Небо и земля

— Мам, ну, мам, — не унималась Люнечка. — Я домой хочу! К Динь-дон. И кушать хочу.

— Погоди, милая, сейчас что-нибудь придумаем, — пробормотала Айями, лихорадочно размышляя. — Ждите здесь, скоро вернусь.

Под недовольным взглядом дежурного она направилась к лестнице. По кислой физиономии даганна Айями поняла, что посторонние в фойе успели намозолить глаза, однако ж, он проявил благодушие и не выгнал посетительниц на улицу. Слава святым, Эммалиэ при входе смогла выдать на даганском нечто, отдаленно похожее на: "Айями лин Петра работает тут". И бабушке с внучкой было указано на стулья, мол, сидите, ждите.

Айями поднялась на третий этаж. Если приемная закрыта, придется разыскивать господина помощника по телефону и отвлекать просьбами от важных дел. Ну, и пусть. Веч сказал, можно обращаться за помощью в любое время дня и ночи. Вот и подоспел повод. Сейчас самое главное — пережить ночь. И для начала защитить жилище от всепроникающего холода.

Господин В'Аррас словно сросся с приемной, загрузившись работой по макушку. Руководство в отъезде, а кипа папок на столе господина помощника, наоборот, возросла.

— Сколько полиэтилена потребуется? Ширина, длина? — спросил В'Аррас, выслушав просьбу и не подивившись её странности.

— Не знаю. Метра три-четыре, — сказала неуверенно Айями. Или больше?

— Зачем?

Айями замешкалась с ответом. Разбились стекла в оконной раме. Треснули и выпали. Случайно или осознанно? Кто разбил?

Только сейчас, в разговоре с господином В'Аррасом, её осенило: а ведь это могли быть соседи. Или Диамал с дружком. Или кто-то из приезжих, их в городе немало. Это были свои. И они выжидали, подкарауливая. Улучив момент, проникли в квартиру, разбив стекло, и никто — ни одна живая душа поблизости и пальцем не пошевелила, чтобы помочь пожилой женщине и маленькой девочке. Задвинули занавески, заткнули уши, закрыли глаза и отвернулись от окон. Из-за трусости или из-за солидарности. Потому что такие, как Айями и её семья, иного не заслуживают.

Пока бабушка с внучкой гуляли, кто-то разбил окно, — пояснила Айями сдержанно. Повторила слова Эммалиэ, и не более. Хотя та сказала: "Там всё плохо". Плохо...

— Определим метраж по месту. А стеклить будем завтра, — объявил господин помощник.

Кратко, но ёмко. Впрочем, как всегда. В'Аррас вообще решал возникающие проблемы так, словно он не человек, а прибор. Сунешь в лоток записку с вопросом, а на выходе готов отпечатанный ответ. И на другие сопутствующие просьбы Айями получила незамедлительное решение. Господин помощник повелел, и дежурный пропустил её с хнычущей дочкой в туалет. Господин помощник организовал номер в гостинице и ужин для Люнечки и Эммалиэ. Незачем им мешаться под ногами, пока не отремонтировано разбитое окно. Услышав распоряжения, отданные по телефону, Айями замялась, не зная, как подипломатичнее озвучить свои сомнения: она опасалась оставлять семью в гостинице, переполненной даганнами.

В'Аррас, правильно истолковав причину замешательства, сказал:

— Никто их не съест. Вернутся в целости и сохранности.

Его слова прозвучали бы иронично, если бы не были сказаны привычным непроницаемым тоном. И правда, согласилась Айями, сейчас рядом с даганнами безопаснее всего. Хотя бы потому, что каждый из своих под подозрением и заслуживает недоверия.

Господин помощник не бросал слов на ветер. На первом этаже, где для Эммалиэ и Люнечки выделили временное обиталище, пустовала добрая половина гостиничных номеров по причине расформирования гарнизона. На амидареек, занявших комнату, обращали ровно столько внимания, сколько его требуется, чтобы посмотреть и тут же забыть.

Люнечку забавляло происходящее. Торопливо освободившись от шубки с помощью Эммалиэ, она забралась с ногами на кровать и давай прыгать.

— Мама, мама! Мы теперь будем жить здесь?

— Нет. Мы скоро вернемся домой. Так что постарайся не перевернуть тут всё вверх дном, — ответила Айями нарочито спокойно, хотя с каждой минутой волнение усиливалось.

— Мне бы поехать с тобой. Душа не на месте, — сказала Эммалиэ тихо. Раньше она бы отчитала Люнечку за баловство, а сейчас находилась мыслями не здесь. И неудивительно. Неизвестность кого угодно сведет с ума.

— Оставайтесь тут, за Люней присмотрите. Вас никто не тронет, — отозвалась вполголоса Айями. — Я съезжу домой и выясню, что и как. А потом вернусь. Это не займет много времени, и ничего страшного со мной не случится. К тому же, поеду не одна.

Действительно, господин помощник вознамерился сопроводить мехрем начальника до дома, для чего выделил аж два автомобиля. Проходя мимо, Айями заметила через стекло, что на заднем сиденье второй машины лежит толстый рулон полиэтилена.

С тревогой вглядывалась она в зловещие силуэты окрестных домов, с трепетом взглянула на закрытые окна своего жилища. К этому времени окончательно стемнело, и Айями с особой остротой ощутила безлюдность вечерних улиц. Автомобиль, затормозив, дернулся, и в унисон с ним подпрыгнуло сердце, стучавшее словно оглашенное.

— Ждите, — велел В'Аррас и выбрался наружу, а за ним последовали двое солдат из машины сопровождения. Запрыгали лучи фонарей — там, где днем Эммалиэ карабкалась по сугробам, пробираясь к окну. Отворилась створка ставни.

"Там всё плохо" — сказала Эммалиэ. Насколько плохо?

Наверное, их решили припугнуть. В отместку за бессовестную связь с даганским офицером и за продажность принципов. И за отказ в помощи, когда к Айями обращались с просьбами о ходатайствах. Или ограбили, иначе для чего бы взломщикам рисковать среди бела дня. Ведь у них не так много времени для воплощения задуманного, и велика вероятность быть пойманными с поличным. Пусть так. Рано или поздно каждому придется держать ответ перед судом всех святых. Но ведь всё исправимо, не так ли? Окна можно затянуть полиэтиленом. Припасы, взамен украденных, можно заново заработать переводами. Нельзя исправить только смерть.

В'Аррас свистнул, давая водителям знак, и машины тронулись во двор, безошибочно остановившись у нужного подъезда. Следуя за господином помощником, Айями поднялась по обледенелым ступеням и перешагнула порог родного жилища.

Она растерянно оглядывалась по сторонам. Взгляд перескакивал с предмета на предмет, подмечая малейшие детали. А вот соображалось с трудом.

Занавески сорваны. Тазы и кастрюли с посадушками сброшены с подоконника. Земля рассыпана и успела смерзнуться, как и зелень. Домашний огород Эммалиэ пропал безвозвратно. Фляги раскатились по полу, и вытекшая вода схватилась корочкой льда. Одежда вывалена из шкафа, как и содержимое ящиков комода. Коробка с незамысловатыми Люнечкиными игрушками перевернута вверх дном. Осколки похрустывают под подошвами, тряпье цепляется за ботинки даганнов, бесцеремонно расхаживающих по комнатам. Дверь в кладовую распахнута настежь, внутри разгром и хаос. Покрывала, подушки, одеяла вспороты, как и обивка дивана. Пружины тускло поблескивают на свету, клоки ватина усеяли пол, разлетевшиеся по комнате перья вспархивают от малейшего дуновения воздуха. Образа святых поруганы, красный угол осквернен похабными рисунками, нарисованными... помадой Айями!

Остро пахнет мочой.

Закружилась голова, и Айями без сил осела на табурет. Перед глазами мелькали силуэты. Они ходили туда-сюда, разговаривали и обсуждали, а для неё время стало тягучим как клей. Носок сапога коснулся непонятной штуковины, похожей на мочалку. Подняв, Айями узнала в ней голову принцессы Динь-дон. Часть кукольного лица отсечена, оставшаяся безглазая половина вывернута наизнанку.

Айями зажала рот рукой. Но не для того, чтобы заплакать, а чтобы прийти в себя и успокоиться.

Люди приходили и уходили, вроде бы их стало больше. И господин У'Крам пожаловал, чтобы посмотреть на устроенный погром. Неожиданно в поле зрения возникло лицо Имара.

— Аама, вы меня слышите? Выпейте. Это чай с гвоздикой.

Ей сунули что-то светлое в руки, заставили обхватить ладонями. Оказалось, чашка. И рядом действительно сидел на корточках Имар, держа термос. И ведь в квартире стоит промозглый холод, а Имару всё нипочем. Откинул капюшон и о шапке не вспомнил, — подумалось отстраненно.

— Аама, вы должны сказать, что пропало.

Она не сразу сообразила, о чем её просят.

Что пропало? Взгляд заметался по стенам, по углам. И наткнулся на веревку, перекинутую через карниз, и на безжизненное кошачье тельце. И на строчки на зеркале трюмо, выведенные всё той же помадой. "Ты будешь следующей, даганская шлюха".

Очевидно, Имар проследил за направлением взгляда.

— Убрать! — приказал кому-то и обернулся к Айями: — Вы должны вспомнить, что исчезло. Вам угрожали? Это соседи?

Айями замотала головой: "нет, нет, мне никто не угрожал, тем более, свои". И вдруг почувствовала неимоверную усталость. Вроде бы мешки не таскала, а наступило такое бессилие, что ни руку, ни ногу не поднять, ни языком пошевелить. Странно, чай должен быть горячим, а чашка почему-то ледяная.

Присмотревшись, она заметила, что на столешнице рассыпан песок, как и на полу, и на подоконнике. Имар тоже обратил внимание. Растер крупинки меж пальцев и поднес к носу.

— Похоже на соль. Мда... Не унесу, так напакощу.

Айями лишь сильнее сгорбилась в ответ. Чтобы навести порядок в жилище, придется его отмывать не один день. И восстанавливать, капля за каплей. Как представила это Айями, так и опустились у неё руки. Всё здесь исковеркано и загажено. Отравлено чужой злобой.

Ночевать в квартире решительно невозможно, не говоря о том, чтобы Люнечка узнала, какая участь постигла её любимиц. Что делать? Куда податься? Слезно просить господина помощника, чтобы тот предоставил ночлег в гостинице?

— Сейчас принесут коробки. Упакуйте в них вещи первой необходимости. То, что понадобится вам и вашим близким в первую очередь, на ближайшие сутки. А завтра-послезавтра заберёте всё остальное. За сохранность не волнуйтесь, мы опечатаем жильё. Аама! — повысил голос Имар, призывая очнуться.

— Я слышу. Хорошо. Спасибо, — ответила она безжизненно.

И просить не нужно, оказывается, всё решилось без участия Айями. Ей и её семье позволили перекантоваться в гостинице. Мыслимое ли дело — жить под одной крышей с ордой даганнов, пусть и временно?

Однако Имар имел в виду нечто иное.

— Признаю, мы прошляпили подобный вариант событий. Но на такой случай у нас имеется кое-что в запасе. Осенью мы начали приспосабливать для жилья дом напротив комендатуры. Подготовили один подъезд, и на этом работы остановились. Гостиница оказалась предпочтительнее для проживания. Тот дом до сих пор пустует, хотя частично пригоден для заселения. Правда, остались мелкие недочеты, но тем скорее мы их устраним. А то привыкли прикрываться отговорками, мол, не хватает ни времени, ни рук, — сказал Имар весело.

— Да, конечно, — отозвалась невпопад Айями, догадавшись, к чему он клонит.

Айями ходила каждое утро по центральной улице, но описанный Имаром дом так и не смогла вспомнить, как ни силилась. Все жилые здания в центре и на окраинах одинаково разграблены. Но ей ли капризничать, требуя комфорта для себя и для близких? Чем Айями лучше амидареек, приехавших из разных уголков страны к мужьям, томящимся в тюрьме? Эти женщины не побоялись отправиться с детьми в неизвестность и не побоялись селиться в брошенных квартирах, приспосабливая их в меру сил для жилья. Так кто крепче духом: Айями или её соотечественницы, сорвавшиеся с насиженных мест?

Удивительно, но она умудрилась найти в хаосе уцелевшие вещи и уложила в коробки. Тех набралось аж три штуки. Коробки составили в багажник подъехавшего грузовика, где они сиротливо жались к борту.

Сопровождать её вызвался Имар, как ни странно, без нареканий со стороны господина помощника. Тот, кстати, куда-то запропастился, как и господин У'Крам. Оглядев напоследок разгромленную комнату, Айями вышла в коридор и только сейчас заметила, что дверь в квартиру напротив распахнута настежь. Неужели и в жилище Эммалиэ похозяйничали чужие руки?

— Начаты обыски. Везде без исключения. Ищем украденное, — пояснил Имар, заметив испуг своей спутницы.

Айями растерялась.

— Зачем? Не нужно никого обыскивать. Я справлюсь сама.

— Это нужно нам. Виновные должны ответить за беззаконие, — посуровел Имар, и она поняла, что уговаривать и убеждать в обратном бесполезно.

Во дворе прибавилось машин, их включенные фары освещали и двор, и дом. В черных провалах оконных проемов на разных этажах мелькал свет, это лучи фонарей обшаривали каждый уголок в заброшенных квартирах.

В проулке царило оживление: ужас, сколько даганнов на один квадратный километр. Тут же обнаружился и господин У'Крам, склонившийся над большими листами бумаги, разложенными на капоте автомобиля. Наверное, карта города, такая же, как и у Веча, а может, и больше, — предположила Айями, глядя из окна мимо проезжающей машины. Господин У'Крам отдавал приказы, размахивая рукой как дирижер. Во мраке оконных дыр на противоположной стороне дороги плясали знакомые светлые полосы от фонарей.

Даганны проводят обыски в соседних домах, а возможно, и по всему городу! — осенило Айями, и она застонала в отчаянии. Все святые, что она натворила! Теперь её имя на слуху в каждой семье. Вряд ли амидарейцы забудут ту, по чьей вине их растревожили на ночь глядя и переворошили жилища сверху донизу. И это в лучшем случае.

Но как остановить закрутившееся колесо, Айями не знала. Судя по строгому лицу Имара, даганны не собирались отступать.

Дом, им упомянутый, оказался кирпичной шестиэтажкой в центре города на главной улице. В мирное время этот район считался престижным, здесь селилась интеллигенция, чиновники и прочие уважаемые лица города. В войну здешние дома подверглись разорению в неменьшей степени, чем городские окраины. Уважаемые лица в спешном порядке покидали город, стараясь забраться поглубже в тыл, и бросали жилища на произвол судьбы. Сколько себя помнит, Айями испытывала зависть к обитателям элитного района. Здесь дворики пленяли взгляд уютом и аккуратностью, потолки в квартирах были высокими, а окна — большими. Редкая лестничная площадка обходилась без ковровой дорожки и вазона с цветами, а за порядком следили привратники. Но то было раньше, а теперь район как район, не лучше и не хуже других. Дома разграблены и опустошены. Разве что веселый кремовый цвет кирпичных стен сглаживает унылый облик здания.

Машина въехала во двор, который, благодаря щедрому уличному освещению, был виден как на ладони. Теперь Айями поняла, почему этот дом не выделялся среди других. Застекленными оказались три верхних этажа, а окна нижних наглухо забиты досками. Добротная подъездная дверь запиралась на основательный замок, но чтобы добраться до неё, Имару пришлось протоптать тропинку. За первой дверью обнаружилась вторая, образовавшая тамбур.

Имар уверенно поднимался по ступеням, зажигая нибелимовые* лампочки на лестничных площадках. Айями следовала позади, отмечая: три крепких деревянных двери на каждом этаже — это три квартиры.