— Это тоже для маскировки. В таком костюме даже с пяти шагов не увидишь стоящего в кустах бойца. Для снайперов — самое то. Залёг в траве или зимой в снегу — и не видно тебя, пока не стрельнёшь.
Дальше поехали на артиллерийские склады. Хотел получить ручных пулемётов. Обломался. Нету. И только три 82-мм миномёта. Выписал все. Вызвал машину за ними.
Проезжая через город, остановились послушать сообщение Совинформбюро. Киев в сводке звучал. Ещё бились ребята там. Опять накатила тоска. Казалось — всё, что делаю, так мелко, незначительно. Не способно ничего ни изменить, ни исправить. Да и что я сделал? Сломал десяток костей своим же, не смог обучить ничему ни ребят в бригаде, ни в роте, даже ни одного немца не завалил. А он сейчас громит наших предков как хочет, когда хочет и сколько хочет. Вот там, на фронте, дела делаются. А всё что я делаю — детская игра в песочнице.
— Уж скорее бы на фронт. Сил нет уже терпеть. Ребята там гибнут, а мы — как в санатории, побегали, пожрали, поспали, водочку попили. Э-эх!
Миша и Мельник удивлённо смотрели на меня.
— Что?
— Сам говорил — не готовы мы к фронту.
— К этому нельзя быть готовым. Ладно, этот кадет, но ты-то, Мельник, воевал же уже.
— Какой там воевал! Выгнали в поле. Ура! Бежишь, падаешь, опять бежишь. Пули свистят вокруг, ребята падают, кричат, взрывы, что происходит — не понимаешь. Куда стрелять — не понятно. Куда-то вперёд стрелял, как все. Я и финна-то живого ни разу не видел.
— Ты же снайпером был.
— Был. Сидел в засаде, как они. А никого так и не увидел.
— Так никого и не убил?
— Говорю же тебе — даже в оптику не видел. Зато — воевал. У нас в роте половина побита-поранена, а похвалиться нечем. Как в атаку пойдём — кровью умоемся, отползаем. А потом, то место, откуда по нам стреляли — перепашут пушками — опять — "ура-в-атаку!" бежим. Так три недели отбегали и отвели нас в тыл. Вот и вся война.
— Неужели и сейчас так воюем?
— А как? По-другому не умеем. И-э-эх! Нам бы тебя, старшина, туда, в Карелию, сколько бы мужиков целыми домой вернулись. У нас же за три недели три ротных убило. Они что — "Ура! За Родину!" первый вскакивает, пистолетиком махнёт и бежит впереди всех. Первый и падает. Мёртвый. Одна пуля — в голову или в сердце.
— А был бы я там — изменилось бы что?
— Уверен! Ты ведь до хрена знаешь и умеешь. Вот научил бы нас, по-другому бы всё было.
— Ты ошибаешься, Лёха. Ни хрена я не умею. Так, видимость создаю.
— Старшина, ты это брось. Меня ещё никто никогда один на один не бил. А ты — играючи.
— С трудом, Лёха, с трудом. Я как увидел, ты "мельницу" раскручиваешь — аж похолодело всё.
Мельник, довольный, заржал. Смотрит на меня преданными глазами, как собака на хозяина. Вот, блин. Теперь я за него в ответе, как за всякого, кого приручили.
— Спасибо, Алексей. Буквально, к жизни меня вернул.
— Ага, а то я смотрю — приуныл "медведь" наш.
— Как ты сказал? Почему Медведь?
— Ты себя бы со стороны видел бегущим в броне на "пулемёт", согнувшись. Точно, как косолапый.
— Сам придумал?
— Нет, ребята. Сначала Чёртом назвали, теперь Медведь, да Медведь. И каптёрку свою "берлогой" называешь.
— И точно. В берлоге же медведь спит. Ладно, оставим лирику. Вань, поехали в расположение.
— А в управлении вас, старшина, младшим Наполеоном назвали, — вставил Иван. Ржали вчетвером.
— Ну, что думаешь? — ротный выжидающе уставился на меня.
— Одобрямс! — ответил я.
— Тебе все б ржать! Я же серьёзно.
— Твой выбор. Ребят этих ты лучше знаешь. Не справятся со взводом — заменишь. Ты бы хороших оперов отобрал в отдельное подразделение, а дознавателей ещё в одно.
— Разведка и контрразведка?
— Растёшь на глазах!
— Думал я уже об этом. Но, мы не полк и даже не батальон. Нам не положены такие структуры.
— Кто говорит об официозе? Негласно. Стрелки и стрелки. А в свободное время, по приказу ротного — разведка и дознание. Чую я, когда на фронт попадём, наш батальон будет посильнее некоторых сильно битых дивизий. И задачи нам будут ставить соответствующие.
— Например?
— Остановить танковую дивизию. Как тебе?
— Справимся?
— Умеючи-то? Нет, уничтожить, конечно, не уничтожим, но задержать, потрепать, танки пожечь — это можно, ежели с умом-то.
— Уговорил. Сделаю из них два отдельных отделения.
— Ещё отделение "леших". Как тебе костюм?
— Отлично. Ни одного не нашёл. Пока один не говорит, вот так, с болью: "Товарищ капитан, (при переводе Степанова из НКВД в ОИПТБ ему было присвоено общевойсковое звание, равное имеющемуся), сойдите с руки".
Мы рассмеялись. Это мы проводили испытание масккостюмов, которые сразу окрестили "Леший", тем более, что командира отделения снайперов, чемпиона областного турнира по стрельбе среди подразделений НКВД, звали Алексей Олегович Алёшин, а с детства Лёха Леший. Десяток снайперов спрятались в лесополосе, а ротный их через полчаса искал.
— Так ты ему на руку встал и даже не разглядел?
— Он палой листвой засыпался у бугорка. Я на бугорок встал, осматриваюсь, топчусь, вот и наступил на него.
— Понятно. Дальше. Пулемётный взвод, это понятно. Жаль, ручных пулемётов мало. По-хорошему, по одному на отделение надо.
— Уж что есть. Зато противотанковый взвод. Почему ты отобрал винтовки у стрелков ПТР?
— Пистолетов достаточно. Посчитал, сколько весит винтовка со штыком и боекомплектом? У заряжающего — ППШ, у третьего номера СВТ и гранаты, достаточно для самообороны. Тем, более, что без прикрытия боевых троек ПТР я не оставлю. Они — наша основная ударная сила. Вот обкатаем всех танками, вылечим от танкобоязни — вообще силища станет!
— Ты сам под трактор лазил?
— А куда деваться? Личный пример. Да и на своей шкуре хотел попробовать как это — под танком.
— И как?
— Попробуй.
— Обязательно. Ну, давай, колись!
— Да чуть я штаны не обмочил.
Я ожидал, что Санёк рассмеётся, но он только внимательно посмотрел на меня.
— Ощущения под бульдозером схожи с танком?
— Под танком не был, не достал, но и так впечатляюще. Во, говорю, а у самого мурашами кожа покрылась.
Дело было так. Надо было всех "обкатать" танками, но танков найти не удалось. Всё, что я смог достать — это огромный бульдозер из карьера. Но, из этого карьера его извлечь было невозможно — ресурс мотора и гусениц не велик, а тягача такой грузоподъёмности я не достал. Если гора не идёт к Магомету... Марш-бросок, хорошо хоть налегке (кроме меня) на 27 км — и мы копаем в земле окоп полного профиля. Тракторист посмеивался:
— Ребят, я же обрушу своим весом вашу ямку.
— Ты, давай, не зубоскаль. Ехай строго перпендикулярно, да, вот так. Если в окоп свалишься — голову прострелю.
— Слышь, командир, да пошёл ты! Тогда я вообще не поеду.
— Тогда вали отсюда. Я твоему начальству доложу и соляру вы хер получите. А я сам за рычаги сяду.
— Да ты не сможешь!
— Один ты что ль умелый такой? Танком смог управлять — и твоим ржавым утюгом смогу.
— Никому я свой трактор не доверю. Ладно, копайтесь. Стены окопа обрушаться — я предупреждал.
Окоп был готов, я выстроил первый взвод — сегодня их очередь, и обратился с речью:
— Мы — истребительно-противотанковый батальон. Основным нашим противником будут танки врага. Но, многие бояться танка. Сегодня каждый из вас убедиться, что танк — это огромный, рычащий, лязгающий, стреляющий, но утюг. Танк опасен. Утюг тоже опасен, так ведь, Мельник? Вот Мельник сжёг утюгом пелёнку, чуть не сжёг дом. Ты боишься утюга, Мельник?
— Нет. Надо опасаться, соблюдать правила безопасности, но я не боюсь.
— Так и танк. Если знать его сильные и слабые стороны, то он не опасен. Сильных качеств танка будем сторониться, а в слабые места — бить и уничтожать. Каждый из вас сегодня пропустит танк через себя и проедет внутри него.
— Товарищ старшина, разрешите обратиться.
— Не в строю, ребята. Просто спрашивайте.
— А внутри зачем?
— А вы посмотрите — легко ли управлять этим железным сараем. Убедитесь, что обзор из трактора очень плохой, а из танка — ещё хуже. Они вообще сквозь щёлочки на мир смотрят. Это ясно? Есть добровольцы?
Потупились, молчат, друг на друга поглядывают.
— Ясно. Кадет!
— Я!
— В трактор, я в окоп. Потом ты в окоп, Мельник в трактор. И так далее. Младший лейтенант, распределите очерёдность.
— Я после Мельника, затем командиры отделений, потом отделения по порядку. Всем ясно?
Взвод выстроился амфитеатром, я взял две стеклянные бутылки, спрыгнул в окоп, махнул рукой:
— Давай, мазута, заводи!
Трактор взревел, мощно развернулся, покачивая мощным отвалом, проехал, опять повернулся, замер. Я махнул рукой:
— Давай же!
Опять взревев, бульдозер попёр на меня гигантским носорогом. Земля задрожала, потом затряслась. Ух, ё-моё! Дыхание перехватил спазм в горле, руки сразу вспотели. Я крепче сжал бутылки, переместился правее, чтобы оказаться точно под бульдозером. Когда он был в трёх шагах, я высунулся немного, метнул бутылку, расколов её о сталь отвала, и нырнул на дно окопа, сжавшись там в позу эмбриона. Перед моими глазами дрожала земля стенки окопа, потом она потекла ручьями, потом потоком, словно вес бульдозера выдавливал из земли соки. Я почувствовал, как мир сжимается для меня в маленькую точку. Вот, значит, что называют клаустрофобией! Потом свет померк, грохот накрыл меня сверху. Казалось, бульдозер едет не по земле, а прямо по мне.
Рот мой сам открылся в крике, почувствовал неожиданные позывы к мочеиспусканию и, разом, дикое желание вскочить, бежать. Задавил себя до такого состояния, что никаких мыслей во мне, кроме непечатных: " Ё! Ё! Ё! Ё!". И Бога тут же, и ё... душу, и ё... мать, и всё в кучу.
Тень многотонного бульдозера гремела надо мной, давила меня, выдавливая из меня все соки, казалось, бесконечные часы, сутки, но, наконец, просветлело. Я тут же дал свободу ногам, что так рвали меня вверх, но они разом ослабели, стали чужими, ватными. Стиснув зубы, помогая себе руками, встал, замахнулся и метнул бутылку. И вслед:
— Ё! Растудыть её мадридь, чтоб тебе ни дна, ни покрышки!
Дзенкнув, бутылка раскололась о трактор, тот, будто подбитый, резко остановился, взрыв землю. Выскочил тракторист, оббежал трактор, заорал:
— Ты мне весь бак помял! Как я его выпрямлю? На хрена сзади лупишь.
Я выбрался из окопа.
— Запомните, — обратился я к своим бойцам, — танк можно уничтожить, разбив бутылку с горючей смесью или взорвав гранату в районе расположения двигателя. Только так. А двигатель расположен за башней. Поэтому танк лучше пропустить за себя и поразить его с тыла. Сзади у него и броня тоньше. Все всё ясно? Кадет! Миша! Давай в окоп. Бутылки возьми. Не бойся, я испытал — окоп не обвалился.
— Давай, мазута!
— Не буду! Вы мне всю технику угробите.
— Видали? — это я уже своим, — одна пустая бутылка, а трактор выведен из строя. Танк — тот же трактор, только стреляющий. Угробить его не сложно. А теперь слушай новую установку — бить бутылки о гусеницы. Ясно? А то останемся без единственного эрзац-танка. Мазута, тебя так устроит?
— Сам ты мазута! Надо было тебя утюжнуть, пока ты был в окопе.
— Поздно опомнился. А Кадет бы тебе ещё в голове дырок наделал. И так там сквозняк, а было бы решето.
Тракторист сплюнул, под общий ржачь пошёл к трактору, лихо развернулся на месте, пролетел над окопом. Кадет, молодец, расколол одну бутылку о бульдозерный нож, вторую сзади, но в гусеницу не попал. Во, как всё быстро. А когда сам в окопе — будто часы проходят. Что это Мишка не вылазит? Подошёл. Он сидел на дне окопа, как суслик.
— Миш, ты что? Тебе плохо?
Он сначала отрицательно помотал головой, потом кивнул.
— Не понял? Ладно, давай руку.
— Не могу.
— Ранен? Как тебя зацепило? Чем?
— Мне стыдно.
А, вон в чём дело. Не удержал.
— Что ж, бывает. И голодный обсериться. Не сремайся, выходи.
— Засмеют.
— Пусть попробуют.
А народ притих — не поймёт причины заминки. Только пусть попробует кто улыбнуться! Я им устрою прапорщика Дыгало из "9 роты". Надеюсь, в моём исполнении будет не хуже, чем у Поречинкова. Помог вылезти Мишке-Кадету. М-да, сильно заметно. Вот уроды — ржут. Налетел, как коршун, раскидав сразу толпу. Бил, не глядя, от души. Когда стоящих не оказалось, изобразил Дыгало:
— Чё ржем? Над чем? Мне пох... Хоть "мама" орите, хоть блюйте, хоть ссыте, хоть в штаны накладывайте, но задачу мною поставленную — выполни! Себя превозмоги, пополам порвись, но сделай! Пацан — герой! Он больше вас всех этого трактора боялся, но задачу выполнил! Он смог! А вы? Вы — сможете? Страху своему в глаза заглянуть и удушить его — сможете?
Тишина, сопят.
— Тот, кто научился преодолевать свой страх — тот воин. Того не одолеть, не сломать! Себя победивший — непобедим! Сможете? Ссать от страха, но делать — сможете?
Я подошел к Мишке, зажавшему стыд свой руками, бледному, с трясущимися губами — едва сдерживал слезы. Протянул руку, подал его.
— Я горд быть твоим командиром. Теперь я не побоюсь поставить тебя сзади себя — буду знать, что тыл мой надёжно прикрыт.
Юноша больше не мог сдерживать слёз, вырвался убежал.
— Что, лошади? Над чем смеялись? Ему ещё и шестнадцати нет, он школу не закончил, а тут такое. Мальчишка он ещё, но уже настоящий мужик! А вы — ржать! Придурки! И ещё — если я хоть раз от кого либо услышу о пятне на репутации Кадета — сгною всех присутствующих! Я предупредил! Парень толковый, может высоко подняться. Чернить его не позволю. Мазута, тебя тоже касается.
— Да мне вообще по барабану. Твои люди. Только, сдаётся мне, он танки теперь зубами грызть будет, как орехи. И тоже в бак мне долбанул. Ну что с вами делать, Ироды?
— Продолжаем учёбу! Мельник — в окоп!
— Я вот думаю уже — может мне штаны снять? — Мельник, улыбаясь, чесал затылок под каской.
— А мне потом после тебя в окоп, как в толчок лезть? — пихнул его взводный к окопу, — в штаны накладывай и с собой из окопа выволакивай! Что ж нам теперь, после каждого бойца новый окоп рыть?
Ну, вот, ржут, потирая зашибленные мною места.
— Младший лейтенант, продолжайте занятие.
— Есть! — бойко ответил он, козырнул. Ухо у него тоже опухает. А ведь он старше меня по званию. А я, мало того, что им командую, так ещё и люлей навешал. Устав и субординация отдыхают в обмороке. Ладно, пошёл я к Кадету. Пообщаться надо. Парню нужна моральная поддержка, "помощь друга" так сказать.
— Ну, как Кадет после этого? — отвлёк меня от воспоминаний ротный.
— А ты откуда знаешь? Кто проболтался?
— Спрячь меч возмездия, — усмехнулся Александр, — забыл кто я?
— Опер.
— Ну и это, но точнее выражаясь, сыщик. Что Кадет. Тьфу, Перунов, кто его так окрестил?
— Я. Малой ещё, но толк будет. Глядишь, и до генерала дорастёт.
— Пусть растёт. Это хорошо, что ты так всё повернул, сломался бы парень.
— Этого допустить нельзя. Каждый нужен.
