Най разложила печенье на подносе, вместе с несколькими другими лакомствами — пирогом удж и кубиками пахнущего пряными травами местного сыра, и прихорошилась прежде чем снова выйти во двор. За всю свою жизнь, она ещё не чувствовала себя так глупо.
Ну, попробуй им сказать, что ты просто проходила мимо. Люди, которые проходят мимо — таких вещей не делают.
— Эй, перерыв! — окликнул игроков Джайнг.
Най сверилась с хроно.
— У вас есть десять минут. — объявила она.
— Еда! — воскликнул Фай. — Ори'шраан!
Аппетиты у клонов были впечатляющими, и на время еды остановилось всё — даже отличная игра. Най поставила поднос на старый снарядный ящик, лежавший во дворе, и шлепнула по пальцам Фая, потянувшегося к печенью.
— На это первый в очереди твой папа. — Она взъерошила Фаю волосы, и для утешения сунула ему в рот кусок уджа. — Это особенный сюрприз. Давай, Кэл. Скажи, что ты о них думаешь.
Скирата смотрел на печенье несколько секунд. Может быть, она сделала их неправильной формы? Но хотя у Кэла не дрогнуло ни единого мускула — Джусик, Скаут и Кина Ха все вместе, одновременно посмотрели на него. Они что-то почувствовали.
О нет. Я сделала что-то совершенно неправильное...
Куат был странным миром. С одной стороны — вершины современной технологии и тяжелой промышленности. С другой — феодализм и деление на касты; его торговые дворянки, пользующиеся своими слугами-супругами, чтобы произвести наследников. Это общество отталкивало её. Скирата, должно быть, был маленьким ребенком когда он покинул Куат, слишком маленьким, чтобы знать о подобных вещах, но она не была бы удивлена, узнав что именно оттуда растут корни его ненависти к знати, привилегиям и эксплуатации. Всего этого не было на Мандалоре.
Скирата слегка склонился над подносом и вдохнул воздух. Потом он взял печенье, откусил и прикрыл глаза. Кэд обеими руками потянулся к нему, выворачиваясь у Джусика из рук, чтобы коснуться деда. И тогда Най заметила слезы, сочащиеся из-под век Скираты.
Он с трудом сглотнул.
— Шаб, как снова побывал в прошлом...
— Извини... — проговорила она
— Не извиняйся. Они отлично удались.
Запах воскрешает воспоминания лучше всего прочего. Най знала, что Скирата был усыновлен наемником, который нашел его живущим, как маленький дикий зверь, в развалинах, в зоне боевых действий. Считать, что у всех детство было одной долгой солнечной и теплой идиллией, было большой ошибкой. Для большинства из этого клана, ранние годы жизни были полны страха и смертельной угрозы, так что любой, кто напоминал о таком прошлом — напрашивался на неприятности.
Скирата отвернулся и пока все остальные ели прошелся по дворику, опустив голову. Обычно он не стеснялся слез. Дело было в чем-то другом.
В конце концов он вернулся к подносу, и взял ещё одно печенье.
— Я смог вспомнить маму. — проговорил он. — Знаешь, я уже много лет не вспоминал о ней.
Скирата никогда не рассказывал о своей матери, или о жене его приемного отца. Всё в его жизни вращалось вокруг отцов. Най не знала — вскрыла ли она старую рану, или подтолкнула его к давно назревшему катарсису, но так или иначе, она не хотела его слез. Она чувствовала себя ужасно.
Скирата не вернулся к игре, как другие. Он легко толкнул Скаут, чтобы та заняла его место, и Най была уверена, что подростка затопчут в ту же секунду. Но у неё оказался исключительный талант уклоняться и уворачиваться, словно она знала, что случится в следующий миг. Это выглядело как работа очередного джедайское умения. Най заметила, как Джусик понимающе улыбается ей.
Вновь спокойный Скирата наблюдал со стороны. Мирд устроился рядом с ним, и не отрывал золотых, с красными ободками глаз, от печенья в его руке.
— Иногда мне хочется, чтобы я мог стереть себе память. — проговорил Кэл. — Только скверные эпизоды.
— А Джусик мог бы сделать это для тебя?
— Не уверен, что я достаточно хороший человек для этого.
— Прости. Я не подумала как следует, Кэл. Я не понимала, как это больно.
— У них горько-сладкий вкус. Эйхан. Одна из составляющих Мэндо. Болезненные воспоминания о любимых в моменты, которые без этого были бы радостными. И одного без другого в жизни не бывает. — Скирата разгрыз ещё одно печенье, а следующее отдал Мирду. — А за ним следует шерайшой, и эйхан неизбежно несет шерайшой, и так колесо снова поворачивается к радости.
— Что такое шерайшой?
— Жажда жизни. Схватить её, и жить этим днем, потому что ты не знаешь — будешь ли ты завтра в этом мире.
— Шерайшой. Мне нравится это слово.
— Если случится когда-нибудь увидеть Мэндо в оранжевой броне — цвет будет значить именно это. — Скирата поднес последний кусочек печенья к носу и вдохнул запах. Аромат явно навевал ему воспоминания. — Ты замечательная женщина, Най.
— Ты и сам не так уж плох, коротышка.
Таков был шерайшой в действии. Снег таял, солнце отчаянно старалось чтобы его заметили, и это легкое обещание окончания зимы высекло искры — внезапный матч в мешгеройю и скромный пир. Най это понравилось. Её жизнь всегда проходила в ожидании отсроченной радости, в ожидании когда наступит тот призрачный день, когда она и её муж смогут счастливо проводить время вместе. Но теперь этот день прошел мимо уже несколько тысяч раз, и никогда не наступит снова.
Ордо, полосатый от пота и явно довольный собой, остановил игру чтобы раздать кружки с не'тра галом. Най решила что сейчас самое время научиться получать удовольствие от сладкого, темного пива Мэндо, их безумного помешательства на боло-болле, и их эксцентричного гостеприимства, которое могло без тени сомнения принять вместе и друзей и старых врагов. Пожалуй, придет и то время, когда она привыкнет и к их более грубой стороне, к их безжалостности. Но это могло подождать.
Сейчас было самое лучшее время для множества вещей. И лучше испытать их позже, чем никогда.
— К'ойаси. — сказала она. Не было тоста лучше этого. Это был приказ — "останься в живых, вернись в целости", но также он мог означать и всё от "оставайся здесь" до "живи на всю катушку". Если что-то могло сказать ей всё о мандалорианцах, то таким было именно это слово, с двумя берущими за душу значениями. — К'ойаси.
Остаться в живых было тем, на что никто из них не мог твердо рассчитывать.
* * *
Лаборатория, Кириморут, вечер того же дня.
— Неудивительно, что у Арлы чердак поехал. — сказал Гиламар. Он сидел за рабочим столом, с полупустой кружкой эля в одной руке и читал результаты тестов. — Шарлатаны из Центра Валорума давали ей себенодон. И в течение долгого времени, к тому же.
Утан не была врачом, но она следила за общей медициной, читая каждый научный журнал, который ей позволяли заполучить в Центре. Ей нечего больше было делать три года, кроме как читать и теоретизировать. Ещё некоторую пищу для ума ей давало разведение сока-мух для изучения генетических вариаций. Хотела бы она знать, не сочтет ли Гиламар её сумасшедшей за то, что она давала мухам имена.
— Очередной нейролептический препарат, верно?
Он сделал глоток эля.
— Верно. И довольно грубый, я бы сказал. Удивительно, что она вообще была в сознании, когда её нашел Бард'ика.
— С тем же успехом они могли бы стукнуть её по голове молотком.
— Да; ему требуется время, чтобы метаболизироваться и полностью вывестись из организма, так что она всё ещё под действием препарата, и это объясняет почему она начинает отзываться.
— Это не опасно — вот так прекращать прием лекарства?
— Может быть. Впрочем, всегда можно перейти на сокращенные дозы. Хотя, учитывая насколько стоек себенодон — она наверняка всё ещё под дозой.
Доктор, работающий с пивом в руке, был совершенно не в духе той профессиональной дисциплины, к которой привыкла Утан, но Гиламар, похоже, неплохо справлялся с работой. Эта лаборатория внезапно стала её убежищем, легким эхом её жизни, такой, какой она была когда-то, прежде чем началась война, и ей нравилось приходить сюда, наслаждаясь и новизной относительной свободы и знакомым, привычным окружением стоящего здесь оборудования. Может быть, и Гиламару нравилось вспоминать о временах, когда ему не приходилось зарабатывать себе на жизнь войной.
И снова поговорить на профессиональные темы тоже было приятно.
— Так, а как вы раздобыли всё это оборудование? — поинтересовалась она. — Не только эту лабораторию. Всё медицинское снаряжение. Портативный диагностический набор. Мониторы. Операционный стол. Я не могу не заметить, что на всём тут стоят инвентарные бирки центрального Республиканского медснаба.
— А, — отмахнулся Гиламар. — Это потому, что по большей части я их украл, хотя саму эту лабораторию мы купили честно и законно. Впрочем, деньги, которые мы использовали, вроде бы тоже были ворованные. Ну вы же знаете, какие они — Мэндо. У нас у всех до последнего шустрые пальцы и ни стыда, ни совести.
Утан обнаружила, что она смеется. Какую-то секунду она думала что тот шутит, но даже когда она поняла, что он не шутил — она всё равно считала это смешным. Большинство преступников воровали ценные и слабо охраняемые вещи, в крайнем случае — безделушки которые им понравились. Но этот человек воровал целые госпитали. Это придавало ему определенный шик.
— Я считаю население Кириморута на этот момент в тридцать персон, если ты считаешь с ними и стрилла.
— Считаю, Куэйл, считаю. Мне всё равно — сколько ног у моих пациентов.
— Так... Я знаю, что мы вдали от приличных медицинских учреждений, за целый сектор, если быть точным, но не чересчур ли крута эта ваша клиника?
— Не чересчур, если ты собираешься справляться с любыми ранениями, с которыми к тебе могут попасть клон-солдаты.
— Тогда похоже, что Скирата серьезно взялся за обустройство дезертиров.
— Некоторые из этих парней могут быть серьезно ранены. Ты знаешь, что случилось с Фаем? Вот, и посмотри на него теперь.
— Временная кома?
— Смерть мозга. Я про реальную смерть мозга. Его отключили от жизнеобеспечения, он продолжал дышать, но сканирование мозга давало ровную линию.
— Ты в этом уверен?
— О да. Фай — наше маленькое чудо.
— Не говори мне, что ты нейрохирург. Или так, или ты спер дроида-нейромеда.
— Нет, на помощь пришел Док Джедай. Бард'ика собрал Фая заново. Поразительно.
— Значит, они годятся на большее, чем просто быть у республики на побегушках.
— Некоторые — да. Кроме того, он теперь не джедай. Никогда не называйте его словом на букву "дж".
— Так они что, могут отключать свою "джедайскость"?
— Вы шутите, доктор Утан?
— Как только вы могли такое подумать, доктор Гиламар...
Беседуя с умным человеком, Утан наслаждалась подколками и выпадами. Гиламар говорил на её жаргоне, понимал её профессию и, несмотря на его нос бывалого боксера, а может и благодаря ему — она посчитала его привлекательным компаньоном. Учитывая то, что с ней случилось — она никак не ожидала, что не будет испытывать желания убивать всех мандалорианцев подряд. Одиночное заключение изменило её, и она всё ещё не могла понять — насколько.
Настолько, что я рада связаться с отбросами галактики. Верно? Но в нынешнее время никто не таков, каким я его считаю.
Гиламар пожал плечами.
— Не знаю как насчет других джедаев, за исключением матери Кэда, да покоится она в мэндо, но Бардан покинул Орден до того, как закончилась война. Он приобрел значительные навыки в целительстве. И он очень логичен. К примеру он влиял на уровень прогестерона у Фая, чтобы восстанавливать ткани мозга. Весьма впечатляюще. И при этом он совершенный самоучка.
Утан верила в то, что можно было обнаружить и продемонстрировать, в то же самое, как подозревала она, верил и Гиламар. Но когда подводит наука — за соломинку схватится всякий. И, возможно, некоторые соломинки были более реальны, чем она могла представить.
— Так, а ты начал жизнь среди мандалорианцев или вступил в клуб позже? — поинтересовалась она. — Ты говоришь заметно иначе.
— Взрослый новичок. Моя покойная жена была мандалорианкой. И в броне я выгляжу внушительней. — Самоконтроль Гиламара на какую-то крошечную долю ослаб. — Если спросите, почему я закончил как Куэваль Дар... некоторые из моих пациентов были из тех, кто вечно влезают в большие неприятности, и имеют привычку втягивать в это и других. Хорошая сторона — в том, что Мэндо вечно требуется масса неотложных операций и первой медицинской помощи, и никто не задает вопросов. Плохая — что я не могу перенаправлять пациентов в какую-нибудь роскошную диетическую клинику Корусканта.
— Имперского Города.
— Что?
— Палпатин переименовал Корускант в Имперский Город. Это было в голоновостях.
— Кто бы мог сказать, что этому жалкому ублюдку нравится переименовывать города ради чувства собственной важности...
— Он никогда не производил на меня такого впечатления. Я про "жалкий". Ублюдок — да. — Утан встала и включила голоприемник. — По крайней мере, Скирата постарался, чтобы здесь у неё было достаточно вещей для развлечения. Он не был полной скотиной. — Когда вы в последний раз смотрели голоновости?
— Я просматриваю заголовки на деке. Там сплошь мусор. И при Республике тоже был мусор. Ничего не меняется.
Утан были нужны новости, пусть даже мусорные, потому что это было единственной весточкой о её мире, даже если они и были профильтрованы режимом, считавшим его опасным врагом. Она уже много лет не была дома. Она заметила свое отражение в голоэкране, на миг наложившееся на картины разрушений в далеких мирах, таких как Надхе, Сел Амиин и Ланжер. Всё, что она видела — было её виной, она не остановила захват власти Палпатином, когда у неё был шанс. Она была настолько близко к завершению вируса FG36, когда её захватила команда "Омега"... От этой мысли становилось больно.
А теперь они здесь, верно? Хотя бы Фай и Атин. Забавно, сейчас у меня есть для них имена. Я могу различать их. У них есть свои жизни, жены, истории, планы на будущее. Было ли всё это их ошибкой?
Она не знала. Она не знала, как смотреть них — как на угрозу, которую он когда-то пыталась нейтрализовать, или как на молодых мужчин, которых она знала, с которыми она ела и говорила. Она смотрела на экран, чувствуя как взгляд Гиламара прожигает в ней дыру, и ждала когда её мир появится в списке планет, которые ещё не поняли, что Империя их друг и хочет им только лишь лучшего.
"Тем временем на Гибаде лидеры собравшихся в Коливерине отказали Имперской дипломатической миссии в посадке. После четырехнедельных переговоров, силы Гибадана..."
Это не выглядело дипломатической миссией. Это выглядело как штурмовой корабль. И солдаты в этом корабле были точно такими же замечательными молодыми людьми как те, которых она только что видела играющими в боло-болл и корчащими рожи, чтобы развеселить маленького сына одного из их братьев.
Утан жила в мире ясных, точных ответов и, даже во всё ещё неточном мире генетики — предсказуемых результатов. Смятение и противоречивые чувства не были ей привычны. И они ей совершенно не нравились.
