Какое моццо-поццо? Не поеду никуда. Хочу остаться здесь! Страшно вылезать из норки, но не потому что за дверью прячется убийца, а потому что я отвыкла от людей и от открытого пространства.

— Надолго?

— Не меньше месяца при благоприятном стечении обстоятельств, — опечалил Улий Агатович.

У меня вытянулось лицо. Месяц!? Целый месяц вдали от Мэла! И раздраженные телохранители под боком. Почему-то я заранее решила, что не найду с ними общего языка.

— Но зачем? Я уже выздоровела и прекрасно себя чувствую!

— Не спорю, прорыв огромен, но и белых пятен осталось не меньше. Поэтому пробелы нужно восполнять. Если сейчас мы остановимся на том, чего достигли, то в скором времени возможен регресс. В соответствующей же обстановке ваши успехи будут грандиозными.

Наверное, поццо-моццо — действительно волшебное место, коли доктор надеялся, что там ко мне вернутся вис-способности.

Как оказалось, миссия Улия Агатовича заканчивалась, и завтра он возвращался в правительственный госпиталь, откуда мужчину вырвали около месяца назад, назначив ведущим куратором за моим самочувствием. Также предстояло расставание с Эм, отчего вдруг предательски защипало в глазах. Зато Эр надлежало сопровождать меня до правительственной здравницы в Моццо и сдать на руки медперсоналу.

Перед сном я выбрала номер Мэла в телефоне. Сначала вообще не хотела звонить, потому что, едва взгляд падал на "Приму", вспоминалось невозмутимое лицо Мелёшина-старшего сегодня утром. Но желание услышать голос Мэла перевесило.

— Я слепая, и об этом знает вся страна. Даже Рубля знает! — выпалила вместо приветствия.

Парень помолчал и ответил ровно:

— Хорошо.

Что означало его "хорошо"? Что теперь мне не нужно притворяться? Что отец Мэла не станет чинить препятствий нашим отношениям?

Меня разочаровала немногословность парня. Он не стал развеивать страхи и не утешил, не поддержал. Наверное, прознав о моей слепоте, родственники день за днем морально бомбардировали его. Однажды Мэл сказал: "Не имеет значения, видишь ты волны или нет. На карту поставлено многое". И все же я сомневалась в том, что Мелёшин-старший успел пронюхать о моей тайне. Так что оптимизм парня был преждевременным.

Сейчас же о дочери министра экономики говорили открыто. О её слепоте шушукались на приемах, обсуждали на банкетах, переговаривались на раутах, обмусоливали в Опере с соседями по партеру. Наверное, родители Мэла улыбались вымученно на публике, а про себя проклинали тот момент, когда я согласилась принять Кольцо Дьявола. Мало того, что в избраннице их сына течет преступная кровь, теперь выяснилось, что девица не видит волны. Пусть я буду дочкой самого великого короля в мире, отсутствие вис-способностей в семье с вековыми традициями — нонсенс. Можно сказать, скандал.

— Меня отправляют в Моццо, — сообщила следующую сногсшибательную новость. — На месяц.

— Знаю, — ответил коротко Мэл.

— Бывал там? — спросила нервно.

— Тебе понравится. Всё будет хорошо.

— Ко мне приставят охрану.

— Знаю. Так нужно.

Ну, почему, он не скажет что-нибудь, что... согреет меня? Голос нейтральный, спокойный. Никакой.

— Может, навестишь как-нибудь... в этом моццо-поццо? — попросила неуверенно.

— Навещу... как-нибудь... — сказал Мэл, и мне показалось, что он, как я, не уверен в словах.

К черту нерешительность. Хочу увидеть его, и точка.

— Выздоравливай и обязательно приезжай, — потребовала безапелляционно. — Буду ждать и делать зарубки каждый день.

— На чем? — удивился Мэл, и я порадовалась тому, что мне удалось вывести его из сонного состояния.

— На дереве... На спинке кровати... На подоконнике... Да мало ли на чем? Так что приезжай.

— Спокойной ночи, Эва, — сказал мягко Мэл, и я поняла, что он улыбается. — Хорошенько выспись. Завтра предстоит тяжелый день.

День действительно выдался тяжелым. Разбудили меня рано утром, начав с привычных лечебных процедур, но после плотного завтрака появились мужчины в рабочих комбинезонах с буквой "V" на груди. Они отключали аппаратуру и укладывали ее в ящики и коробки.

Стационар постепенно приводили в первоначальный вид. Ящики с оборудованием выкатывали на тележках, и помещение пустело.

Я бродила неприкаянно и мешалась под ногами, пока Эм не принесла пакет с одеждой. Кофточка, свитер, брючки, комплект белья — всё новое и незнакомое. Откуда? Это не мое. Хотя подошло идеально.

— Мы сняли мерки и передали вашему батюшке, — объяснил Улий Агатович.

Надо же! Папенька умеет удивлять. Неужели привлек мачеху, и она подобрала вещи в размер? Вряд ли. Скорей всего, родитель поручил купить необходимую одежду секретарше или поверенной, как у Мелёшина-старшего.

Также мне принесли сапожки, купленные по случаю приема, и шубку, оставленную в раздевалке в день последнего экзамена.

Время расставания неумолимо приближалось, и паника нарастала. Наконец, доктор, давший последние указания грузчикам, повернулся ко мне:

— Ну-с, больнушечка, пойдем на выход?

Не сдержавшись, я зашмыгала носом, и глаза увлажнились.

— Что за слезоньки ни о чем? — спросила Эр. На ней было необъятное серое пальто с черным воротником. — Надо прыгать от радости, а не грустить.

— Огромное вам спасибо! — поблагодарила я доктора и медсестру.

— Полноте. Это долг каждого из нас. И к тому же работа. Ваш случай — основа для серии полновесных докторских диссертаций, — утешил весело Улий Агатович.

В последний раз я оглядела ровные ряды кроватей и белоснежные треугольники подушек. В этих стенах, ставших временным домом, произошло мое второе рождение. А теперь от месячного пребывания не осталось и следа, даже цветы вынесли, раздав по кабинетам и аудиториям.

Как ни цепляйся за старое, а перемены всё равно настигнут. Без них невозможен прогресс, — вспомнились слова доктора.

Выдохнув, я решительно направилась к двери. Сначала из стационара в помещение медпункта, а затем в институтский коридор. Как оказалось, вчера стартовал первый день весеннего семестра. Каникулы закончились, а я пропустила их, болея.

Время выбрали с таким расчетом, чтобы спуститься в холл после звонка, возвестившего начало второго занятия, поэтому в коридорах было безлюдно. Нам мне встретилось ни одной души.

Эр и Эм шли рядом со мной и поддерживали, если я спотыкалась. А надо признать, шагалось весьма неуклюже. Поначалу закружилась голова, и пришлось сделать небольшую остановку на лестнице. Доктор тут же дал сосательные леденцы, и картинка перед глазами прояснилась.

Нас сопровождали мужчины — все как один в черных строгих костюмах, с рациями и микрофонами-наушниками. Служба охраны Департамента правопорядка, — вспомнились слова Пети во время речи премьер-министра на приеме. Люди Мелёшина-старшего.

Знакомые коридоры, знакомый холл, статуя акробата — святого Списуила и люстра под куполом, с предшественницей которой связаны адреналинистые воспоминания... Монтеморт при полном параде — еще миг, и отдаст лапой честь... Крыльцо, трёхрядье колонн... Внизу, у ступеней, тонированные черные машины и два фургона позади — наверное, для медицинской аппаратуры.

А еще снег, слепящий глаза на солнце, и слабый ветерок. На небе — молочно-аквамариновая акварель. Снова головокружение и повторная заминка, прежде чем удалось справиться с волнением и неограниченностью пространства как вширь, так и ввысь. После пребывания в четырех стенах мир снаружи выглядел нереальным, фантастическим. Мне казалось, за последний месяц жизнь ушла далеко вперед, забыв обо мне, и я безбожно отстала от поезда.

Улий Агатович протянул мягкий чехол, в котором обнаружились солнцезащитные очки мужского фасона.

— Наденьте. При случае подберете по собственному вкусу.

Действительно, в очках стало гораздо комфортнее и даже защищеннее.

Охранник открыл передо мной дверцу. Вот и настала пора прощаться.

Мой нос зашвыркал, да и доктор выглядел взволнованным. Не сдержавшись, я порывисто обняла его, и мужчина растерялся.

— Спасибо вам! Спасибо за всё!

— Не за что, дорогушечка. Я счастлив, что вы показали кукиш тому свету, и горжусь, что поучаствовал в вашей реабилитации.

С Эм я тоже обнялась, и она выглядела смущенной моей эмоциональной несдержанностью. А Эр сказала грубовато, хотя тоже расчувствовалась:

— К чему марать носовые платки? Я никуда не делась.

Но все равно я обняла медсестру. Хотя нет, скорее, приложилась к ее груди, потому что обнять Эр не удалось бы никому.

Эти люди находились подле меня круглые сутки, и благодаря им я стояла сейчас на крыльце, вдыхая февральский воздух. Чем еще отблагодарить их, как не вечной признательностью и безграничным уважением к мастерству и высокому профессионализму?

Мне и Эр предложили заднее сиденье машины, впереди сели двое мужчин. Я думала, автомобильная кавалькада двинется к институтским воротам, однако наша машина поехала к общежитию.

Вот и разошлись наши пути, — глядела я назад, выворачивая шею. В одной из машин, покидавших институт, уезжали Улий Агатович и Эм. Возможно, мы еще встретимся, а может быть, и нет, но я на всю жизнь останусь благодарна судьбе, сведшей меня с замечательными людьми.

— Зачем? — спросила я, когда машина остановилась около дверей общежития.

— За вещами, — пояснила Эр. — Поди не на день едешь. Бери, что посчитаешь нужным. А в Моццо прикупишь, если потребуется.

— Не надо. У меня всё есть.

— Не бери теплую одежду. Захвати что-нибудь легкое и летнее, — посоветовала медсестра и, увидев мое изумление, пояснила: — В Моццо среднегодовая температура — плюс двадцать восемь.

Эр осталась в машине, и водитель помог мне выбраться из салона, предложив руку. Совсем как Мэл. Рядом очутился второй мужчина. Наверное, это охранники, с которыми мне придется неизменно сталкиваться, так сказать, соседствовать. Бесстрастны, молчаливы, с уверенными походками и не мерзнут в костюмах на холоде.

Телохранители проводили до швабровки. Один, с темно-карими, почти черными пронзительными глазами, оглядывал имеющиеся закутки. Второму, с необычным разлетом бровей, приподнятых к вискам, я протянула ключ. Мужчина открыл дверь и мимоходом оглядел комнатушку, но заходить не стал. Будут ждать снаружи, — поняла я. Что ж, ждите.

Я скучала. Сама не подозревала, но соскучилась — словами не передать. По плафончику, по голубому дереву в углу, но бардаку на тумбочке и внутри нее, по ситцевым шторочкам. Соскучилась по скрипучей кровати, по коврику-циновке на полу, на махровому полотенцу, забытому на веревке.

Сев, покачалась на пружинах. Здесь был Мэл, — самое время нацарапать на стене. Здесь я радовалась, плакала, переживала, мечтала. Это самое лучшее место на земле, как оказалось вдруг и сейчас. Маленькое, уютное, слегка захламленное и запылившееся за месяц отсутствия хозяйки.

Меня не торопили, но я чувствовала — подгоняют.

Бездумно складывала в сумку всё, что попадалось на глаза, начиная от одежды и заканчивая косметикой. Положила фотографию Мэла и серебристый блинчик. Засунула в один из кармашков брошку из перевитых прутиков. Туда же легло удостоверение личности и все имеющиеся в наличии деньги. Подумав, я побросала упаковки с нижним бельем, купленным под чутким руководством Вивы. Ведь Мэл обязательно приедет, — подумала и хитренько заулыбалась. А значит, нужно захватить коробочки с саше.

Вот, пожалуй, и всё. В путь. В Моццо.

От института машина покатила по скоростной трассе к центру города. Я предположила, что мы поедем на север от столицы, коли Моццо — горный курорт, но водитель неспешно петлял по городу. Вскоре выяснилось, почему. Машина завернула на станцию и некоторое время ехала вдоль железнодорожных путей, пока не добралась до небольшой автомобильной очереди у билетной кассы. Водитель расплатился, не выходя из салона: открыв окно, провел пластиковой карточкой по считывающему устройству, и полосатый шлагбаум поднялся.

Я прилипла к окну. У посадочной платформы стоял поезд, но какой-то чудной. Вместо вагонов — открытые пустые площадки. Когда машина вырулила, заняв место на одной из них, сверху опустился тонированный колпак.

Мужчины отстегнули ремни безопасности и развалились в креслах. Водитель зашуршал газетой, а его сосед взялся набирать сообщение на телефоне.

Я завертела головой. Впереди — площадка, под колпаком которой укрыта другая машина, позади площадка, но пока пустующая, и на соседних путях стоит состав из похожих площадок.

— Хочешь кушать? — спросила Эр, и у меня заурчало в животе.

В спинке водительского сиденья оказался встроенный столик, а в образовавшейся нише обнаружился небольшой черный чемоданчик. Медсестра показала, как с ним управляться. Ловкость рук и сноровка женщины говорили о том, что ей не впервой ездить в подобных машинах. Эр извлекла из чемоданчика термоконтейнеры и наметанным глазом определила, что требуется моему тощему организму. Таким образом, я получила полноценный обед и покуда уплетала за обе щеки, наш поезд тронулся.

— Заинька, если хочешь, поспи, — предложила Эр, когда с едой было покончено, а столик убран. — Клади голову мне на колени. Убавь-ка рёв, — толкнула водителя в плечо, и тот увернул громкость магнитолы, хотя музыка и без того звучала на пределе слышимости.

— Мне казалось, мы поедем по дороге, — сказала я, устраиваясь лежа.

— По дороге долго добираться, к тому же, зимой. А это сверхскоростная линия. За два часа с мелочью будем на месте, — пояснила женщина. — Отдыхай, не майся.

Сперва я изучала бритые затылки телохранителей. Потом переключила внимание на убранство салона, разглядывая черные кожаные сиденья и белый потолок. Я и представить не могла, что когда-нибудь побываю в машине дэпов*, к которым относилась без особой симпатии. А теперь меня везли в одной из них. Затем решила позвонить Мэлу, но передумала. Не буду разговаривать с парнем при посторонних.

Повертевшись с боку на бок, я опять села и пристроилась у окна, пытаясь разглядеть снаружи что-нибудь достойное внимания, но два слоя тонированных стекол затрудняли обзор.

Поля, рощи, холмы. Снег и деревья. Ни следа жилья — ни поселков, ни городов. Безлюдное направление. Скучно. И совсем не чувствовалась большая скорость, как и инерция при разгоне. Будто мы сидели в комнате, а не ехали меж снегов.

Снова улегшись, я поджала ноги, положив голову на колени Эр. Женщина всхрапнула во сне. Непривычно. Я видела ее в неизменном медицинском халате и шапочке и ни разу не задумалась над тем, что Эр тоже человек, которому нужно есть и спать.

Стоило ли поинтересоваться, как зовут охранников?

Моццо — что за курорт? Мэл бывал там. Наверное, отдыхает каждый год. В Моццо тепло, сказала медсестра. Вечное лето. А у меня и купальника-то нет. И разрешат ли мне плавать и загорать или закроют на месяц в больничной палате, похожей на стационар института?

Вылечусь и вернусь на занятия. Как отнесутся окружающие к моей слепоте? С сочувствием и пониманием или сделают вид, что незнакомы?