Холодная

— Значит, стоило кому-то начать приставать к тебе — и ты уже не смела отказать?

— Да.

Теодор почувствовал жалость. Если только эта женщина не сочинила искусную ложь, то жизнь ее была весьма незавидна. Он не знал, чему верить.

— И ты никогда не получала удовольствия ни с одним мужчиной?

— Никогда, — ни капли не сомневаясь сказала она. Потом вдруг поняла, что соврала, и поправилась. — Только с тобой.

— Спасибо за лесть, миледи.

— Это не лесть, это правда. Ты единственный мужчина, которого мне хотелось когда-нибудь соблазнить.

— Но ты не слишком старалась, — отметил Теодор. — Для женщины, желающей соблазнить, ты быстро сдавалась.

— Никто не учил меня соблазнять, — горько усмехнулась Эмма. — Меня учили только уступать. Обычно я имела дело с мужчинами, которые страстно хотели меня. А ты не хотел. Я не знала, что можно и нужно сделать в такой ситуации. Я только понимала, что ты не хочешь меня, а я хочу, чтобы хотел. Наверное, это уязвленное женское самолюбие, — пробормотала она, снова уткнувшись в одеяло.

Теодор довольно долго молчал. Потом пошел к креслу.

— Итак, — сказал он, устроившись. — Ты утверждаешь, что у тебя вот уже четыре года нет любовников, кроме меня.

— Да, — кивнула Эмма. Она уже вполне успокоилась, и лицо ее теперь скрылось за неподвижной маской Холодной Леди.

— Тогда, может, ты объяснишь мне, что происходит между тобой и герцогом Клермонтом? Три года назад вы считались любовниками. И в этом году он приезжал в Дербери несколько раз.

— Три года назад он разыгрывал свою герцогиню, а я — тебя. Мы с ним троюродные брат и сестра, но росли вместе, поэтому нам сложно воспринимать друг друга, как любовников. К тому времени, я наконец-то поняла, что отказывать мужчинам не только можно, но и нужно. И это не грозит какой-то неведомой карой, если все обставить по-умному.

— А в этом году?

— Он только помогал мне добывать деньги.

Теодор тяжело вздохнул. Эмма видела, что он хотел верить ей — и не мог. Она не могла винить его за это.

— И ты никогда не получала удовольствия.

— Да.

— Даже со своим мужем?

Эмма грустно усмехнулась.

— Это он заставил меня притворяться.

— Заставил? Взял ремень в руки и приказал изобразить наслаждение?

— Почти, — ответила Эмма и увидела, как нахмурился Теодор. Он-то подшучивал над ней, хоть и недобро, а оказался не так уж далек от правды.

— Расскажи мне, — попросил он.

Эмме очень не хотелось вспоминать об этом.

— Если хочешь, — добавил Теодор. После этого Эмма не сомневалась.

— Мне было семнадцать, когда меня впервые вывезли в свет. Я была дочерью графа, за мной давали большое приданое. Меня ограждали от всяких охотников за приданым, да я и не горела желанием иметь с ними дело. Я знала, что выйду за богатого и титулованного джентльмена, глубоко порядочного, любящего, ответственного и так далее. Граф Ренвик и герцог Клермонт почти сразу начали ухаживать за мной. Но герцога я знала давно и понимала, что он ухаживает за мной, чтобы "набить цену", как он сам выражался. Я, правда, очень удивлялась, куда уж больше, но... К сожалению, граф воспринял его как серьезного соперника и решил предпринять некоторые действия. Совершенно излишние, кстати. Я уж и так решила выйти за него и ни за кого другого.

— И что он сделал? — спросил Теодор, когда Эмма замолчала, сомневаясь, рассказывать ли дальше.

— Он... завлек меня в комнату на каком-то приеме и изнасиловал. Я сначала не сопротивлялась, в конце концов, целоваться он умел. Потом испугалась, ведь предложения он мне еще не сделал, да все это было внове для меня. Тогда он связал меня.

Она помолчала. Теодор тоже не сказал ни слова.

— После этого я решила, что ни за что на свете не выйду за него замуж, и заявила ему об этом, едва накинув сорочку. Это была ошибка. Он снова набросился на меня, но оказалось, что далеко заходить не собирался. Через несколько минут в комнату заглянули какие-то люди, увидели нас — и все. Я была безнадежно скомпрометирована. На следующий день я все еще отказывалась выйти за него. Отец страшно ругался. Мама слегла со страшной мигренью. Мне было все равно. Лишь через несколько дней я поняла, в каком ужасном положении оказалась. Со мной перестали разговаривать, дамы переводили своих дочерей — моих подруг — на другую сторону улицы. Мужчины, которых раньше я считала порядочными джентльменами, начали делать непристойные предложения, едва встречали меня на улице. Презрительные взгляды, вечный шепот, всеобщая отверженность. Я решилась принять предложение на один бал, которое пришло еще за неделю до... до того, но хозяйка встречавшая гостей, громко, чтобы все слышали, объявила меня шлюхой и указала на двери.

— А где был Ренвик все это время?

— Не знаю. Он на несколько дней уехал из города, предоставив мне ощутить все ужасы моего нынешнего положения. И это сломило меня. А ведь я не была виновата ни в чем, кроме девичьего легкомыслия. Но мне не дали даже объяснить... Через неделю граф вернулся и сначала поговорил с моим отцом. Отец с радостью дал согласие, зная, что из-за этого человека я опозорена. Но граф заявил, что я должна дать согласие.

Она горько усмехнулась.

— И я его дала. За две недели устроили пышную свадьбу. Конечно, теперь весь свет словно забыл, как отвергал меня, словно ничего не было.

— Так что насчет удовольствия? — спросил Теодор.

— Я решила, что мой долг — покоряться мужу, но быть с ним холодной, как и со всеми. Но после первой брачной ночи он заявил, что ни одному мужчине не понравится мертвая рыба в постели, и если я не буду кричать от удовольствия, он заставит меня кричать от боли. Ему все равно. Я решила, что ни за что не закричу. Тогда на вторую ночь, поняв мое намерение, он ...побил меня. Меня никогда раньше не... Я не подозревала, что так быстро сдамся. А утром граф подарил мне бриллиантовый гарнитур в знак того, что очень мною доволен. Я решила, что такова участь всех жен, и смирилась со своей новой жизнью. Через некоторое время мне уже не приходилось особо напрягаться, чтобы изобразить восторг, — это вошло в привычку. Я научилась делать вид, что млею от его прикосновений, что обожаю ложиться с ним в постель.

Она скривилась.

— И что не слышу о его любовных похождениях. В конце концов, они мне были только на руку, не приходилось терпеть его приставания. Единственное, на что я надеялась так же сильно, как и он, — что забеременею. Мне не повезло. Он несколько раз показывал меня врачам, и все в один голос утверждали, что у меня слишком малоразвитые внутренние органы, чтобы я смогла зачать и выносить ребенка.

— Сожалею, — сказал Теодор, и на самом деле сочувствовал ей.

— Я полагала когда-то, что богатый мужчина не может быть плохим и порочным, а бедный обязательно будет обладать всеми немыслимыми отрицательными качествами. Я глубоко ошибалась.

После недолгого молчания она взглянула на Теодора. Теперь он вовсе не выглядел рассерженным, только задумался о чем-то.

— А ты... жалеешь, что я не смогу принести тебе наследника?

— Да, — пожал плечом Теодор. — Только ведь все равно ничего не смогу с этим сделать.

— Мне очень жаль, — сказала Эмма.

— Полагаю, можно любить и племянников. Если, конечно, Джонас женится. А если так и не женится, то узаконить кого-нибудь из его незаконных отпрысков. Я знаю по крайней мере двоих во Франции, правда, обе — девочки, и одна уже удочерена. Ее мать вышла замуж. Вторую я пытался забрать из Франции, но ее мать отказалась уезжать, там она владеет трактиром. Девочка — ее единственный ребенок, и она души в ней не чает.

— А у тебя есть дети?

Теодор с грустью улыбнулся, не вполне уверенный, стоит ли откровенничать.

— Кроме тебя, в моей жизни была еще одна вдова, но та ужасно радовалась своему бесплодию. Она гворила, что у неее нет материнского инстинкта.

— Жаль, — разочарованно сказала Эмма. — Я бы не отказалась воспитывать твоего ребенка.

Теодор пристально взглянул на нее и медленно улыбнулся.

— Не ожидал.

— Я бы не отказалась и от внебрачного ребенка моего первого мужа, но у него тоже не было детей.

— Так может, это он бесплоден, а не ты?

— У меня были любовники и помимо моего мужа, Теодор.

— Так значит, ты заводила любовников из желания забеременеть? — сочувственно спросил он. Эмма поняла: ответь она сейчас "да" — и он поверит, и простит все, что угодно. Но тогда она снова соврет.

— Нет, любовников я заводила, потому что не смела никому отказать, я уже говорила тебе.

Она подумала.

— Я вспомнила, как каждый раз ждала... — она смутилась, — дни. Со страхом, что вдруг забеременела. Но каждый раз, как они приходили, была страшно разочарована.

— И никто никогда даже не подозревал, что ты притворяешься?

— Никто, — покачала головой Эмма.

— И ты никогда не получала удовольствие?

— Никогда, — подумав, уверенно ответила она. — Хотя приятно быть желанной.

Теодор опустил глаза. Эмма ясно видела, что он опечален, и догадывалась, чем.

— Ты можешь завести любовницу, Теодор, — выговорила она через силу. Ей вовсе не хотелось никому отдавать Теодора.

Он иронично улыбнулся.

— И тебе будет все равно?

— Да, — опустила она глаза.

— Опять соврала, — констатировал факт Теодор. Эмма нахмурилась.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю, — пожал он плечом.

Они помолчали.

— Скажи, когда я целовал тебя у реки, ты тоже притворялась?

Она вспомнила чудесное ощущение нежности и запах его кожи, нагретой солнцем, и улыбнулась.

— Нет, Теодор, я не притворялась. Это было... чудесно.

В его молчании она слышала сомнение.

— Поверь, Теодор, в этот раз я говорю правду. Это было самое чудесное ощущение в моей жизни.

Он нехотя улыбнулся.

— Что ж, тебе было приятно, когда тебя целовал первый муж...

— Пока он не изнасиловал меня, — добавила Эмма.

— Тебе было приятно, когда тебя целовал я. Значит, есть минимум одна ласка, которая тебе нравится. Может быть, ты сможешь вспомнить хотя бы еще один момент, который тебе понравился? Прикосновение губ, или рук, все, что угодно.

— Не знаю, — растерялась Эмма.

— Попытайся вспомнить, — попросил Теодор.

Эмма послушно начала вспоминать, но не могла сосредоточиться, мешало присутствие Теодора.

— Не могу, — виновато сказала она. Теодор недовольно скривил губы и встал с кресла.

— Что ж, давай спать, — сказал он.

— Ты уедешь теперь? — она пристально смотрела на него.

— А ты хочешь этого? — бесстрастно спросил Теодор.

— А ты? — задала она ему тот же вопрос. Он насмешливо улыбнулся, не собираясь отвечать.

— Я не хочу, — первой сдалась Эмма. Легко было сдаться в полутьме.

— Я тоже не хочу, — ответил Теодор. Эмма радостно улыбнулась. — Только пообещай больше не притворяться, и если тебе будет неприятно, говори "нет".

— Обещаю, — значит, он и дальше собирается заниматься с ней любовью. С ней!

Глава 16

— Спокойной ночи, — сказала она спокойно, хотя чувствовала себя немного обделенной, ей не хотелось оставаться одной. Но Теодор не спешил уходить, он явно хотел сказать что-то еще, но не решался. — Теодор?

— Я бы хотел спать с тобой, — наконец сказал он. — Не возражаешь?

— Да, — ответила Эмма. Теодора порадовал ее ответ, он улыбнулся в ответ, потушил свечу, догоревшую почти до конца, снял халат и забрался под одеяло. Эмма отвернулась от него. Теодор, посомневавшись мгновение, обнял ее сзади. Эмма вздрогнула — и Теодор тут же отодвинулся. Она разочарованно простонала.

— Не бойся, — сказал Теодор. — Я не сделаю это снова, пока ты не попросишь меня. Я только обниму тебя сейчас, хорошо?

— Обними, — ответила она. Одну руку он положил ее под голову. Когда он прижался к ней всем телом, она мелко задрожала.

— Неприятно? — тут же спросил он.

— Непривычно. Со мной никто никогда не спал.

— Да? — удивился он. — Что ж, попробуем.

Через несколько минут Эмма почувствовала, что его плоть увеличилась в размерах. Она напряженно ждала, не зная чего, но Теодор, казалось, уже спал.

— Теодор, — она повернулась к нему.

— Почему не спишь? — он поцеловал ее в лоб.

— Ты... тебе не больно?

— Больно? Почему мне должно быть больно?

— Ты возбужден.

— А... Не обращай внимания. Я вполне способен держать себя в руках.

— Но я не хочу, чтобы ты страдал понапрасну. Если хочешь...

— Эмма, кто тебе сказал, что это больно?

— Муж. Еще кое-кто из любовников.

Он недоверчиво хмыкнул.

— Мне кажется, они играли на чувстве вины. Мол, довела до такого болезненного состояния, теперь уж давай до конца.

Эмма растерянно усмехнулась:

— Да, кое-кто именно так и говорил.

— Мне не больно, уверяю тебя. Скорее даже приятно. Пока что.

Приятно. Ей хотелось делать ему приятное.

— А... может быть неприятно?

— Может быть. Если очень сильно возбудиться и не получить облегчения. Но даже тогда всего лишь неприятно, обидно и очень хочется, но не сказал бы, что больно.

Эмма тяжело вздохнула и снова повернулась к нему спиной. Горячая его плоть словно жгла, она чувствовала ее и не могла расслабиться. И все-таки уснула.

Разбудило Эмму некое покачивание. Теодор по-прежнему обнимал ее сзади и, как прошлым вечером, терся об нее всем телом. Эмма напряглась, раздумывая, остановить его или нет. Его движения все усиливались, но он не делал попыток проникнуть в нее.

— Теодор, — не выдержала она. И в ту же секунду он со стоном дернулся и она почувствовал на спине что-то теплое. Она выпрыгнула из кровати и растерянно уставилась на Теодора.

— Извини, — мрачно сказал он, открыв глаза через секунду. — Идея спать вместе была, очевидно, неправильной. Извини, Эмма, — еще раз повторил он, потому что она не сказала ни слова. — Я полагал, что способен держать себя в руках, но... я спал. Я сделал это во сне. Я тоже никогда ни с кем ни спал. Я... Извини.

"Вряд ли она теперь доверится мне," — подумал он, с тяжелым сердцем откидывая одеяло. Увидев мокрые пятна на белье, поморщился и взглянул на Эмму. На лице ее застыло раздраженное выражение, и она не смотрела на него. Он накинул халат и направился к двери в свою спальню.

— Прости меня, ради Бога, — повторил он перед тем, как выйти. Черт! Эротические сны, конечно, приятны, но, как оказалось, могут привести к неожиданным последствиям, если спишь рядом с женщиной. Хорошо еще, что он не взял ее. На самом деле, неизвестно еще, что лучше. Может, ей было бы менее неприятно, если бы он-таки взял ее, а не испачкал черт знает в чем.

Эмма растерянно смотрела на грязные простыни. Потом нерешительно подошла к кровати, сдернула простынь и вытерла спину. Бросила ее на пол. Села, не зная, что и думать об этом. Теодор использовал ее тело, разве не так? Только как-то странно использовал. И сделал это во сне. А потом извинялся. Никто никогда не извинялся перед ней за использование ее тела. Да, но и никто не знал, что это ей неприятно и больно.

Теодор получил удовольствие, не причинив ей боли, вдруг осенило ее. Только страшно было и непривычно. Она вдруг подумала, что это именно то, что может разрешить их проблему. Возможно, это извращение, что он может получать удовольствие таким образом, но ведь это ничем ей не грозит, кроме испачканных простыней. А она достаточно богата, чтобы каждый день стелить новое белье. Эмма закусила губу, чтобы сдержать улыбку, но не смогла. Улыбка растянулась до ушей.