Берег мой. Книга 1

Где-то в лесу дремучем

Или на горной круче

Сами себе построим дом...

То-то и оно, что, скорее, для Олеси. А та — словно ее не касается, прихлебывает чай да тетрадки Сашины листает.

— Это что у тебя, матан? — спросила она, едва песня кончилась, даже не взглянув на Бориса.

Саша сухо кивнула, подвинула Борису чашку. Тот отдал ей гитару и взял книжку, отложенную до того Олесей.

— А по механике второе задание сдали уже? — продолжала спрашивать Олеся.

— Кое-как, — вздохнула Саша. — Ничего я в этом релятивизме не понимаю.

— А никто не понимает, — покойно сказала Олеся. — У нас вон еще и половины не разобрали, это вы монстрите.

— Нам соседи дали тетрадку с решениями за прошлый год, — призналась Саша.

— Тетрадка и у нас есть, вон, Борина, кстати, — качнула головой Олеся. — А толку? Все равно ничего не понятно.

— Чего там не понимать? — удивился Борис. — Элементарные задачки, школьные!

— Да? — хмыкнула Олеся. — Я б не сказала.

— Ну так давай, я объясню! — Борис отставил чашку. — Где тетрадь?

— Дома.

У Саши сжалось сердце. Она уже знала, что сейчас будет.

— Пошли, в самом деле поможешь разобраться, — предложила Олеся.

— Пошли, — Борис встал.

Олеся неторопливо допила чай и тоже поднялась. Саша сделала вид, что чем-то заинтересовалась в своей тетрадке. Рассеянно кивнула головой на их "пока".

Можно, можно еще подскочить: "я с вами!", но — поздно, да и куда это годится...

Она подняла голову, лишь когда за ними закрылась дверь. С отвращением отбросила тетрадь, взяла гитару.

Не надо грустить, господа офицеры,

Что мы потеряли — уже не вернуть...

Чтобы потерять, надо вначале иметь. Разве она, Саша — что-то имела? Вот и нечего плакать. А хочется! Очень хочется.

19

— Зи-и-и... Зи-и-и, — раздавалось за спиной равномерно и неотвратимо.

Темный, сырой коридор был, наверное, бесконечным. Это неважно — главное, что пока есть, куда бежать. Оксана заметила, как ее спутник, сделав знак рукой, скрылся за очередным поворотом. Она устремилась за ним. В этом месте трубы проходили особенно низко, приходилось то и дело почти приседать, чтобы не удариться. Волосы и одежда давно были перепачканы липкой грязью, плесенью, мазутом, и еще чем-то гадким, вроде паутины или пыли, превратившейся от времени в войлок. Оксана, задыхаясь, юркнула за угол. Здесь было гораздо темнее и спокойнее. Может, оттого, что рядом был человек. Незнакомый, но — свой. Она нащупала его руку. Он крепко пожал ее ладонь и потянул за собой, давая понять, что надо идти. Оксана поплелась следом. Внезапно стало снова светло. Она невольно обернулась. Так и есть — тот непонятный, но наверняка несущий угрозу аппарат, продолжал свое преследование. Он не приближался, но и не удалялся, и как они не старались запутать следы в лабиринте подвала, неизменно следовал за ними, плавно подпрыгивая и приземляясь. Верхняя его часть — приплюснутая полусфера — светилась матовым желтым светом и мерцала в такт издаваемым звукам, тонким и отвратительным в своей равномерности:

— Зи-и-и... Зи-и-и...

"Надо бежать", — сказала себе Оксана. Сил не было, другого выхода — тоже. Она попятилась от пищащего НЛО, хотела было развернуться, но под ноги попалось что-то скользкое. Она взмахнула руками, падая, хотела крикнуть, но горло перехватило, она лишь засипела, ища, за что бы ухватиться, и проснулась.

— Зи-и-и...

— С-с-собака, — прошипела Оксана, кусая губы, кое-как дотянулась до трубки телефона. — Але?

— Ксенюшка...

Сон мигом прошел, Оксана осторожно огляделась в темноте, прислушалась. Рокотал холодильник, больше никаких звуков. Она ощупала позади себя складки одеяла, убедилась, что в постели одна, только тогда рискнула прошептать:

— Сережа? Это ты?

— Я, — радостно вздохнула трубка. — Ты одна, солнышко?

— Вроде. Что случилось?

— Ничего. Я разбудил тебя?

— Ну да.

— Прости, родная.

— Ничего... Ты в институте?

— Нет, дома. Мои заночевали у тещи. А я схожу с ума.

— Чего так?

— Догадайся с трех раз.

— А, ну... — одобрительно промычала она, давая понять, что догадалась.

— Вот, маялся, маялся, дай, думаю, позвоню, хоть голос услышу. Не ожидал, что ты так рано спать ляжешь.

— Ну, я это...

— Устала?

— Ну...

— Как себя чувствуешь?

— Ну... ниче.

— "Ну, ну", — тихо засмеялся Кулигин. — Нукалка моя. Скажи что-нибудь.

— Ну... — Оксана спохватилась, заставила себя улыбнуться. — Я люблю тебя.

— Лапушка моя, а я-то как люблю! Солнышко, Ксюшенька, радость моя...

Она прикрыла ладонью микрофон, перевела дух. Из трубки неслись ласковые слова. На расстоянии их было легче слушать.

— Але, ты где?

— Я здесь.

— Муж когда придет?

— Не знаю.

— Как бы нам увидеться?

Оксана подавила желание заскрипеть зубами.

— Мы же договорились. Во вторник днем я приду туда.

— А сегодня — пятница. Я не доживу.

Она вздохнула. Трубка молчала. Стало совестно. Почему последнее время ей так трудно стало разговаривать с Сергеем? И его желание почаще видеть ее чуть ли не тяготит. Ерунда какая... Она же любит его!

— Сережа?

— Да, хорошая.

— Ты не грусти...

Что-то щелкнуло, послышалось прерывистое дыхание. Оксана будто въяве увидела его прищуренные глаза, вздрагивающие губы, даже будто запахло сигаретным дымом, таким знакомым...

— Что делать-то нам, Оксана? — спросил он совсем иным, жестким, в то же время молящим тоном.

Будто она знает, что делать.

— Не знаю.

— Ведь так дальше нельзя. Я не могу. Я... — Голос его сорвался на шепот, хриплый, страстный: — Я хочу тебя! Каждую ночь, день, час, минуту! Ты не представляешь, как я хочу тебя, вот сейчас — прийти, примчаться, обнять, целовать всю, всю...

Она опять отстранила трубку от уха.

— А ты? Ты — хочешь меня? Сейчас?

Надо было отвечать. Оксана прислушалась к себе. Пусто. До ужаса пусто.

— Да, Сережа, — соврала она, в носу защипало.

Тьфу, да что это с ней такое творится-то?! Куда все подевалось?

— А что если?.. — в тоне мужчины появилась опасная решимость. — Может?..

— Нет! — поспешно сказала Оксана, прислушиваясь к голосам на улице.

— На минутку? Ведь еще двенадцать, а ты говорила, он раньше часа редко приходит...

— Нет, Сережа, не надо.

— Милая, я только увидеть тебя, ну хоть в окошко на тебя посмотреть, а?

— Нет!

Она постаралась сделать голос сколько можно жестче, но на Кулигина это не действовало. Когда ему было надо, он мог притворяться на редкость бесчувственным.

— И все-таки я иду...

Шумные шаги в коридоре развеяли последние сомнения.

— Нет, Сережа, — стараясь не выдать охватившей ее радости, зашептала Оксана. — Дима уже пришел домой.

— Обманываешь? — подозрительно-ревниво спросил Кулигин.

— Да нет же, дверь отпирает!

— Если я тебе надоел, — начал Сергей, но Оксана повернула трубку в сторону прихожей.

Там громко смеялись и разговаривали пришедшие.

— Ладно, пока, — бросил он почти грубо.

Раздались короткие гудки. Оксане хотелось изо всех сил грохнуть о рычаг, но она справилась с порывом, осторожно положила трубку и юркнула под одеяло, притворившись спящей. И вовремя: дверь скрипнула, приоткрылась, в щель просунулась родная борода, за ней — вся Димкина физиономия, изображавшая полнейшее раскаяние.

— Ксан, ты спишь?

— Мм, — недовольно промычала Оксана.

— Я Леху привел... Он у нас заночует. Не возражаешь?

— Нет, — она высунулась из-под одеяла. — Вы голодные?

— Ага. Покормишь нас? Мы бутылочку прихватили. А Леха зефиров тебе привез, специально.

— Зефиры — это хорошо, — Оксана наконец разрешила себе улыбнуться. — Сейчас я оденусь.

Телефонный разговор смешался с тяжким сновидением, стал его частью и канул в небытие вместе с сырым подвалом, мерцающим НЛО и незнакомым собратом по несчастью. Реальностью была квартира, ровный свет из блока, веселые голоса мужа и друга, шум воды, стук посуды, боль в локтях и коленях, необходимость вставать, одеваться, накрывать на стол, разговаривать, улыбаться, стелить постель. Словом — вся ее настоящая жизнь, такая привычная и обыденная, но в то же время...

"Это привычка, — сказала себе Оксана. — Всего лишь привычка. Ведь я люблю Сергея! Люблю, это несомненно. И давно все решила. Так неужели не хватит сил довести дело до конца? Разве я настолько слаба, что променяю настоящую любовь на этот псевдоуют, на тусклую жизнь с человеком, который — да, в состоянии обеспечить меня и сына, но — чужой, совершенно чужой! Хоть и привычный. Упустить шанс, которого ждала всю жизнь? Ради чего? Уюта и денег? И — привычки?"

— Ксана, — позвали из кухни.

А ведь это он мог сейчас быть здесь. И его ребенок спал бы в кроватке, рядом с Пашкиным диванчиком. И сам бы Пашка был тут.

Оксане так явственно представилось, что это Сергей пришел домой, с другом, они сидят в маленькой комнате, курят в форточку. И он — хозяин в доме, спокойный, уверенный, без этих жалких слов, молящих интонаций, безнадежных вопросов. Вот, идет к ней — обнять, по-хозяйски, не украдкой... Она с безумной надеждой посмотрела на тень за матовым дверным стеклом.

— Ксюш, ты уснула опять? — спросила тень голосом Алексея.

— Да ладно, пусть спит, наверное, чувствует себя неважно.

Бас мужа окончательно рассеял наваждение. То ли правда лечь спать? Весь день не видел, и сейчас ему все равно.

— Не, ну как так, это куда ж годится — шампанское, конфеты и без женщин? Мы что с тобой, голубые? Ксеня! — Бурмин тихонько стукнул в стекло и приотворил дверь. — Где ты?

— Иду, — Оксана смахнула слезы и вышла из комнаты, делая вид, что трет глаза спросонок.

— Не даем тебе отдыхать? — Димка виновато улыбался.

— А, полуночники, — Оксана махнула рукой и подошла к плите, сняла крышку со сковородки. — Плов будете?

— Конечно! Чего спрашиваешь?

— Мы сейчас вышли из автобуса, а навстречу — две девушки, — начал рассказывать Алексей. — Ноги — во, груди — во, волосы ниже задницы...

Оксана хмыкнула, расставляя бокалы. Бурмин продолжал с видимым удовольствием:

— "Молодые люди, вы не подскажете, где тут остановка седьмого автобуса?" — "Девушки, — подхватывает тут Дима. — Седьмой уже не ходит, сейчас поздно, но можно..." Тут я смотрю, он светленькую под ручку подхватил и ушко ей бородой щекочет, объясняет, типа, а та уж киснет от смеха, и вторая ко мне подбирается. Ну, я Диму под локоток: "Пошли, жена ждет, дети плачут, теща лютует, собака негуленая". Насилу ведь привел, понимаешь! Девица ему в бороду вцепилась: не пущу, мол!

— Болта-ай, — добродушно пророкотал Дима и поднял бокал. — Ну что, поехали?

— За женщин! — Бурмин встал и, изящно изогнувшись, стукнул своим бокалом об Оксанин. — Пьем стоя.

— А я посижу, — кивнула Оксана, протягивая бокал к мужу.

Дима приподнялся, чокнулся с обоими, отхлебнул и снова сел. Алексей неодобрительно покачал головой, выпил свое вино до дна, артистичным жестом поставил бокал на стол и только тогда опустился на место. Оксана подвинула к нему тарелку с пловом.

— Расскажи лучше, как твоя сестра. Видел ее?

— О, сестрица моя, — проговорил Алексей с набитым ртом. — Плов, кстати, отменный. Сестрица молодец. Учится, зачеты сдает. Вот по лабам четверку получила. — Он с удовольствием произнес этот новый для него местный жаргонизм "лабы". — И на гитаре уже здорово бацает.

— Ты хоть бы привел ее познакомиться-то, — заметила Оксана. — А то все обещаешь да собираешься.

— Да все некогда что-то, — вздохнул он. — То ей некогда, то мне. Я Ингу тоже думал привести с Юлькой, а оно видите как все...

— Да, — задумчиво протянул Дмитрий. — Такая жизнь какая-то... суета, беготня, а толку?

— Инга не обидится на тебя, что здесь ночевать будешь? — спросила Оксана.

— Юлька обиделась уже, — сокрушенно сказал Алексей. — Просилась, чтобы я ее с собой взял сюда.

— Ну и? Пришли бы вдвоем!

— Был бы Павлик дома. Она потому и рвалась. Узнала, что его нет — сама передумала. Но строго-настрого наказала, чтобы в семь утра был дома, в садик ее отвел.

— А Инга?

— Инга, — он помолчал, глаза его подернулись мечтательной дымкой, губы поплыли в тихую улыбку, обычную уже, при разговоре о новой, столь внезапно обретенной, семье. — Она сегодня ночью работать собиралась, так что...

— Так что, выгнали тебя, попросту говоря, — рассмеялась Оксана. — И правильно, нашел время сюрпризы делать.

— Ох, не говори, — он с притворным раскаянием покачал головой. — Она тоже ругалась. Завтра ведь у нее предзащита, говорит, знала бы, что я приеду — попросила перенести на неделю, а так — придется потерпеть денек, ученая жена, ничего не поделаешь.

— Жена? — поднял брови Дмитрий. — То есть, вы уже точно решили?

— Абсолютно, — подтвердил Алексей. — Иначе к чему все? Вот насчет жилья утрясу вопрос. Мне к будущей зиме обещали квартирку вроде вашей, в малосемейке. К тому времени Инга защитится, сам кое-какие дела до ума доведу. И увезу ее отсюда.

— И она согласна ждать целый год? — скептически хмыкнул Дмитрий.

— Разве это долго?

Дмитрий неопределенно пожал плечами. Оксана только вздохнула, мысленно вернулась к своим мыслям. Год... Долго ли? Сергей вот тоже говорит: подожди, утрясу дела.

— Надо шампанское допить, — сказал Дмитрий.

— Верно, — оживился Алексей. — Чей тост?

— Давайте за то, чтобы все всех всегда дожидались, — произнесла Оксана, неожиданно для себя.

Мужчины одобрительно закивали.

Выпив, она поднялась.

— Я вас оставлю ненадолго.

Тишина полутемной комнаты обступила ее. Оксана присела на диван. Голова кружилась от выпитого. И от накативших мыслей. Вспомнился звонок Сергея. Она скрипнула зубами от досады. Бурмин так открыто, уверенно говорит про будущую свадьбу, называет Ингу женой. Ему не приходится врать. А ей? Она прилегла на подушки, спрятала горящее то ли от стыда, то ли от шампанского лицо.

За последние полтора часа — сколько раз соврамши? Взглядом, голосом, будто все у них чисто и благополучно, и с тем, и с другим. А за последние недели? Да когда же это все кончится, Боже, должно же быть какое-то разрешение, сколько еще она сможет прожить вот так, с ног до головы во лжи, в притворстве? Она уже сама перестает понимать, какие ее слова, улыбки, недовольство — искренние, а какие — нет. Запуталась, изолгалась, окончательно, безысходно...

Оксана беззвучно застонала сквозь зубы.

Об этом ли она мечтала? Или это — цена любви, той самой, неземной? Лишь за то, что — не вовремя? Но чем же она-то виновата, чем?!! И Сергей — чем он виноват? Ради чего два человека принуждены так мучиться? Так невыносимо страдать? Только — за то, что любят друг друга?

Где же тут — Бог, который есть Любовь? Или Он требует жертвы? Наверное. Ведь все их мучения — оттого, что не могут решиться. Порвать со старым и начать жизнь заново. Но тогда будут страдать дети. Будут ли? Что мы знаем о детях? Может, они, наоборот, страдают именно сейчас, чувствуя, что родители их живут друг с другом по привычке, без любви, отказавшись от счастья?