"Гуд бай, Америка-остров...-2"

— Май, а Май? — позвал он. — Сходи, вытащи у соседа немного дров? Завтра до сарая докопаемся — вернем. Стой! Валенки надень.

Наутро Лешка не поднялся. Спина ему отказала. Он только и смог, что скатиться со старенького продавленного топчана, так и сложился на полу, ни вверх, ни вниз, покачиваясь и мыча.

— Ма...

Проснулась Майка, дрожа в своем лыжном костюме — украденных вечером поленьев не хватило, чтоб согреть стылый, сырой с осени дом.

— Ты чего? — засмеялась она, не поняв. — Потерял чего?

Однако по диким Лешкиным глазам догадалась. Из этих глаз сами собой катились слезы, и губы, что б не орать, только лишь бесшумно шептали. Обратно на топчан Лех водворялся минут десять с Майкиной божьей помощью...

— Прости меня, — тихо сказал он потом, позже, когда она растапливала печку, самостоятельно откопав сарай.

— За что? — не поняла розовощекая от лопаты Майка, улыбаясь. — Все в порядке, дядя Леша, лежи, болей по всем правилам.

— Я тебе помочь хотел... А получилось вон как...

— Это лопатой-то я помахала? А это зарядка физическая, свежий воздух и траля-ля. А можно, я сама за продуктами сгоняю? Я видела, как ты это делаешь, запоминала.

— Да как! — всполошился Лех, пытаясь подняться. — Что б я тебя за руль посадил — Володька мне голову потом оторвет! А что случится?

— Уже, — здраво отбилась девчонка. — Уже все случилось. Не умирать ведь, есть хочется, — подвела к тому и бросилась одеваться.

— Майка! — кричал с дивана несчастный Лех. — Сначала ключ, зажигание, потом скорость, газ... Медленно, Майка! А если застрянешь?

Но Майка спешила — куртка, валенки, шапка. Последний крик застал ее в дверях:

— Машину прогрей! Минут десять! Поняла? О, господи...

К вечеру Леху отпустило. Слегка. Майка снова щипала его и стучала по спине, под видом массажа, а он подхалимски заявил, что тут ей равных нет.

Из техники в доме находился только старинный скрипучий огромный ящик — ну тот, по бурным волнам которого можно словить все возможное и невозможное — вплоть до SOS с тонущего корабля в Карибском море. И он, шурша мышами под коробкой, ведал сейчас "Театральный понедельник". Какой-то вечный вариант, наподобие " Собаки...". Где шутники сидят на радиостанции...

Майка его увлеченно слушала (любит детективы), подшивая разлезшуюся меховую кацавейку — всерьез готовилась к деревенской жизни.

А Леха гонял мысли свои, пытаясь установить в них порядок. До посинения сидеть на дачном участке невозможно, нужно что-то делать, искать лазейки...

Трещали дрова в печке. Майка дошила и спросила:

— Может, в карты?

— А тут есть? Ищи.

Она зачихала, возясь в пыльных доперестроечных журналах.

— Майка, завтра в город уеду. На работе возьму без содержания, если получится, да и так посмотрю, что почем.

— А ты вернешься? — тревожно высунула нос из-за шкафа Майка. — А то страшно.

Ночью Майка тихо плакала — а Лешка то думал, что она забылась, была такой милой и безмятежно-веселой вечером.

— Ты что?

Она моментально стихла.

— Ну чего, рассказывай, — он поощрительно смягчил голос. — Чего там?

Вновь плач.

— Во... Володька...

— Что Володька?

— Как он... Мог. Так... подставить.

Ответа Лех и сам не знал. Вздохнул поглубже, ответил твердо:

— Да что ты...Тут еще разобраться надо, а были ли у него эти деньги. Не причем тут твой Володька. Зуб даю. Ясно?

— Ясно... — успокоилась Майка. Попыхтела. И уснула.

А Лех не мог. Он глядел на голубые от луны и снега кресты рам, и ни тени за ними. Думал, чей каприз забросил их сюда. Володькин? И чем логически это должно закончится?

Отец Лешке сказал:

— К тебе тут ребята заходили. Раза два. Про деньги спрашивали. Должен ты им?

И Олежка рассказал — на работу тоже наведывались. Полюбопытствовал, что за дела. Леха махнул рукой — ничего особенного.

— Чикаго, — не упустил повод позубоскалить Олежка. — Блин Клинтон.

Лешка ему поддакнул, а сам внутри сжался.

В отпуск отправили с удовольствием — чтобы не платить, давно уже отпускали каждого третьего, да в насильственном порядке. Сокращали участки, нечем было заменять старое оборудование, платить за энергию. Обеспечивать страховки под участившиеся несчастные случаи...

Лешка ощущал себя пескарем на крючке, только что не вытянутым из воды; дергаешься-дергаешься, совершая необдуманные поступки — скорее от страха и паники, чем от здравого смысла.

Чтобы максимально приблизить ситуацию, Лех отправился к Мартингу. В машине он обратил внимание, что косит в зеркало заднего вида и сам на себя за это рассердился.

Да что же это такое, в конце концов! Виноватым себя он не чувствовал, к чему так напрягаться?

А вот Женька так не думал. "Ну и дурак: сам нашелся", — удивление читалось в его забегавших глазах.

— О, Леха, — обрадованно выдохнул он... — Где ты пропал? Мы к тебе заходили...— он даже схитрить не смог от неожиданности и дружеский интерес преувеличил.

— В командировке был, — весело соврал Леха. Врать — так всем!

— А Майку видел? — хлопотливо поинтересовался тот. — Проблемы у нее.

— Проблемы?

— Хату разнесли. Ты не в курсе? — было видно, что сообщать такую новость Марту приятно. Он всегда любил дешевые эффекты.

— Да? — пробормотал Лех. Конечно, такое он ожидал, как должного, Майка исчезновением всех разозлила, но воспринимать это было тяжело.— А что там?

— Картинка ! Разбито все, что не порушено, а остальное — в клочья. Так что зря она сбежала. Все равно найдут. Только хуже будет.

— Женька, ты что? — раскрутило Леху. — Как ты можешь, тварь, это же наша Майка, ты же с нами пять лет ноздря в ноздрю нюхался, ты же с Деткой кровью мешался-братовался; как ты можешь? Ты своим мордоворотам под ноги кинешься, а они и не заметят, ты же шестерка там, Мартинг! А лоханешься — первого тебя из багажника за городом вытряхнут, будь уверен! Только попробуй тогда ко мне сунуться, овца паршивая, ясно тебе, крыса?

Леха хотел ему еще и пристукнуть в грудь куда-нибудь, но не будучи спортсменом, плюнул; полетел вниз по ступенькам. Это все равно бесполезно — разговоры с Мартингом.

— Эй, муть благородная! — послышалось вслед. Это Женька выскочил за ним на площадку и орал сверху: — Тебя тоже ищут, не обольщайся! Ты на очереди, понял?

Лешка звонил, звонил, и наконец ему открыли.

— А привет, братишка! — радостно закричал он с порога. — Как делы?

— Заходи, — Игорь задумчиво кивнул внутрь.

Леха, не помешкав, прошел; и расстегивая замок молнии зимних сапог, спросил с апломбом:

— Да никак не рад, братишка? Не весел?

— Почему, рад, — флегматично ответил тот, аккуратно прикрыл дверь и подошел к телефону, а набирая номер, уточнил:

— Лехой тебя звать, да? Алле? Шурик? Вали сюда, пацан пришел. Давай.

Леха вдруг подумал — зачем проходить то.

— Может, тебе кофе предложить? — засмеялся Реквием. — Ты в гости ко мне пришел, или нет? В дверях почему застряли-то?

— С фига ль баня то упала? — возмутился Лех. — Какие гости? Какого вы за мной охотитесь? Я понять хочу, вот и пришел — что за интересы у нас общие? Не, ну приколи меня к этой фишке... А то я один не знаю, что я тебе должен.

— Мне? — Реквием весело округлил глаза. Лешкины слова, его, видно было, забавляли.— Ты что. Не выспался? Что ты мне должен? Я вижу то тебя первый раз, можно сказать...

А Лешка вдохновился и понесся дальше.

— Так хрена вы со мной носитесь? Хрена к Майке цепанулись? Хрена вы ей квартиру разбарабанили, я спрашиваю? Вы что потеряли в чужом огороде? Ты расскажи, братан?

— Да ты быкуешь? — засмеялся снова Реквием, удивленно.— Вроде как покричать на меня затеял? А надо тебе это? Тебе бы со мной сейчас по-мирному договориться и домой идти пиво пить, раз уж ты поимел глупость сюда заявиться.

— О чем? О чем с тобой договариваться, милый? — истерично восхитился Леха. — Под какой березкой деньги выкапывать? Или пароль тебе какой сказать? Зис ис э тейбл, — он постучал себя пальцем в лоб. — Я не для того пришел, что бы узнать, когда тебе удобно деньги получить и какими бумажками. Какие деньги? Я же знать должен — о чем это мы все разговариваем тут?

— Печально тут вот что, — сдержанно повел ответ Игорь. — Я прямо монстр в твоих слов выхожу, акула империализма, воротила теневого мира, вот что тут мне несимпатично со страшной силой. Ты меня как-то переоцениваешь, дружок. Я тут кто? Сижу дома, смотрю телевизор, никого не трогаю, никого не жду, в гости не зову, а ты врываешься и всякие канючки начинаешь, все непонятно... Скандалишь, угрожаешь маме жаловаться. Красиво? Я единственное, чем могу тебе помочь, абсолютно безвозмездно — это объяснить. Только без давления и всяких предъявиловок, и то — сначала успокойся. А с деньгами вот что. Доннер крупных дядек бортанул, толстых и серьезных. Когда в Москву ездил, скрысил шесть тысяч баксов, чужих, естественно. Тачку ему там дешевле отдали, чем здесь дали. Приехав, парень радостью не поделился, а денежки где-то заныкал. На что надеялся, правда, не знаю, может, на то, что Москва неблизко, а телефонов еще не придумали. Тачка халявная некрасиво засветилась инфракрасным светом и большого местного парня эта тема подставила. А Вова как занюхал, чем ему тут керосин пахнет, надел шинель и ломанулся в горы. А шесть тысяч дури — это не леденец-лошадка, за это обидеться крепко можно. Мальчик с улицы отобрал — да мальчику жизнь свою прокручивать впору, на прощанье. Тебе мотив как, прослеживается? Деньги он мог и с собой в неизвестность взять, и любви своей верной-неизменной Маечке Бегуновой оставить, и тебя в курс ввести из дружеских побуждений. Бездна вариантов. Так что нужна Маечка теплая и разговорчивая и согласная, как это — к сотрудничеству. Никто ни ее, ни тебя ни в чем не обвиняет, бояться нечего. Просто дружок у вас ненадежный оказался, а он всегда так пах, я же его не первый год знаю. Сейчас свалил, и свои проблемы на вас свесил, ему ж так проще. Так что вези ее домой, может она чисто-просто вспомнит что-нибудь на эту тему... Деньги найдутся, и все помирятся. Да, кстати, вот для нее подарочек, пусть не думает, что Сашка Ханкин на нее сердится, и напрочь счастья не желает...

Реквием ушел в комнату, вернулся, помахивая белый конвертом, перехватив Лехин обезоруженный взгляд — объяснил:

— А ничего там интересного. Так, люблю-целую, куда и сколько раз конкретно, всякая фигня, что бабам пишут, когда им мозг

* * *

. Ни кодов, ни шифров, в общем-то — правильно, почта у нас ненадежная, и в чужие руки вполне попасть может. Так что пусть едет домой, не боится, а то письма от милого Хэнкова шестерня в клозете читать будет...

В дверь позвонили, звук показался злым и резким, наверное, от того, что в комнату они так и не прошли.

— Пардон, — увлекательно улыбнулся Игорь. — Наши маленькие мулаты.

Однако мулат был один, и это был Хэнк.

— Ах ты, падла поганая, — и немедленно бросился Лешку бить.

Не ожидающий такого накала, Лешка только успевал закрываться локтями, а Хэнк, рыча, как пес, кидался на него со своими колотушками.

Леху очень скоро запинали в пол (Игорь помог приятелю). Конец был короткий, бесславный и трагичный — он почти заплакал слезами, мешающимися с кровью.

Вот возникло над ним жизнеутверждающее лицо Реквиема, светлые кудри венчали нимбом его голову, и как бы издали Лехе услышалось:

-Ну что, дальше шутить будем? Репа твоя еще соображает? Бегунова где?

— В Америку уехала, — тускло отозвалось в Лехе.

Пинки и тумаки порушились новым градом. Еще раза два разъяренный Хэнк ботинком угодил в голову и Леха уснул.

— Порядок? Извини, Леха, некрасиво конечно получилось. Хэнк — садюга, ему лишь бы кулаками помахать. Не разбираясь. Я ему сказал, мы все почти увязали, на хрена мне в квартире такие разборки закатывать. Еле оттащил.

Леха сел, себя пощупал, морщась. Рот моментально наполнился чем-то, больше напоминавшим кровь по вкусу, чем слюну.

— Ладно, нафиг им Майка не нужна, если откровенно. Пусть себе скрывается. Да и ты зря в бега пустился. Глупо это — в партизанов сейчас играть. Сколько денег с Доннера стекло, да со всякими амортизационными, да с процентами, да с моральным вредом — за то его квартира отойдет. Девка то тут не причем, в самом деле. Пусть только потом доказывает любимому, что не она квартиру по подложным документам продавала. А с тебя за глупость — тачка. Ты кого надуть думал, когда ноги делал и Бегунову увозил? Я почем знаю — может вы сейчас где пригрелись, медовый месяц у вас, кайф ловите, а у парней тут — голова боли? Хэнк, бедняга, неделю тебя выискивал, вот и сорвался, а так ведь парень неплохой, хороший даже. Тебя держать, пытать — зачем? Не хочешь — вали. Только самокат свой в порядок приведи. Еще б Майку на ремонт раскрутить, такой погром в квартире, вид нетоварный. Что?

— Ох ты сволочь... — вздохнул Леха. И поднялся к двери.— Дерьмо.

— Да я не обижен, — заметил Реквием. — Ну что, до скорого? Письмо то заберешь, голубь?

Беременная из последних сил Олежкина жена оказала Лешке медицинскую помощь.

— Да, — рассуждал Олежка, утопая с головой в кресле, наружу торчали только его босые пятки. — Мои поздравления. Прокатили вас не слабо, сэр. Из бывшего СССР.

— Бред это, — стонал под примочками Леха. — Как им квартиру оттягать? Тут согласие владельца требуется, не меньше. Юридически невозможно.

— Как знать, — загадочно покачал головой тот. — Смотря кто за этими пижонами.

А фикция — она и в Африке фикция. Просто ее на твою подружку навесят — вот корки. А колеса твои отберут — это как два раза плюнуть. Почему только сразу не забрали? Ты хвоста за собой не видел?

— Хвоста? — нервно хихикнул Лешка. — Я что, Штирлиц?

— Ты не Штирлиц. Ты колхозник из деревни. Дядя Федор из Простоквашино. Тебя мама вчера родила, а сегодня забыла. Тебя потому и отпустили, барашка, что б ты их сам к Майке вывел. Пожалели, думаешь? Когда кабана того оттащили? Не бей Леху, Леха хороший, только глупый... Да он убил бы тебя, если б не остановили, понял? За машиной его послали, что бы на хвост поставить, тундер. Голова у тебя или мяч футбольны й? Тебе вообще — какого лешего больше всех надо? Твой приятель — грамотный чувак, на всех забил, всех кинул, девку свою, тебя; всех подставил, а ты его отмывать собрался? То, что сейчас получил — цветики-цветочки, прелюдия, бля. Из-за

* * *

кидалы...

— Да брат он мой! — оскорбился Леха. — Он для меня что только не делал — звать не надо было. Четыре года...

— Ну-ну, — хмыкнул Олежка. — В гробу ты будешь доказывать теперь свою преданность, дружбу неземную. Я тебя предупредил — лучше поздно — бросай ты все это. Хотя надо тебе меня слушать, я ж тебе не брат, не сват, в одном окопе не лежали и говорить нам не о чем.

— Хорош копать, — сморщился Леха. — Насчет совета, я б послушал, но ты бредишь. Он меня колотил еще по старой дружбе, больше от того, я думаю. У нас тогда по Майке той же спор вышел.

— Да мне что, разбирайся сам, — буркнул Олежка, деловито пнув проходящего мимо кота.