— Любимов! Ты что несёшь!? Забыл как твой мотор работает!!? Я ж тебе подсказываю: "три колена на валу, поршни навстречу друг другу движутся"! А ты мне в ответ, вообще, какую-то ахинею порешь: "длинный вал в семь колен, цилиндры в ряд по очереди от малого до большого, поршни с двух сторон"! Это что ж за конструкция такая!?

— Прости, Лексеич, — Выдавил я из себя, сдерживая хохот и утирая слёзы. — Думал, ты мне "малый загиб" в лицах изображаешь...

— Вот тугодум! Я ж ясно показываю... — Лихачёв внезапно умолк, в глазах мелькнула догадка, и он, после небольшой паузы, подозрительно спросил. — Постой, если я тебе "загиб", то, что ты мне там ответил?

Народ в цеху уже просто валялся. Самые стойкие, согнувшись пополам, держались за стены. Я совладал с собой и твёрдо, глядя в глаза, сказал.

— А вот этого, товарищ директор, я вам лучше говорить не буду...

— Ах ты ж, твою мать...— Тут Иван Алексеевич показал, что недаром был балтийским матросом — Ка-а-анструктор! Изобрета-а-атель!!! Всё!!! Достал ты меня до печёнок!!! А ну, шагом марш за мной, заявление писать! Будем теперь тебя по партийной линии воспитывать, раз ты по-хорошему не понимаешь! Завтра показ машины, из ВСНХ приедут, ещё выше бери — руководство партии будет присутствовать! Мне что, опять за тебя перед товарищем Сталиным краснеть? Он всё помнит! И не дай тебе Боже меня и там опозорить!!!

Эпизод 4.

Утро 30-го сентября. Ясная, солнечная погода, будто природа, решила порадовать нас после вчерашнего редкого дождичка и разделить с нами радость первого "заезда" новой машины. Хотя формально ЗИЛ-4 уже ездил. В старом сборочном цеху, на первой передаче от стены до стены. Выпускать совсем уж "необъезженного жеребца" никто не рискнул, да и надо было убедиться, что всё работает нормально.

Заводской двор заполнен радостно возбуждённым народом и разукрашен праздничными транспарантами-лозунгами "Даёшь...", "Слава...". Отдельно кучкуются "группы по интересам" — Сталинская команда, конструкторы, журналисты. Изредка отдельные товарищи перемещаются между ними, но пока все ждут и разговаривают вполголоса. Вижу, как Лихачёв что-то объясняет Сталину, то оживлённо жестикулируя, то смущаясь и пряча руки за спину. Я стою среди ЗИЛовских инженеров, пытаясь справиться с волнением, на память постоянно приходят мысли насчёт "эффекта первой демонстрации", поэтому, стараясь отвлечься, расспрашиваю Важинского о присутствующих.

— Евгений Иванович, а это кто такие? — Кивая на делегацию, принадлежность которой на глаз определить не удалось.

— Слушатели промышленной академии, будущие директора заводов.

— Студенты что ли? Больно великовозрастные.

— В основном партийные кадры, техническую подготовку проходят для работы в промышленности. Смотри — Лихачёв Сталина сотоварищи к нам ведёт. За языком следи.

Сошедшиеся вместе компании перездоровались и секретарь ВКПб, обращаясь ко всем конструкторам сразу, сказал.

— Вы, товарищи, большое дело сделали, молодцы. О вашей новой машине товарищ Лихачёв много хорошего рассказал, но возникли вопросы, поэтому мы хотим получить ответы из первых рук. — И, обернувшись к своим, закончил. — Спрашивайте, товарищи.

Вопросы меня не удивили, всё, в основном, упиралось в сколько и к какому сроку можно получить машин, можно ли их строить на других заводах. Я отмалчивался, пока лопоухий мужичок невысокого росточка, с открытым, улыбчивым лицом не поинтересовался.

— А на трактора ваши моторы ставить можно?

Это уже касалось меня лично, надо было отвечать, но пока я собирался, Каганович успел вставить.

— Что, Микита, за колхозы болеешь? За тракторизацию? Молодец, правильный вопрос! Недаром в академию тебя учиться направили.

— Да я, хе хе, конечно, за колхозы! Какие же колхозы без тракторов? Хе хе.

Это кто у нас тут такой? Неужто, Никита Сергеевич, собственной персоной? А внешне очень даже располагающе выглядит. Впрочем, тот, из Вологды, тоже на мокрушника не похож был, а вот с Хрущёвым у них сходство, определённо, есть.

— Моторы под трактора приспособить можно, — Я глянул на стоящего неподалёку, улыбающегося Уилсона — но, предлагаю обсудить этот вопрос в рабочей обстановке в более подходящем месте. А Никите хочу пожелать успешной учёбы, а то начнёт кукурузу где попало сажать.

— Хе хе. Какую кукурузу?

— Это выражение такое просто. История какая-то с агрономом-недоучкой была. Но запомни накрепко — кукурузу где попало сажать нельзя! Примета плохая.

— А ты сам-то где учился? Хе хе. Может посоветуешь, переведусь из Промышленной академии.

Уел чертяка! Ох и чутьё у него! И что теперь ответить, чтобы в лужу не сесть?

— Умный ты мужик, Никита, а прикидываешься! Но я тоже не лыком шит, насквозь тебя вижу! А что до учёбы, так завод моя академия.

Сталин, добродушно наблюдавший за нашей перепалкой, уцепился за последние мои слова и высказал директору ЗИЛа.

— Что ж это у вас, товарищ Лихачёв, конструктора без образования? Талант, это хорошо, но его надо знаниями подкрепить. Может, будь у товарища Любимова знания, мы бы сейчас уже сотни грузовиков имели? Это положение надо срочно выправлять!

— Так, товарищ Сталин, когда ж его было на учёбу направлять? Мы с утра до ночи в работе! Вот пустим ЗИЛ-4 в серию, тогда и время поучиться появится. — И, после небольшой паузы, добавил, угрожающе глядя в мою сторону. — У Любимова всё ещё впереди.

— Это хорошо, товарищ Лихачёв, а мысль собрать по вопросу моторов отдельное совещание я поддерживаю.

Пользуясь тем, что всеобщее внимание привлекли медленно открывающиеся ворота сборочного цеха, я постарался отойти подальше от руководства, чтобы не спровоцировать его недовольство ещё чем-нибудь, и наткнулся на Артюхину.

— Александра Фёдоровна! Какая неожиданная встреча! Вы к нам по журнальной линии, или по партийной?

— Не угадал, товарищ Любимов! По рабочей. Дела у нас с директором.

— Это, какие же, если не секрет?

— Да что уж там! Тебе, как кандидату в члены ВКПб теперь сказать можно. Помнишь наш разговор в поезде?

— Это про коммунизм что ли?

— И про это тоже, но не о нём сейчас. Помнишь, ты говорил, что женщин надо направлять на тонкую и кропотливую работу?

— Ну?

— Что ну!? В Ленинграде при постройке торпед для флота брак сократился в пять раз! Пять! Понимаешь!?

— Хорошо. А мы-то причём?

— А притом! Я как представитель ЦК взяла на себя шефство над женскими коллективами, специально организованными для такой работы. Направление перспективное! Вот и у вас такой будет, всё уже договорено. Насосы и форсунки будут делать! Оборудование точное уже везут из-за границы.

Пока мы так мило беседовали, ворота окончательно распахнулись. Внутри зафырчало и на свет очень медленно и плавно, как ночью в цеху, на первой передаче выкатилось шасси. Именно шасси. Ни кузова, ни кабины не было. Только пол, который, изгибаясь, образовывал переднюю стенку моторного отсека, с боков ограниченного крыльями. Картину дополнял радиатор, возвышавшийся прямо перед водителем.

Выкатилось и встало, давая всем вволю собой полюбоваться. А потом, тронувшись с места, поехало вдоль толпы. В этот момент меня дёрнули за рукав. Оборачиваюсь — Милов.

— Сын!

— Что сын?

— В правление из роддома звонили! Сын у тебя родился!

— Да ты что!?

Проезжавший мимо зачаток машины взвыл двигателем при перегазовке, водитель переключался на вторую и ... что то резко и сухо, как выстрел, треснуло, завизжало со скрежетом и свет померк.

Больница.

Эпизод 1.

Белый потолок. Высокий. Шевелиться сил нет совершенно. Поводив глазами по сторонам, насколько позволяли бинты, разглядел только побеленные поверху стены и окно, отделявшее меня от осенней серости. Ё-моё, как же больно-то! Зато сразу снимает дурацкие вопросы — и так понятно, что в больнице. Похоже, морду лица мне отрихтовало изрядно, да и сама головушка болит, будто скальп сняли. А уж что внутри неё творится — лучше сразу сознание обратно потерять. Я бы рад, да не получается. Для этого усилия какие-то приложить надо, а я даже пальцем пошевелить не могу. Попробовать покричать?

— Фффыыаа! Фффыыаааа!!!

Едрит мадрид! Доктора, чтоб их! Они мне что, рот зашили!? Ага, и похоже, челюсть как покойнику подвязали, тьфу, тьфу. Блин! А что так тихо? Я ж в морге!!!

...Да, испугаться было удачной находкой. Сколько времени-то прошло? Или я за полярным кругом и здесь всю дорогу белый день? Это вряд ли, октябрь всё-таки. Значит не меньше суток, судя по тени от лампы на потолке, которая примерно на том же месте, что и в прошлый раз. Голова болит меньше. Привык что ли? Нет, кричать я сегодня не буду, больно уж мне нащупанные распухшим языком осколки зубов не нравятся. Да и челюсть не просто так подвязали, наверное. Если перелом, то его лучше не тревожить. Попробую напрячься и руками пошевелить. Ага! Получается! Ещё немно...

... Перестарался. Тень на потолке уже не удивляет. Даже приятно. Есть в мире что-то неизменное, на что опереться можно. Вот на руки опираться пока нельзя, хотя шевелить ими понемногу получается. Похоже, выползаю потихоньку. Мне б живого человека увидеть, а то всё сам с собой да сам с собой. Не может быть, чтоб меня не проверяли, надо только подождать пока кто-нибудь не придёт. И не отрубиться до этого. Скучно. Заняться самокопанием? Гораздо интереснее подумать, что с машиной произошло. Жаль не видел ничего. Но на слух движок на высоких оборотах работал, а водитель переключался. Странно, обороты он вроде должен был снизить перед включением второй. Синхронизаторов в коробке нет. Значит авария, скорее всего, именно из-за несогласованности двигателя и коробки произошла. Что могло развалиться? Да всё что угодно! Опаньки! Кто это у нас? Какая милая женщина! Тётка! Тётка!!! Ты куда!!? Блин...

А... Новый персонаж. "Едет, едет доктор сквозь снежную равнину, порошок заветный людям он везёт". Обезболивающее где? Хотя...Что там на нынешний день актуально? Морфин? Ну его к лешему.

— Оперативный уполномоченный отдела ЭКУ ОГПУ по борьбе с вредительством и саботажем Косов!

Вот те раз! Только тебя мне сейчас и не хватало.

— Вы, гражданин Любимов, подозреваетесь в дезорганизации выпуска машин на заводе ЗИЛ, саботаже и умышленном вредительстве. А также в покушении на жизнь представителей руководства ВКПб и ВСНХ.

Всё приплыли. С таким диагнозом летальный исход обеспечен.

— Советую не запираться, ваши подельники уже дали обличающие вас показания. Вы можете облегчить свою участь чистосердечным признанием.

Ага. Расстрел заменят на полвека лагерей. Спасибо.

— В первую очередь меня интересует состав вашей антисоветской подрывной группы. Назовите фамилии участников и пособников.

Он что издевается? Ага, кажется, додумался.

— Вот карандаш, бумага, пишите.

Ну что ж, напишем. Читай, дорогой.

— И-д-и-н-а-х . Вот так то лучше! А Идинах это имя или фамилия? Я что-то такой не припомню...

Досвидос, догадливый! До новых встреч! Уплываю...

Эпизод 2.

Целую неделю меня никто не беспокоил, кроме медсестры, всегда одной и той же, да врача. При этом всё наше общение ограничивалось только темой моего здоровья. Медики наконец-таки разрешили мне потихоньку говорить, но на мои вопросы, выходящие за пределы их компетенции, попросту не отвечали. Ни на какие. Даже про жену с сыном промолчали.

Такое "подвешенное" положение изрядно давило на мозги. Если я арестован, то почему не допрашивают? Следак прискакал, едва заметили, что я очнулся, а теперь ни слуху, ни духу. Если это ошибка какая-то, то почему со мной не разговаривают? Что ж, будем надеяться на лучшее, но готовиться к худшему. А посему, симулировать свою недееспособность как можно дольше. Из больнички сбежать всяко проще, чем из СИЗО, или как там это сейчас называется. В тюрьме сидя я уж точно ничего сделать не смогу, а на свободе ещё можно потрепыхаться.

Я потихоньку уже начал вставать по ночам, когда опасность визитов была наименьшая. Отдельная палата это конечно хорошо, но зачем дверь запирать? Вид из окна меня и порадовал и огорчил одновременно. Место я узнал сразу — 23-я горбольница. До Таганки — пять минут ходу. Грамотно это меня сюда определили, в случае чего за решётку путь короткий. Но ничего, мне тоже неплохо, до реки рукой подать, а там бережком до Садового и по мостику к Павелецкому вокзалу. За ночь доберусь, пожалуй, и на каком-нибудь товарняке смыться успею.

Окно оказалось незапертым, осторожно открыв его, я впустил внутрь сырой и холодный октябрьский ветер. Второй этаж, плохо. Придётся спускаться на простынях. Заодно и об одежде, по крайней мере, на первое время надо подумать. Улыбнувшись мысленно нарисованному новому персонажу для фильмов ужасов — одетому в пончо из одеяла, скрывающего памперс из набитой ватой наволочки, перебинтованного мужика, грабящего поздних прохожих на предмет штанов и сапог, а лучше и рубахи с курткой и кепкой, направился к умывальнику, чтобы оценить свою физиономию.

Тоже мне тюремщики! Даже зеркало не сняли. А ну как зарежу кого осколком стекла в тряпку замотанным? Не ждёте, значит, подляны такой от меня. Хорошо, не буду вас прежде времени расстраивать. Ладно, это по боку пока, посмотрим лучше какой я теперь красавец. Жаль, что свет зажечь нельзя. Обойдёмся фонарём на улице, света через окно достаточно, чтобы хоть посмотреть, где и как меня перебинтовали. Ага, всё как доктор прописал, в смысле, говорил. Прилетело мне в левую половину башки, и похоже неслабо. Щека с верхней губой разорваны, зубы верхней челюсти там же выбиты, хорошо, что не спереди. Множественные порезы черепушки и сотрясение её внутренностей. Хорошо, что не пробило. Ладно, глаза-уши целы и ладно. Как говорится, пока пальцы есть — мужик не импотент.

Итак, решено. Как только почувствую, что смогу более-менее длительное время передвигаться самостоятельно, ухожу. Нечего мне здесь ждать, когда придут добры молодцы, возьмут под белы ручки, да в камеру.

Эпизод 3.

Стоило мне окончательно назначить для себя дату побега на ближайшую ночь, как с самого утра ко мне заявился ... Лихачёв. Да не один, а во главе целой делегации конструкторов и рабочих ЗИЛа. Я уже давно смирился с мыслью, что кроме врачей стоит ждать только чекистов, поэтому поначалу глазам своим не поверил.

— Ну, здравствуй, страдалец — С улыбкой сказал директор завода. — Что моргаешь да молчишь? Говорить больно?

— Нормально, не офыдал профто. — Ответил я, стараясь говорить как можно правильнее.

— Ха! Эк, тебя приложило! Нехорошо, конечно, но я даже рад. Теперь тебе против руководства выступать трудновато будет. Жаль, конечно — такого оратора потеряли!

— Фто ф феной?

— Хорошо всё. Мы, сначала, сказали ей, было, что в командировку тебя послали, чтобне пугать. Мало ли, молоко всё же. Да, два дня спустя, всё равно следователь к ней заявился. Но обошлось, ты не волнуйся.

— Фын?

— Полина твоя его никому не показывает. Говорит, месяца не прошло. Пережитки и предрассудки это всё! Но велела передать, что здоров. На папку похож.