Возвращение

-Дима.

-Зря ждешь, — сказал Виктор, — Он не придет. Он уехал надолго. И вообще, он здесь не живет.

Губы Димы скривила злая презрительная усмешка:

-Он живет здесь и с вами.

Тон, каким было это произнесено, не оставлял сомнений, что парню известно если не абсолютно все, то очень многое, и в слово 'живете' он вкладывал далеко не однозначный смысл. Виктор понял, что отказываться или оправдываться сейчас — значит только подтвердить очевидное и полностью обезоружить себя.

-Допустим, — сказал он, — И что? Хочешь к нам третьим?

-Хочу, — слегка вызывающе ответил Дима.

-Ничего не выйдет, — отрубил Виктор.

-Почему? Он мне больше не учитель, я почти совершеннолетний, и я никому не расскажу.

'Однако, они стали другими, — подумал Виктор, — Я бы в его возрасте не осмелился так откровенно вести разговор'.

-Дело не в этом.

-А в чем? — Дима бросил на него через плечо все такой же короткий колючий взгляд, — Вам очень помешаю? Или боитесь, что отобью?

'Как он, однако, смел, — удивился Виктор, — И нагл, к тому же'.

-Не боюсь. Я просто не желаю делить его с тобой, — твердо проговорил Виктор, — Мы с Леонидом Васильевичем не просто живем, мы любим друг друга, если тебе это о чем-нибудь говорит.

Вместо ответа Дима полез в карман, вытащил пачку сигарет и закурил.

-А если я его тоже полюбил? — с вызовом спросил он, выпустив длинную струю дыма, — Если вот так — увидел и понял, что мое?

-А если я увидел на улице в витрине что-то и понял, что мое? Должен разбить ее и забрать? Если у кого-то что-то увидел и тоже понял — мое, убить его и взять это себе? К тому же, Лёня — не вещь. Или для тебя это не играет роли?

Дима молча курил, так же резко выпуская дым. Виктор оглядел его длинноватые немытые вьющиеся волосы, потрепанную ветровку, потертые и кое-где рваные джинсы, растоптанные кроссовки, и неожиданно ощутил жалость к этому парню.

-Так что, бросай свои притязания, — уже мягче, но убедительно сказал он, — Тем более, что до осени ты его точно не увидишь.

Дима бросил окурок, но не уходил. Некоторое время они сидели молча.

-Если бы ты не был таким одержимым, ты бы смог стать нашим другом, — сказал, наконец, Виктор, — Не третьим, а просто другом. Это иногда бывает нужнее секса, но тебе, судя по всему, этого не понять.

Дима встал, и не прощаясь, пошел. Сделав несколько шагов, он обернулся:

-Шторы задергивайте, когда танцуете голые, а то, с той крыши, — он кивнул на трансформаторную подстанцию недалеко от дома, — ночью в бинокль все, как на ладони, видно, если свет в комнате горит.

Дима отвернулся, и уже не оборачиваясь, пошел в сторону Чертановской улицы.

На улице стало совсем темно, а Виктор все сидел, обдумывая происшедшее. Точнее, он не знал, что думать, и чем это может обернуться. Наконец, он встал и направился к дому. Войдя в квартиру, первым делом подошел к окну комнаты и посмотрел на крышу подстанции. Слова Димы находили реальное подтверждение. Виктор даже содрогнулся, представив, как тот в бинокль наблюдал за ними.

Утром, перед уходом на работу, Виктор прочитал первое послание от Лёни с другого континента. Тот сообщал, что благополучно долетел, передавал привет от родителей и особую благодарность от мамы за внимание к ее сестре. Сообщение завершало пожелание счастливого дня, признание в любви и напоминание, что будет ждать его в чате вечером, то есть, по-американски, утром. У Виктора потеплело на душе, а вчерашние неприятности сразу ушли куда-то, и не хотелось о них думать. Вернувшись с работы, он целый вечер просидел за компьютером, общаясь с Лёней, но о визите Евстропова ничего сообщать не стал.

Так было и на следующий день. Это виртуальное общение стало естественной потребностью и помогало переносить разлуку. Однажды Лёня попросил разрешения показать родителям его фото, на что Виктор ответил фразой:

'Показывай и рассказывай все, что считаешь нужным. Я тебе верю, и ты знаешь, как лучше'.

Стояло жаркое солнечное лето. В рабочие дни Виктор только спал, работал и общался с Лёней, поскольку ни на что другое сил и времени не хватало. Неожиданно он установил, что на этой работе устает не меньше, чем на прежней, и что 'работать языком', оказывается, не так легко. Но в выходные всегда куда-то выбирался. Один раз проводил Татьяну Викентьевну на кладбище к ее маме, дважды навестил свою, и наконец, решил поехать на их с Лёней место под Звенигород, чтобы открыть свой купальный сезон.

Накануне вечером в квартире раздался телефонный звонок. Виктор поднял трубку. Ответом было молчание.

-Ну, молчите, — равнодушно произнес он, кладя ее на аппарат.

Спустя полчаса телефон зазвонил снова.

-Я слушаю вас, — отозвался Виктор.

Трубка опять молчала.

-Ну, что же вы звоните и молчите? Хоть бы мяукнули что ли...

-Скоро Леонид Васильевич вернется? — последовал вопрос хмурым неприветливым тоном.

-Здравствуй, Дима, — спокойно ответил Виктор, — Нет, еще не скоро. Не раньше конца августа. Что-то ему передать, когда позвонит?

В трубке опять воцарилось молчание, а потом прозвучало все тем же голосом:

-Обойдусь.

Виктор вспомнил этого ершистого парня, нервно курящего на скамейке, и опять в нем проснулась жалость.

-Знаешь, я завтра на речку собрался, — вдруг, неожиданно для самого себя, сказал Виктор, — Не хочешь компанию составить?

На этот раз молчание затянулось, слышны были треск и шорохи, но гудков отбоя не возникало.

-Приставать будете?— послышалось наконец.

-Дурак, — непроизвольно вырвалось у Виктора, и он уже занес руку с зажатой в ней трубкой, чтобы положить на аппарат, но в последний момент опять поднес к уху:

-Если надумаешь, завтра, на выходе из метро Фили, в половине десятого утра, — сказал он, даже не убедившись, что его слушают, и дал отбой.

"Зачем я это сделал? — тут же с сожалением подумал Виктор, — Когда у меня язык перестанет работать раньше головы?"

И еще подумал, что давно пора все рассказать Лёне, но вступив в привычный диалог в чате, опять не решился портить ему настроение.

Выходя на следующий день, по дороге на речку, из метро, Виктор бросил взгляд на людей, и был немало удивлен, увидев Диму. Тот стоял, прислонившись к стене, упершись в нее сзади согнутой в коленке ногой, и курил, поглядывая по сторонам. Заметив Виктора, он бросил окурок, подошел и молча протянул ему в ответ, как в прошлый раз, ладонь, позволив ее пожать.

-Привет, — чуть растерянно протянул Виктор, — Не думал, что ты придешь...

-До какой станции едем? — хмуро спросил Дима, направляясь к платформе.

-До Звенигорода, — ответил Виктор.

В электричке Дима независимо уселся напротив него и стал молча смотреть в окно.

-Я почитаю? — спросил Виктор, испытывая некоторую неловкость от молчания.

Дима равнодушно пожал плечами. Он вообще держал себя так, как будто они чисто случайно оказались рядом, и едут каждый по своим делам. Он только спросил, когда за Голицыном вагон почти опустел:

-Далеко еще?

-Три остановки, — отозвался Виктор, не отрываясь от книги.

Когда электричка подошла к перрону конечной станции, Дима, ни слова не говоря, встал и пошел к выходу. Он вышел из вагона, закурил и повел головой по сторонам. Виктор вышел следом за ним.

-Куда теперь? — спросил Дима.

-До места километра три, — ответил Виктор, — Можем на автобусе, можем пешком через лесок. Ты как предпочитаешь?

-Пойдемте пешком, — сказал Дима.

Они спустились с платформы и направились в сторону речки.

-Слушай, говори мне ты, — предложил Виктор, когда они шли по лесной тропинке,— Я тебя на пятнадцать лет старше, факт, но все-таки в отцы тебе еще не гожусь...

-Годишься, — отозвался Дима, глядя перед собой, — Мечтал о таком папике...

По интонациям голоса было невозможно понять, смеется он или говорит серьезно.

-Что за местность? — спросил Дима, когда они вышли на шоссе, ведущее в Поречье.

-Окрестности Звенигорода, — ответил Виктор.

-А сам город где?

-В другой стороне. За Москва рекой.

-Покажешь?

-Не сегодня. Это километров пять.

-Слабо тачку купить? Покатал бы...

-Ну и наглец ты, Дима, — сказал Виктор, — Я еще в прошлый раз заметил.

-Не увиливай. Слабо?

Он продолжал говорить все с той же невыразительной интонацией и ни разу не улыбнулся.

-Пока слабо, — спокойно ответил Виктор, — Но думаю, через год мы с Лёней осилим.

При упоминании о Лёне, в лице Димы что-то неуловимо изменилось, но опять было трудно понять, что.

-Вы с ним тоже сюда приезжали? — спросил он.

-Да. Мы очень любим это место.

-Что он тебе говорил про меня?

Виктор постарался уйти от ответа:

-Почему ты решил, что говорил?

-А фамилию мою, откуда знаешь?

-Он узнал тебя, когда ты под окном стоял, и удивился, что ты здесь делаешь?

-Так уж и удивился?

Губы Димы опять скривила зловеще-презрительная усмешка.

-Извини, Дим, про это я буду говорить только в его присутствии.

-В самом деле такой благородный или вые...шься?

-Прими меня таким, какой я есть, и я тебя приму без целлофана, — твердо ответил Виктор.

-Посмотрим... — все с той же интонацией отозвался Дима.

Так, незаметно, они поднялись в гору и оказались на территории поселка.

-Речка там, — кивнул Виктор влево, — Сначала зайдем в магазин.

-Пива возьми побольше и сигарет.

-Не рано тебе?

-Мне до восемнадцати с гулькин х.. осталось, ё...ный в спину. Жаба душит, так и скажи.

-Кончай хамить, — беззлобно сказал Виктор.

Пока Виктор выбирал продукты, Дима вытащил двухлитровую баклашку крепкого пива.

-Так дешевле, — пояснил он, — Две берем?

-Поставь на место эту гадость, — строго сказал Виктор, — Кажется, я угощаю?

-Так угощай, — недовольно ответил тот, ставя бутылку.

Виктор снял с полки четыре стеклянных бутылки Балтики.

-Х..ли тут пить? Ни голове, ни в жопе, — прокомментировал Дима.

-Димон, кончай материться через каждое слово, — мягко, но настойчиво, сказал Виктор, — Я это умею лучше тебя, а ты хоть слово от меня слышал?

-Стремаешься меня, — уверенно сказал Дима, — А сам говоришь — без целлофана. Я вот без целлофана.

-Я не стремаюсь, а считаю, что такие слова надо говорить либо к месту, либо не говорить вообще.

-Ладно, воспитал. Пошли.

Виктор расплатился, они вышли из магазина и зашагали через поселок. За домами начинался крутой, поросший лесом откос, с которого, за кронами сосен, им открылась сверкающая на солнце гладь реки.

-Красиво? — спросил Виктор.

-Пи...дато жить не зае...шься.

-Дим, я для тебя ничего не значу? — спокойно, даже с долей любопытства, поинтересовался Виктор.

-Ладно, не буду. Как ты меня назвал в магазине?

-Не помню. Я тебя, кажется, по имени все время называю. Это ты со мной на местоимениях.

-Ты сказал — Димон.

-Тебе не нравится?

-Меня все так зовут, придумай что-нибудь свое.

-Зачем? Это свойственно при других отношениях.

-А с Лёней вы как друг друга зовете?

-Зовем, — твердо ответил Виктор

-Опять, только при нем скажешь?

-Это наше с ним дело, и ничье больше.

-Ладно. Я буду тебя звать Витек, ничего?

-Не совсем, но зови, если хочешь.

-Ах, Витек ты мой Витек. Пое..., -Дима запнулся, — Посношался и утек. Видишь? Исправляюсь.

-И нравится тебе быть таким?

-Зато без целлофана.

Они вышли на пологий зеленый берег, и Виктор расстелил подстилку на их любимом с Лёней месте. И опять оттого, что рядом сейчас не Лёня, а этот наглый, тихо издевающийся над ним шалопай, у него защемило где-то внутри.

-Чего задумался? Падай, хлебнем пивка, — сказал Дима, скидывая футболку и джинсы, под которыми обнаружились черные трусики-плавки с широкой, растянувшейся и загнувшейся от этого, резинкой "под фирму".

Виктор протянул ему бутылку пива и стал раздеваться.

-Ну. В этих и танцуете, — кивнул Дима, узнав на нем белые, такие же, как у Лёни, трусы.

-Отвернись, я надену плавки.

-Чё? — сощурился Дима, — Можно подумать, я не видел, какой он у тебя.

'А ведь и правда, видел', — горько усмехнулся про себя Виктор и уже без стеснения переоделся у него на глазах.

В субботний день берег нельзя было назвать безлюдным. Однако метрах в ста от них никого не было, а высокая трава создавала хорошее убежище, и казалось, что они одни.

Виктор взял бутылку и лег рядом с Димой. Некоторое время они молчали, греясь на солнце и потягивая холодное пиво. Дима чередовал каждый глоток с затяжкой сигаретой.

-Макнемся? — предложил Дима, когда бутылки опустели.

Они подошли к речке. Дима шагнул в воду, поежился и сразу же бултыхнулся в полный рост, обдав Виктора брызгами.

-Тихо ты! — воскликнул он, и ему ничего не оставалось, как нырнуть следом.

Дима встал на ноги и двинулся на середину.

-Она чё, вся такая мелкая? — спросил он.

-Ямы есть кое-где, но перейти вброд можно.

-Ни фига... А с виду — зачетная речка.

-А так что, не зачетная? Видишь, какое течение?

-Да, течение классное.

Дима опять бултыхнулся в воду. Он плескался, выпрыгивая и снова ныряя. Выныривая, фыркал, как тюлень, и размашисто греб руками, оставаясь при этом на одном месте. Виктор смотрел на него и не мог сердиться. Его охватили совсем другие чувства по отношению к этому маленькому наглецу, и пожалуй, впервые в жизни он пожалел, что у него нет своих детей.

-Интересно, а получалось у кого-нибудь здесь утонуть? — спросил Дима.

-И не у одного, — ответил Виктор, наслушавшись краем уха разговоров местных жителей на берегу.

-По пьяни, — безапелляционно заключил Дима.

Наплескавшись, они выбрались на берег. Дима опять закурил и потянулся к пиву.

-Поешь чего-нибудь, — предложил Виктор, открывая нарезки, — а то только пьешь да куришь.

-Шашлычку бы горяченького, — мечтательно протянул Дима, засовывая в рот кусок колбасы.

-На такой жаре?

-Ну и что? Все равно зае... — он запнулся, наткнувшись на многозначительный взгляд Виктора, — Ну, не сказал же...

-Димон, а вы в школе вот так друг с другом и материтесь через каждое слово?

-А то. Не все, правда. Некоторые только, когда разозлятся, или как ты, к месту. Перекинемся?

Он вытащил из кармана колоду замызганных карт.

-В азартные не буду, — твердо ответил Виктор.

-Зачем? В дурачка...

-Сдавай.

Они начали играть. Дима оставался равнодушным и к выигрышам, и к проигрышам, не меняя своего невыразительного тона.

-Пиво забродило, — сказал он, закончив очередную игру, и встав во весь рост, спокойно помочился на глазах у Виктора и всего берега.

-Мало пива взяли, — добавил Дима, демонстративно тряхнув несколько раз членом, прежде, чем запихнуть его обратно в трусы, — Денег дашь, я сбегаю. Хочешь?

-Только баклашку свою не бери, — отозвался Виктор, доставая кошелек, — Еще столько же и того же.

Дима без стеснения снял мокрые трусы и натянул на голое тело джинсы.

-Жди, я скоро, — сказал он, засовывая босые ноги в кроссовки.