Невозвращенцы. Часть пятая. Игорь.

— Тебе нельзя вставать! Ты же ранен!

— О да. Только если сейчас не встать, то можно не дожить до выздоровления. Ладно. Я смотрю у тебя тут что-то идет не так, как хотелось бы?

— Да. Надо скорее что-то делать!

— Делать. Ты уже сделал. По стилю ведения войны ты типичный варварский вождь. Это они любят — навалиться так, пока мозги на стену не вылетят. Ну все, молчу, молчу. А теперь, серьезно. Значит так. Во-первых, прекрати эти пустые попытки, пока у тебя еще остались воины.

— Быстро! Ты! — Руфус ткнул пальцем в ближайшего раба. — Ты теперь корниций22. Немедленно передай команду прекратить наступление.

Раб убежал. Выполнить приказ вожака ему удалось без особых проблем. Большинство самых яростных, самых храбрых гладиаторов, которые шли в первых рядах, уже погибли, а остальные, более трусливые, уже начали задумываться о том, что примкнуть к восстанию было ошибкой. Команда прекратить атаки была встречена ими на ура, зато порядком подуставшие легионеры получили так нужную им передышку.

— Дальше что?

— Дальше? В принципе, такой правильно собранный строй — несокрушим. Если противник конный, то легионеры берут в руки копья. Если пеший — то гладии. Если лучники, то последующие ряды поднимают на руки скутумы, образуя построение тестудо23. Разбив врага, когда тот уже бежит, строй рассыпается, и идет рубка бегущих. Если образуется очаг сопротивления, то центурия-другая опять быстро собираются в коробку...

— Так что, неужели ничего нельзя сделать? Нас же все еще больше в пятнадцать раз!

— В этом и смысл высокой военной науки. Побеждать малыми силами более многочисленного противника. Побеждать умением, выучкой, духом! Теперь ты понимаешь, почему наша Империя самая сильная страна?

— Если она самая сильная, то почему она еще не захватила всех остальных?

— Ну... — замялся Пилус, — остальные не на много слабее. Да и противников много. Ведь варвары такие: пойдешь против одних, тебе в спину ударят другие...

— Ладно. Высокая политика после. Что сейчас то делать?

— Командир у легионеров отличный. Опытный, воевавший. Не только что назначенный желторотый сынок какого-то патриция, решивший поразить трепетных как лилии высокорожденных девиц рассказами о своих победах. Этот пока все сделал правильно, и легионеры у него знают, как резать мясо. Единственная ошибка, и то, сделанная из-за банального недостатка сил, это глубина строя. В правильном строю таких шеренг может быть, в тяжелом сражении, до десяти штук. Легионеры в бою устают и меняются, отходя в задние ряды, освобождая свое место свежим бойцам. А здесь шеренга всего одна.

— Я понял. И что?

— Да что "что". Выбери рабов поздоровее, дай и в каждую руку по скутутму — я на складе их видел. Пусть они построятся внешней линией клина, укроются за щитами и как тараном проломят этот строй. Им даже не нужно брать оружие. Их задача — разбить строй противника. А потом уже, все будет просто. Легионер силен в строю. В этом его сила, но в этом и его слабость. Практически любой гладиатор, или варвар, в одиночной схватке победит легионера. Десять на десять — уже не обязательно. Зато сотня легионеров сметет не заметив сотню варваров! И не одну. Впрочем, ты это и так видел...

Дослушивать теорию Руфус уже не стал. Несколько рабов убежало за щитами, и вскоре таран был построен. Десяток дюжих германцев разбежались как следует, протоптались по телам своих неудачливых товарищей, немного сбавив из-за этого ход, и со всей силы ударили в ромейский строй. В правильном сражении, это ничего бы им не дало. Первая шеренга прогнулась бы до второй, может потеряв двоих-троих бойцов, пришедшихся на острие клина, вторая — чуть попятилась бы до третьей, а третья уже ничего не заметила. Зато ударами с боков и с фронта этот таран был бы быстро уничтожен — трудно противостоять ударам со всех сторон. Но сейчас шеренга была только одна, поэтому живой таран пробил строй ромеев насквозь, разметав легионеров и выдавив их за ворота. Собраться в строй опять им не дали, и битва быстро закончилась победой восставших. Пилус оказался совершенно прав — даже в одиночном бою, а сейчас рабы смогли во всю использовать свое численное преимущество, легионер для гладиатора противником не был. Один лишь центурион успел легко ранить гладиатора, пока его кожаную броню не пробили мечами с трех разных сторон.

Вот только одержанная победа в полной мере оказалась пирровой. Выходящим за ворота школа рабам приходилось в буквальном смысле идти по головам, что совсем не добавляло им боевого духа. В итоге потери ромеев в первом сражении с гладиаторами составили девять рядовых легионеров и центуриона. Потери Руфуса составили почти сто пятьдесят человек! Один к пятнадцати! И хотя из этого числа только около пятидесяти человек были убиты, а двадцать ранены, больше половины оставшихся рабов просто-напросто дезертировали!

Напрасно Руфус кричал и надрывался. Напрасно приказывал и уговаривал. Напрасно совершенно правильно втолковывал рабам, что разбившись на несколько отрядов они только распыляют свои силы. Что не нужно будет легионеров — хватит даже обычных вигилов, чтобы переловить бунтовщиков. Все правильные слова были перевешены одной простой мыслью. Главным достоинством любого предводителя являются не ум, не храбрость, не сила, не доброта или наоборот, жестокость, хотя все эти вещи в определенной пропорции тоже важны. Самым важным качеством вожака является его удача! Пройдя по трупам своих товарищей, прикинув соотношение потерь, рабы утвердились в мысли, что у этого атамана удачи нет!

Таким образом Игорь закончил свою первую ночь в роли командира восставших имея на руках почти три десятка раненых (решено было забрать всех рабов из лазарета, чтобы не оставлять их на расправу придущим вскоре ромеям), включая в это число опять потерявшего сознание Пилуса, и всего двадцать пять гладиаторов. Решено было как можно скоре покинуть школу и уйти в поросшие густым лесом холмы, где и спрятаться до поры до времени.

До утра гладиаторы грузили на телеги оружие, доспехи, не ходячих раненых, пищу, лекарства и другие необходимые для войны припасы. Ведь вскоре взять их будет не откуда, так как за рабами начнется правильная охота. Специально для Пилуса, чтобы у того был натуральный легионерский доспех, Руфус приказал раздеть поверженного центуриона. Первые лучи солнца застали караван восставших рабов на полпути к лесу.

"Был бы пистолет — застрелился бы от такого начала!" — подумал Игорь, встречая рассвет.

По счастью, за все то время путешествия по дороге, да и дальше, в холмах, никто из местных жителей гладиаторам не встретился. Выгрузив раненых и большую часть материальных ценностей на изгибе дороги, где в холмы отходила заброшенная тропинка, пятеро гладиаторов повели облегченный обоз дальше по дороге. На втором по счету перекрестке телеги и лошади были брошены, а гладиаторы бегом рванули обратно. Судя по сточенным камням мостовой, движение на этом перекрестке было весьма оживленным, так что можно было надеяться, что первый же предприимчивый обозник, увидев бесхозное добро, быстро приделает ему ноги. Это еще сильнее собьет погоню со следа. А то, что погоня неминуемо будет, не сомневался никто.

Несмотря на уверения сбежавших подальше трусов, удача пока еще не совсем покинула отряд Руфуса. Заросшая дорога привела восставших к старым полузатопленным каменоломням. В многоярусном, с огромным числом входов и выходов, лабиринте можно было бы спрятать половину города, так что за свои жизни гладиатором теперь можно было не опасаться. С водой проблем тоже не было, так что продержаться в узких коридорах можно было сколь угодно долго против любых сил противника.

Гораздо хуже было с едой. Зерна, овощей, вяленного мяса и рыбы, вина, а также прочих продуктов была взята с собой целая телега, но рано или поздно эти далеко не бесконечные запасы должны были кончиться. В окружающих холмах, поросших мусорным лесом и кустами, охотиться было бы очень трудно и бесполезно из-за отсутствия нормальной дичи. А два-три зайца, запеченные на костре, хоть и были бы восхитительны на вкус24, но проблему питания не решали. Но пока еще пищи хватало.

Разбив небольшой лагерь около основного входа в каменоломни, разместив продукты, медикаменты, оружие и раненых, разведав проходы в окружающих буераках и пути отхода через туннели, Руфус собрал совет. Во весь рост встал вопрос: "что делать дальше?". Все еще усугублялось тем, что по дорогам стали иногда пролетать конные патрули легионеров.

— ...Я тут с рабом встретился на дороге, который ближайшей вилле принадлежит. Он говорит, что в последнее время очень много стало легионеров разъезжать туда-сюда. У хозяина останавливался центурион на ночь. По слухам, целая когорта25 ищет сейчас по всей провинции сбежавших рабов. Человек тридцать легионеры застали за грабежом соседней виллы и легко перебили, а тела распяли на ограде. О бунте не говориться ни слова, только о побеге. Похоже, тот центурион успел отправить кого-то за подмогой. — Закончил свой доклад гладиатор, отправленный на разведку.

Все головы повернулись в сторону Руфуса, но тот задумчиво молчал. "Вождь размышляет" — подумали остальные восставшие, но глубоко ошиблись. В голове Руфуса не было ни одной дельной мысли. Пустота. Но требовалось хоть что-то сказать, иначе для такого неуверенного в себе атамана все могло плохо кончиться. Поэтому поступить так, как поступают все начальники. Пусть решение выдумывают подчиненные, а ему останется только выбрать из них самое лучшее.

— Всегда на советах говорят с младших к старшим. Так и начнем.

— Мы должны и дальше продолжить восстание! Освободить как можно больше рабов от их ужасной участи! Нельзя оставить и дальше своих соплеменников... — начал проповедовать молодой германец Фритигерн, метящий, судя по всему, на пост вождя восставших. Обычно, к нему прислушивались многие, так как тот имел высокое происхождение — его отец был одним из ближников крупного германского герцога. Да и речи он произносил всегда зажигательно, умел повести за собой людей, прирожденный лидер во общем.

— Ясно, — прервал его Руфус. — Следующий.

Помолчали. Следующее предложение высказал пожилой гладиатор, родом из франков.

— Мы в казне у Ганника взяли монет и браслетов чистых... Можно каждому справить. Станем новыми людьми. Чистыми, и с деньгами...

— Да мы не уйдем дальше первого же патруля легионеров! А если собрать войско в 2-3 тысячи человек?...

— С деньгами? А вы представьте себе, сколько можно взять, если перед уходом почистить одну-две богатых виллы? А если городок какой на топор взять? — жадный до чужого добра северянин не хотел уходить на родину пустым.

— Да мы должны позаботиться о себе!

— ..Бросить остальных? Да как ты только можешь...

— ...Это их дело, пусть выпутываются сами!

— ...На золоте пить и есть будем!

— ...Помочь нашим...

— Мне германцы не свои! С какой стати я буду лить кровь своих ради иноплеменников?

— Золото!!!

— ...Подлые франки! Мало вас мы били! Сейчас я...

— А ну тихо! — прервал Руфус свару до того, как она переросла в побоище. И хотя самых одиозных рабы перебили еще в самом начале, оставшаяся племенная неприязнь никуда не делась.

Решение было очевидным. С такими солдатами много не навоюешь. И только Руфус встал, чтобы объявить свое решение: "Мы берем чистые браслеты и разбегаемся каждый сам по себе", как его грубо и непочтительно прервали.

— Там. Аха, аха.... Там! Там караван работорговца! — протолкнул добрую весть сквозь хрипы от быстрого бега оставленный наблюдать за дорогой разведчик.

— Собираемся! Живо! — на время передумал Руфус. — Тяжелых оставим под охраной легких. Остальные — берем оружие и в бой.

— А броню?

— Броню не берем! Караван может уйти. А бронные мы их не догоним. Бегом марш!

Удача, видимо на некоторое время отвратившая свой взор от восставших, наконец повернулась к ним лицом. Спустя час бега в надвигающихся сумерках по сильно пересеченной местности двадцать три вооруженных человека достигли изгиба дороги. После небольшого отдыха они готовы были бы продолжить свой бег по ровному и гладкому ромейскому пути, но этого не потребовалось. На большой поляне около дороги, где они планировали "перекур", была обнаружена разворачивающаяся на ночь стояка каравана работорговцев.

— Смотрите! Они закованы!

— Какая удача!

— Это сколько центурий можно сформировать26?!

Не понимая о чем идет речь, почему гладиаторы обрадовались мучениям закованных в тяжелые, висящие на шеях у каждого раба, колодки, Руфус обратился за разъяснениями к соседу, но ответил совсем другой. Ответил Фритигерн.

— Странные вопросы задает вождь восставших рабов. Неужели раб в прошлом не знает, за что заковывают в колодки?

— Так почему? — терпеливо переспросил Руфус.

Рисуясь перед публикой своими знаниями, хотя большинство гладиаторов и без этих объяснений все отлично понимали, молодой германец ответил.

— Только самых непокорных рабов при перегоне заковывают в цепи или колодки. Остальных — нет. А раз рабы непокорные, раз они все еще хотят свободы, то они легко вольются в наши ряды, под нашу руку.

От этой оговорки Руфуса слегка перекосило. "Нашу? Ну-ну. Это мы еще посмотрим. Позже мы с тобой это ее обсудим... Чуть позже. Не сейчас."

В связи с тем, что спешка уже не была необходимой составляющей успеха, нападение на стоянку можно было тщательно проработать. Отправив всех гладиаторов за доспехами обратно в лагерь с твердым наказом идти медленно и осторожно, но вернуться задолго до рассвета, сам Руфус остался наблюдать за работорговцами. С собой он оставил только Фритигерна. Во-первых, для наблюдения нужен был напарник, а во-вторых... Во-вторых следовало поговорить на серьезные темы.

Показав знаками, чтобы германец отошел подальше в лес, Руфус осторожно отполз с опушки и нагнал своего напарника. Отойдя на достаточное расстояние, приор-гладиатор развернул Фритигерна лицом к себе и с силой погрузил правый кулак тому в живот. Когда германец согнулся, пытаясь впихнуть хоть глоток воздуха в скрюченный болью живот, Руфус стиснул левой рукой горло своего недруга и, придерживая правой нож у горла, прошептал тому в ухо:

— Уймись. Вождь здесь я. И рука здесь только моя. Если ты еще что-нибудь даже подумаешь против, я вырежу тебе печень! Понял меня? — Руфус встряхнул Фритигерна. — Не слышу!

— Да! Да! Понял!

— Вот и отлично! А теперь пошел туда и смотри за лагерем. Если что, себя не обнаруживай и подавай знак.

Пока шло выяснение отношений, подготовка работорговцами ночной стоянки была полностью завершена. Хозяин с рабыней отправился отдыхать в поставленный для него с краю лагеря (чтобы не так несло грязными немытыми человеческими телами) шатер, а остальные караванщики принялись поить и кормить рабов. Делалось это очень просто. Десятку рабов по очереди освобождали левую руку и подпускали к огромному казану, в котором кипело какое-то съедобное хлебово. Деревянных ложек было всего десять, так что пока поевший десяток пил воду из бадьи, набранной смирными рабами, следующий десяток облизывал пищевые принадлежности за предыдущими. Брезгливые, если такие и были, умирали с голоду. После того, как рабы напились, их опять запирали в колодку. Таким образом с раскованной одной рукой одновременно не было больше двух десятков рабов, что было не лишней предосторожностью. На 20 человек охраны приходилось, по прикидке, две с половиной сотни рабов.