Он потер лицо руками и встал.
Над Теофанией заходило солнце. Вдали, над морем, виднелся госпиталь святого Роха, где Платон работал. Двенадцатиэтажная громада, полукруглая в плане, обступала заливчик, в котором колыхались обычные для этих широт шхуны.
— Прости меня, — сказал Платон, не поворачиваясь. — Я понимаю, ты пришла совсем не за этим. Но — с кем я могу поделиться, если не с тобой?..
Он повел плечами. Ника с трудом сдержала желание подойти и погладить его по голове. Платон ведь одинок, жениться он даже не собирается...
— Я понимаю, — сказала она.
Платон сел.
— Прости... Ты понимаешь, мне страшно. Не в калабрийке дело — с ней мы справимся, так или иначе. Мы, наверно, справимся даже с социальными проблемами, хотя это будет потяжелее... Дело в другом. Мы — жители Спирального моря. Никто из нас уже не считает Землю родиной. Я там даже не был. И ты не была. И мы уже привыкли считать, что родина человечества — не Земля, а Галактика. Но это ведь не так! Мы как будто мы вломились в чужой дом, удобно расположились и уверены, что хозяева не придут. А между тем контакты нашей биосферы с чужими уже порождают жуткие вещи. Мы сидим на спине кита... думаем, что это остров, рыбу ловим... А кит может в один прекрасный день повернуться к нам зубастой пастью. Или вообще нырнуть... — Он помолчал. — А мы тратим силы на войну. И даже остановить ее — не знаем, как.
Ника вздохнула.
— Ты веришь, что мы в Пространстве не одни?..
Платон помотал головой.
— Нет. Я как раз уверен в обратном. Никакого другого человечества, никакого другого разума... нет. Нет даже ничего похожего. И... меня это и пугает. Потому что самое страшное — как раз непохожее. Неизвестность.
Ника кое-что вспомнила.
— А откуда это ты знаешь, что Андроник потерял четыре линкора?
Платон посмотрел на нее. Улыбнулся.
— Из сводок. Мне их присылают. Давно уже. Ты не знала?.. Ну да, конечно, не знала.
Ника не ответила. Скромный братец Платон...
— Я потому и говорю: обратись к Докиану. Если хочешь. О сражениях, которые еще не закончились, людям вроде меня все же не сообщают... — Он подошел к ней совсем близко. Почти коснулся плечом.
Ника смотрела в окно, и ей казалось, что Платон читает ее мысли, как в книге. Плевать на космические проблемы. Пусть в будущем хоть все человечество вымрет, хоть вся Галактика стянется в сингулярность; Ника не знала, возможно ли такое физически, и плевать ей было на это тоже. Пятьдесят лет. Самое большое шестьдесят. Чтобы прожить их. Прожить в своем доме, с человеком, который для этого однажды выбран. С которым ты — плоть единая.
Всего одна жизнь, а там — пускай хоть ад разверзается...
Только бы он вернулся.
В час, когда происходил этот разговор, гросс-адмирал Михаил Докиан сидел один в своем кабинете и старался ни о чем не думать.
Новости из Пространства были хорошие. Честно говоря — лучше, чем ожидалось на этой стадии. Андроник взял-таки реванш, молодец. Фортуну бы только не спугнул... Докиан, как многие старые военные, верил, что сражающийся человек вступает в особые отношения с миром. С богами... Да, ни о чем не думать — не выходило. Он повернулся в кресле и осветил экран своего личного ординатора.
Вот оно — Спиральное море. Вот его северная часть; там сейчас командует старый надежный Тарханиат, и там все спокойно. Вот юг... Архипелаг был в эту минуту покрыт невообразимой путаницей операционных линий, и оставалось только молить неведомо кого, чтобы Андроник Вардан в них разобрался; ну разберется, он же не дурак... И вот — главное на момент сейчас. Центр. Докиан поменял масштаб на тактический и вывел на экран картинку системы Укурмия.
Высадка на Укурмии пока не планировалась. Знаете, сколько нужно сил, чтобы захватить планету-миллиардник? Чтобы действительно захватить, обеспечив полный контроль над ее грунтом? Лучше и не считать... Слава богам, такое сейчас не требуется. Спутниковый комплекс "Гера" в окрестности планеты уже развернут. А это значит, что любой искусственный объект, поднявшийся над уровнем геоида больше чем на четыреста метров, будет сбит лазером. Не захват, а изоляция. Высаживать пехоту и чистить грунт можно потом хоть десятилетиями — если возникнет нужда...
Заболело сердце.
Докиан испугался. Не боли, а того, что за собой не уследил.
Я должен быть идеально здоров, пока мы не доиграем, — напомнил он себе.
Пора кончать войну...
Или не пора? С "теорией перманентной войны" Докиан был знаком, хотя никогда ни с кем ее не обсуждал.
Нет. Нельзя так.
Главная цель военного человека — это мир.
И в любом случае, поздно уже что-то менять.
Ангел вырвался на простор.
Докиан сделал усилие, чтобы перестать думать об этом человеке.
Он нажал на кнопку. Через секунду вошел адъютант.
— ...Я посплю. Нет, прямо тут... Часов хотя бы пять. Если мы выиграем войну раньше — разбудите.
Бой за Токугаву больше всего напоминал учебную операцию. Гондванских линкоров здесь оказалось всего два. Линейные крейсера "Альфред фон Тирпиц" и "Максимилиан фон Шпее" атаковали их, едва сойдя со сверхсвета — раньше, чем командование группы флотов "Ф" успело осознать происходящее. Когда шесть линкоров из соединения адмирала Музалона вышли в окрестность планеты, сражаться с ними было уже некому.
Тиберий Ангел категорически приказал линейному флоту не отвлекаться на борьбу с мелкими кораблями. Из шести византийских линкоров четыре распределились по экватору планеты Токугава, нацелившись на ее поверхность. А еще два сместились к северу и заняли геостационарные орбиты над Полярным континентом. Именно там, согласно упорным слухам, располагался дворец императора Вичупаки.
Гондванская империя оказалась на грани полной военной катастрофы.
Глава 7
Начало зимы
Выслушав капитана Лакатоса, Филипп Вишневецкий опустил в своем кабинете шторы и велел секретарю никого не впускать. Над новостями следовало подумать, не отвлекаясь.
Итак... Собственно, новость была одна. Начальник кавалергардов Хризодракон встретился со старым дьяволом Мильтиадом. Значит, из нашего потенциального врага он теперь превратился во врага настоящего, открытого.
Понимал ли он, что эту встречу мы отследим?
Понимал. За Мильтиадом смотрят так плотно — надо уж совсем не ловить мышей, чтобы это не заметить.
Значит?..
Два варианта. Или он считает обстановку настолько взрывной, что скрытность уже не имеет значения — или... Или он не прочь взрыв вызвать. Спровоцировать. И тогда получается, что встреча — это сигнал нам.
Зачем?
Элементарно. Например, он хочет, чтобы мы повысили активность и тем самым засветили свою сеть.
А мы, вообще-то, именно это и собираемся в ответ сделать...
Вишневецкий поежился.
Рискованные игры. Для всех рискованные.
Но — раз уж ввязались, придется играть.
Он усмехнулся. Кажется, решение созрело.
Нас провоцируют — мы ответим. Только отредактируем ответ, как нам нравится.
Он снял трубку серого, внутреннего, телефона и набрал номер женщины по кличке Цапля, отвечавшей за агентурную работу в Корпусе кавалергардов.
— ...Да. Меня интересуют твои люди в штабе Корпуса. Периферию опусти. Сколько их у тебя там?
— Четверо, — мелодичный голос Цапли был спокоен, словно говорил синтезатор. — Доминик, Сквайр, Рыболов и Штангель. Данные по ним нужны?
— В каких они званиях?
— Доминик — майор. Сквайр — штабс-капитан. Штангель — подполковник. Рыболов — штатский сотрудник, титулярный советник. Что-нибудь еще по ним?
— Кого из них тебе не жалко сжечь, в случае чего?
Цапля задумалась. Ненадолго.
— Доминика. Он сидит на достаточно заметной должности, но информации дает мало. Сквайра и Рыболова не отдам. Штангель — так на так, его ценность средняя. Но если тебе нужен факел, то лучше Доминика нет.
— Понятно, спасибо, — Вишневецкий чуть помолчал. Следовало подумать. Проверять работу Цапли — бесполезное занятие, она еще ни разу не ошибалась. Значит... — Алло, слушаешь меня? — он повысил голос.
— Так точно.
— Доминику прикажи перейти в "красный" режим. С почасовыми рапортами по нашей связи... ну, ты знаешь. Остальных не трогай. Принято?
— Принято, — отозвалась Цапля. — Скажи, все плохо?
Вишневецкому показалось, что он ослышался.
— Ты о чем?
— О том же, о чем и ты, — ого, неужели голос Цапли дрогнул? — Мы рискованно играем. Все более рискованно. Мне кажется, или правда пути обратно уже нет?
Вишневецкий помолчал, держа телефонную трубку в руке. Надо было что-то ответить. Но он никак не ждал такого поворота разговора. Цапля?..
— Цапля? — он еще миг подумал и решил не церемониться. — Что ты вдруг? Ты не боишься со мной так говорить?
Из трубки донесся смешок. В меру металлический.
— Я знаю, кому и что я говорю. Мы с тобой знакомы четыре года. Ты знаешь, что я не стану хуже делать свою работу. Но ситуация меня тревожит. Я уже передала твои приказы, пока мы беседовали. — Она помолчала. — Но я хочу сказать, что уровень опасности тут примерно такой, как если поджигать тигру усы. Ты, правая рука Старца. Ты ко всему готов?
— Да, — сказал Вишневецкий. А что он еще мог сказать?..
— Верю, — сказала Цапля. — С твоего позволения, Сквайра и Рыболова я консервирую. Они пригодятся потом.
— Да, конечно, — сказал Вишневецкий. Он поискал слова. — Все будет хорошо. Старец знает, что делает.
— Не сомневаюсь, — сказала Цапля. Вишневецкий ждал продолжения, но услышал только гудки. Разъединила... Просто сказала все, что хотела, и положила трубку. Чудесные манеры.
Ну, теперь, по крайней мере, что-то ясно...
Он спохватился, что уже темно, и зажег в кабинете свет. Теперь можно было поднять штору, чтобы увидеть корабли, скользящие по заливу. Но он не стал подходить к окну.
— Боитесь звезд?
Вишневецкий резко обернулся. Что за черт, пора привыкнуть к манере этого существа входить бесшумно...
— Садитесь, пожалуйста, — он чуть не указал гостю на кресло.
Гость, впрочем, легко нашел это кресло сам. Уселся, отставил свою тросточку.
— Я рад вас узнать, — сообщил он. — Я почувствовал, что по связи мы толком не договоримся, и вот пришел. Сколько мы не встречались?
— Три месяца, — сказал Вишневецкий. Он уже взял себя в руки.
Гость покивал.
— Бурные три месяца, не так ли? Полные новостей...
Вишневецкий промолчал.
Гость тоже помолчал. Казалось, он прислушивается.
— Не надо так напрягаться, Филипп, — сказал он мягко. — У вас сейчас волнение, вызванное свежими делами... Поправьте, если я ошибаюсь: к вам не больше часа назад поступила какая-то новость, из-за которой пришлось принять небольшое, но необратимое решение. Да? А тут еще я... — Он беззубо улыбнулся.
— Не надо так, — сказал Вишневецкий, стараясь быть спокойным.
— Не надо так не надо, — согласился гость. — Филипп, вас не затруднит открыть окно?
Вишневецкий молча встал, подошел к большому окну, поднял штору, отворил раму.
Далеко над морем гасли зеленые облака. Кто-то с набережной удил рыбу. В полумиле от берега шел грузовой барк — в его надстройках горел свет, фонарики качались на мачтах. И над всем, в темной вышине, загорались созвездия: Рог Амальтеи, Клинок Императора, Слизняк, Лот...
Гость уже стоял рядом.
— Тиресий, — позвал Вишневецкий. — Вы ведь не просто так ко мне пришли. Я вас слушаю.
Тот, кого назвали Тиресием, повернулся.
— Филипп... Вы видите звезды?
— Да, — сказал Вишневецкий и впервые за этот разговор посмотрел собеседнику в лицо. В гладкое, будто окатанное морем лицо с навсегда закрытыми глазами.
— Какое созвездие сейчас самое яркое?
— Рог Амальтеи.
Тиресий кивнул.
— Небесная Коза, — сказал он. — Это хорошо. Филипп, почему вы меня боитесь?
— Я... — Вишневецкий запнулся.
Тиресий стоял рядом, глядя куда-то в небо... Не глядя, конечно, а — обернув лицо. Вишневецкий никак не мог привыкнуть к этому. Невозможно тут привыкнуть. Все жрецы Урана — слепцы и скопцы. В честь своего бога, искалеченного Временем-Хроносом. Теперь небо слепо. И бесплодно. Афродита из крови Урана повторно не родится...
— Считайте, что я человек, — сказал Тиресий. — Кажется, вы меня воспринимаете как существо другого биологического вида. Это... знакомо. Но преждевременно. И пришел я по делу, тут вы правы... — Он безошибочно прошагал к креслу и сел. — Новость, которую вы получили... Она была не про Корпус кавалергардов?
Вишневецкий вздохнул.
— Про Корпус. Да. А зачем вы спрашиваете, если уже знаете?
Тиресий едва заметно качнул головой.
— Да нет. Я просто чувствую, что у вас новость. Неприятная. Именно деловая, а не личная. Значит — что? Новый враг? А кто у нас еще не значится ни во врагах, ни в друзьях? Итак, теперь?..
— Да, — сказал Вишневецкий. — Корпус. Он теперь против нас. Вас интересует именно это?
— Не поверите, но да, — сказал Тиресий. — Вы, может быть, еще не знаете, но Корпус в последнее время относится с неприятным вниманием к нашим людям в армии. Я очень просил бы поделиться, если у вас будет какая-то информация об их работе по этой линии. Не слишком сложно?
— Не слишком, — сказал Вишневецкий. — Да, я сделаю... Что вы еще обо мне узнали?
Тиресий улыбнулся. Его лицо, всегда напоминавшее маску, от улыбки делалось просто безобразным.
— Ничего интересного, — сказал он. — Вы спали этой ночью часа четыре. Вы боитесь Старца. Вы начинаете сомневаться, нужна ли кому-то вообще ваша работа. Вы отдали сегодня приказ, который будет стоить кому-то жизни — скорее всего, вашему агенту в Корпусе. Все это ожидаемо. Вы — хороший инструмент, Филипп.
— А кто вы?
Тиресий развел руками. Как тюлень ластами, почему-то подумал Вишневецкий.
— Пустой вопрос, Филипп. Вы же знаете, у меня даже имени нет. "Тиресий" — это для удобства. Для вашего. Когда придет другой, вы не заметите разницы.
Вишневецкий промолчал. Как говорить с существом, которому физически нельзя солгать? Жрецы Урана учатся считывать психоэмоциональный статус собеседника, беря данные буквально из воздуха. Частота сердца, ритм и глубина дыхания, мельчайшие движения, запах пота... При том, что они кастраты, и им не мешают гормональные всплески. Каждый такой человек — эмпат высокого уровня, от него ничего нельзя скрыть. Идеальный приемник. Хорошо, хоть мыслей они не читают...
— Когда-нибудь вы поймете, что, отказавшись от личности, можно получить взамен нечто неизмеримо большее, — сказал Тиресий. — Ну, хорошо. Спасибо. — Он встал.
— Вам спасибо, — сказал Вишневецкий.
Тиресий замер.
— Нет, — сказал он. — У вас нет оснований меня благодарить. У вас вообще нет оснований ко мне эмоционально относиться. Я — не ваш партнер. Я — ваше будущее. Старайтесь, чтобы оно скорее наступило. Или не старайтесь. Для Бесконечного Неба наши желания безразличны... Прощайте, Филипп.
Тиресий подобрал трость и вышел — прямой, оплывший, уверенный.
Вишневецкий долго смотрел на дверь, которая за ним закрылась.
