся по­дав­лять в се­бе чув­ст­во бо­ли. По­сте­пен­но он стал сре­ди брах­ма­нов сво­им: его от­ли­ча­ло лишь утон­чен­ное свет­лое ли­цо, вы­го­рев­шие до блед­но-со­ло­мен­но­го цве­та во­ло­сы и боль­шие го­лу­бые гла­за, что вы­де­ля­ло его сре­ди смуг­ло­ли­цых и ка­ре­гла­зых ин­ду­сов.

Ии­су­са ув­лек­ли идеи брах­ма­низ­ма. В них, дей­ст­ви­тель­но, бы­ла ка­кая-то ма­ги­че­ская си­ла: они ни­че­го не объ­яс­ня­ли, они ос­тав­ля­ли тай­ну тай­ной, но в то же вре­мя они про­бу­ж­да­ли в че­ло­ве­ке ве­ру в се­бя, в свои си­лы, в свою ду­шу.

Брах­ман — это да­же не Бог, это не­кий аб­со­лют, это ду­хов­ное на­ча­ло все­го, это ос­но­ва все­го су­ще­го. Он ве­чен и не­по­зна­ва­ем, это и есть ис­тин­ная ре­аль­ность. Все то же, что мы ви­дим — это лишь вспле­ски Брах­ма­на. Это его веч­ное сверх­бы­тие, нис­пав­шее в на­шу жизнь в ви­де рас­те­ний, жи­вот­ных, лю­дей... И че­ло­век — это Выс­шее Бо­же­ст­вен­ное су­ще­ст­во.

Брах­ман вы­пус­ка­ет че­ло­ве­ка в этот мир, а по­том как бы втя­ги­ва­ет его об­рат­но на­по­до­бие то­го, как па­ук за­гла­ты­ва­ет об­рат­но пау­тин­ку, на ко­то­рой ви­сит.

— Как это опи­сать сло­ва­ми? — от­ве­чал Су­мон­тра на во­прос Ии­су­са. — Это "не­ти-не­ти", то есть и не то, и не то. Нель­зя оп­ре­де­лить Бо­же­ст­вен­ное че­ло­ве­че­ски­ми сло­ва­ми. Мож­но оп­ре­де­лить лишь то, что не яв­ля­ет­ся Бо­же­ст­вен­ным. Вся при­ро­да во­круг нас: го­ры, мо­ря, ле­са, ре­ки, го­лу­бой ша­тер не­ба, кра­ду­щий­ся тигр, взле­таю­щая пти­ца, за­стыв­ший на бе­ре­гу Ган­га кро­ко­дил — это все сон, сно­ви­де­ние еди­но­го бы­тия. Это все Брах­ман вы­пус­тил из се­бя с тем, что­бы по­том опять в се­бя во­брать. А че­ло­век... Че­ло­век — это обезь­я­на, он да­же не по­ни­ма­ет, что он бес­ко­не­чен, что в нем жи­вет веч­ный Ат­ман, ко­то­рый есть дух веч­но­го Брах­ма­на.

Двух Бо­гов по­ро­дил Брах­ман — Криш­ну и Виш­ну. Они да­ны лю­дям, что­бы те лю­би­ли их, ибо бла­го­чес­тие че­ло­ве­че­ское — в люб­ви к Бо­гу. А Брах­ман — это Аб­со­лют­ное На­ча­ло, это идея, не­что без­лич­ное, не­по­зна­вае­мое. Его лю­бить нель­зя, им мож­но толь­ко вос­хи­щать­ся, мож­но пе­ред ним бла­го­го­веть.

Так же от­но­сит­ся к Брах­ма­ну и сам Криш­на, ко­то­рый ска­зал: "Аб­со­лют­ное не­по­сти­жи­мо. По­знать его мож­но, толь­ко рас­тво­рив­шись в нем".

По это­му по­во­ду Су­мон­тра рас­ска­зал Ии­су­су та­кую прит­чу:

— Од­на­ж­ды со­ля­ной ис­ту­кан, за­хо­тел по­знать оке­ан. Криш­на ска­зал ему, что для это­го то­му нуж­но зай­ти в оке­ан и по­сто­ять в нем. Ис­ту­кан во­шел, во­да океа­на лас­ко­во пле­ска­лась вкруг ног его. Не за­ме­чая то­го, со­ля­ной ис­ту­кан по­сте­пен­но рас­тво­рил­ся в во­де, став ча­стью океа­на. Та­ко­во и есть ис­тин­ное по­зна­ние!

Брах­ма­ны счи­та­ют, что глав­ное — это по­зна­ние, осоз­на­ние Бо­га в се­бе. Криш­на го­во­рит: "По­знав­шие не скор­бят ни о жи­вых, но об ушед­ших, ибо я, Криш­на, все­гда был, так­же как и ты". Ведь ка­ж­дый че­ло­век еди­но­су­щен Бо­гу, то­ж­де­ст­ве­нен с ним. Про­сто че­ло­век об этом не зна­ет.

Но по­знать мож­но толь­ко лишь ви­ди­мый мир, по­знать, что внут­ри бы­тия — не­воз­мож­но, это Бо­же­ст­вен­ная тай­на.

Рас­ска­зал Су­мон­тра Ии­су­су еще од­ну прит­чу, ска­зав, что то, что нель­зя ска­зать пря­мо, удоб­но вы­ра­зить ино­ска­за­тель­но. "Где най­ти еди­ное?" — Спра­ши­ва­ет как-то один из уче­ни­ков сво­его учи­те­ля. "Дай мне плод смо­ков­ни­цы". — От­вет­ст­ву­ет тот. "Вот он". — "Раз­ло­ми его и по­смот­ри, что там?" — "Зер­на". — "Возь­ми и раз­ло­ми од­но из зе­рен. Что ви­дишь там?" — "Ни­че­го, Учи­тель". — "Вот это ни­что и есть ос­но­ва­ние бы­тия. Ни­кто не ви­дел его гла­зам. Его мож­но по­нять толь­ко серд­цем и умом".

Это был хо­ро­ший урок: Ии­сус уви­дел, что прит­ча — удоб­ный спо­соб объ­яс­не­ния, так как тол­ко­ва­ние ее и ее по­ни­ма­ние во мно­гом за­ви­сят от то­го, кто слу­ша­ет, а по­се­му ка­ж­дый вос­при­ни­ма­ет прит­чу так, как это наи­бо­лее при­ем­ле­мо для не­го. Кто же из нас не лю­бит, ко­гда со­вет или объ­яс­не­ние сов­па­да­ет с его пред­став­ле­ни­ем?

Вся жизнь, учит брах­ма­низм, есть стра­да­ние. И спа­се­ние от всех на­ших стра­да­ний — это мок­ша, то есть ос­во­бо­ж­де­ние от всех бед­ст­вий су­ще­ст­во­ва­ния. Уй­ти из ми­ра нель­зя, по­то­му что че­ло­век ве­чен, он по­сто­ян­но воз­вра­ща­ет­ся к жиз­ни, бла­го­да­ря сан­са­ре, то есть пе­ре­во­пло­ще­нию в но­вую жизнь.

— По­ни­ма­ешь, Ии­сус, — ска­зал Су­мон­тра, — на­ши жиз­ни про­хо­дят од­на за дру­гой, сме­няя друг дру­га. Это как вол­ны — ка­ж­дая по­яв­ля­ет­ся, что­бы ис­чез­нуть и тут же воз­ро­дить­ся в но­вой вол­не. И так про­дол­жа­ет­ся веч­но...

Един­ст­вен­ное спа­се­ние в убие­нии сво­ей пло­ти воз­дер­жа­ни­ем, го­ло­дом и са­мо­ис­тя­за­ния­ми. Жизнь долж­на по­те­рять свою цен­ность — в этом глав­ная цель су­ще­ст­во­ва­ния че­ло­ве­ка.

Все эти рас­су­ж­де­ния о пе­ре­во­пло­ще­нии душ Ии­сус не вос­при­ни­мал: это не ук­ла­ды­ва­лось в его уже на­чав­шее по кру­пи­цам сла­гать­ся уче­ние это не ук­ла­ды­ва­лось. Ему боль­ше нра­ви­лось зо­роа­ст­ри­ан­ское пред­став­ле­ние о ду­ше-фра­ва­ши. Хо­тя по­рой ему ду­ма­лось, что и в том, и в дру­гом пред­став­ле­нии о ду­ше скры­та все та же не­сбы­точ­ная че­ло­ве­че­ская меч­та о веч­ной жиз­ни, про­сто од­ни ду­ма­ют о не­из­мен­ной веч­ной ду­ше, а дру­гие пред­став­ля­ют се­бе бес­ко­неч­ную це­поч­ку пе­ре­во­пло­ще­ний од­ной и той же ду­ши. Мо­жет, раз­ни­ца не столь уж и ве­ли­ка?

Брах­ма­ны про­по­ве­до­ва­ли и свои взгля­ды на Доб­ро и Зло. Они учи­ли, что зло по­ро­ж­да­ет­ся че­тырь­мя при­чи­на­ми: без­раз­ли­чи­ем, вра­ж­деб­но­стью, глу­по­стью и стра­хом. А ко­гда зло на­хо­дит че­ло­ве­ка, то оно ис­хо­дит ше­стью пу­тя­ми: че­рез пьян­ст­во, че­рез раз­врат, че­рез азарт­ные иг­ры, че­рез пло­хое ок­ру­же­ние и че­рез празд­ность.

Мно­гое уз­нал Ии­сус о брах­ма­низ­ме, но его влек­ло боль­ше иное уче­ние, уче­ние ве­ли­ко­го Про­ро­ка Буд­ды. Брах­ма­низм по­ка­зал­ся Ии­су­су слиш­ком аб­ст­ракт­ным уче­ни­ем, уче­ни­ем для фи­ло­соф­ст­вую­щих ас­ке­тов. Он же ду­мал о ре­ли­гии для всех — ре­ли­гии для раз­ных на­ро­дов, ре­ли­гии для муж­чин и жен­щин, для бо­га­тых и бед­ных. Че­му-то у брах­ма­нов мож­но нау­чить­ся, но брать его серд­це­ви­ной но­вой ре­ли­гии нель­зя.