Все в твоих руках

Закончив с едой, Сева еще минут пятнадцать-двадцать прогуливался в институтском дворе, прикидывал: а не рановато ли идти к Велеречиву? Может он у себя в кабинете обедает. Если же лаборатория с восьми начинает, то на обед полагается уходить к одиннадцати... Он вдруг хихикнул: вспомнил как в сходной ситуации, когда его вызвал к себе Инхандек, а молодой спец все тянул, настраивался на разговор с высоким начальством, Егорыч так прокомментировал поведение Юрина:

— Ты, Сева, готовишься к визиту, как к первой брачной ночи, ха-ха.

Ну, шеф! Ну, насмешник!

'Сорок седьмую' Сева отыскал без труда.

Велеречев оказался свободен и радушно принял гостя. Угостил чаем, принялся излагать свои взгляды на природу философского камня. Его манера выражаться мало чем отличалась от речи шефа. Или это институтская атмосфера так шлифует сотрудников? Сева, как мог, старался соответствовать. Вел 'умную' беседу, переспрашивал, комментировал. Велеречев высказал предположение, дескать, философский камень суть некая самозарождающаяся в живом теле субстанция, а Сева подумал: вдруг и в нем имеется такой камень? Вышло так, что он напросился на проверку собственного тела в изобретенном Арнольдовичем аппарате, да и заснул там.

Дальнейшее само по себе напоминало театр абсурда, а уж только что проснувшемуся Юрину и вовсе показалось продолжением кошмара из сна.

Выяснилось, что проспал он достаточно долго, руководителя лаборатории нет, в комнате распоряжаются неприятного вида личности, из тех, кого обычно называют 'людьми в штатском'. Заместитель директора также был здесь, но смотрел отсутствующим взором.

Юрин чувствовал себя семиклассником, которого директор школы застал с дымящимся бычком. Еще бы — спал на работе! А как только до Всеволода дошло, что пока он дрыхнул, кто-то, судя по всему, убил Велеречева, и запросто мог укокошить его, как свидетеля, с молодым человеком едва не случилась истерика. В довершение ко всему, сопоставив вопросы 'силовика' и хмурость замнача, Юрин понял, что является чуть ли не главным подозреваемым.

Как только появилась возможность (его оставили одного, обнаружив нечто важное в соседнем помещении), Сева тут же позвонил Солнцеву.

— Ты что там, заснул? — раздался недовольный голос шефа.

— Я не нарочно... Но это не главное: Велеречева увозят.

— Куда? Что ты еще натворил?

— Я ... Ну я ...

— Помолчи, сделай одолжение.

Сева послушно прервал бессвязный лепет. А Солнцев дал следующее указание:

— Прижми трубку посильней к уху.

В голове молодого специалиста странным образом промелькнули недавние события, причем в обратной последовательности, вплоть до разговора с шефом, перед тем как пойти в столовую. Затем все повторилось обычным порядком. Длилась эта 'прокрутка' не более секунды.

— Все понятно,— констатировал Егорыч.— Жди, я сейчас буду.

2

— Прочитайте и подпишите.

Капитан Сысин протянул Всеволоду бланк.

— Что это?

— Подписка о невыезде. До окончания следствия.

— Но...

— Знаешь, парень, — оборвал Сысин, — я мог бы отправить тебя в КПЗ. Но ты отчего-то мне симпатичен. Пока, — сделал ударение, — можешь быть свободен. И не вздумай пуститься в бега! Надеюсь на твое благоразумие...

Сева был раздавлен, деморализован. Что происходит!? Никто ничего не хочет объяснить. Только вопросы дурацкие, туманные намеки и запугивания. У них нет против него прямых улик, это ясно; но понятно и другое — им ничего не стоит засадить его за решетку, навешав, как говорят блатные, 'всех собак'. Хорошо еще мент не злой попался.

Пробежав глазами текст документа, даже не вникнув, толком, в содержание, Сева подмахнул бумаженцию, ограничивающую его в правах. Тотчас же вспомнилась шутливая, но поучительная фраза, которую любил повторять отец: 'Каждая подпись — шаг к тюрьме'. Батя в таких делах дока: занимал материально-ответственную должность, через его руки ежедневно проходили десятки накладных, ведомостей, ордеров...

Не мог знать молодой специалист, что Сысин отпустил его под подписку вовсе не от доброты душевной, а потому, что следствие зашло в тупик.

Выяснилось: 1.Велеречев убит револьверной пулей. 2. Стреляли, очевидно, с большого расстояния — пуля была на излете. Об этом свидетельствовал характер ранения. 3. Оружия в помещении не нашли, хотя обшарили все щели, даже применили металлоискатель, способный обнаружить иголку в стоге сена.

Таким образом, оснований для задержания Юрина у следственных органов не имелось.

— Я могу идти?— спросил Сева, поднимаясь со стула.

— Да, — кивнул Сысин.

— Прощайте.

— До свидания, — многозначительно поправил капитан.

Всеволод постарался как можно быстрее выбраться на волю из мрачного здания, где того и гляди, застрянешь на неопределенный срок. На улице, несмотря на поздний час, было светло — белые ночи. И безлюдно, разве что какой-нибудь подгулявший гражданин бредет, влекомый к родному дому инстинктом. Сева торопливо зашагал в сторону общаги.

Жизнь в городке, как оказалось, не затихала и ночью. Из бара с грустно-юморным названием 'Соловки' доносилась приглушенная музыка — гуляла 'золотая молодежь', проматывая родительские денежки, новоявленные бизнесмены 'оттягивались' после трудов праведных, 'братки' накачивались виски и текилой, подражая крутым парням голливудских блокбастеров. Юрину требовалась разрядка — рюмаха коньяка сейчас бы не помешала.

Двери злачного заведения гостеприимно распахнулись, впустив внутрь очередного полуночника. Сева прошел к стойке, спросил коньяк, проглотил одним махом.

— На ловца и зверь...

Всеволод обернулся. Рядом пристроился незнакомый мужик. Не старый. Не слишком молодой. Так — от тридцати до сорока можно дать. Бритый наголо. Накаченный — под обтягивающей грудь футболкой перекатываются тугие мускулы.

— Ты ведь в Институте работаешь, — небрежно обронил незнакомец. — Юрин Сева?

— Откуда вы меня знаете? — насторожился Всеволод. Мужик ему не понравился: наглый тон, бесцеремонность, повадки...

— А я всех в Соловейске знаю. Это мой город.

Вот так. Не больше и не меньше. А может, он на самом деле мэр Соловейска? В наше сумасшедшее время все возможно.

Незнакомец потягивал из рюмки янтарную жидкость — виски, похоже, дорогущее, играл левой рукой связкой ключей с брелоком в виде черепа.

— Ты, кореш, не делай удивленные глаза. И слушай сюда внимательно. Меченый два раза не повторяет. — 'Хозяин Соловейска' допил пахучий напиток, отставил рюмку. — У нас дело к тебе. Поможешь — не обидим башлями, а станешь кочевряжиться — пеняй на себя. В асфальт закатаем. И, упаси тебя Бог стукнуть в ментовку.

— У кого, у вас, дело? — только и нашелся, спросить Сева.

— Много вопросов задаешь. У нас, — подчеркнул, — этого не любят. В общем, так. Нам нужно знать все о камне философском. У кого из институтских он хранится и где. Разузнай. Сроку тебе — неделя. Время пошло.

Незнакомец небрежно кинул на стойку купюру в двадцать баксов, поднялся, ушел, не прощаясь.

Сева так и сел, придавленный невесть откуда свалившимися на него бедами.

3

Кроме 'маршальского' стола в кабинете Инхандека имелась еще она достопримечательность: мохнатая голова быка с кольцом в носу, закрепленная на стене, там, где в обычных кабинетах висят большие кварцевые часы. Словно в рыцарском замке средней полосы Великобритании, куда эту голову привез виконт-прадедушка из Индии, где проходил службу в колониальном корпусе. Впечатление несколько портило стоящее в углу переходящее красное знамя.

Михаил Егорович равнодушно скользнул взглядом по кабинетному интерьеру и, сев к столу, уставился в окно, демонстрируя отсутствие каких-либо проблем. А что его, Солнцева, должно беспокоить, собственно? Арнольд Адольфович был коллегой, но не другом или товарищем. Убили? Да мало ли криминальных событий происходит 'где-то в России'? На месте преступления находился Юрин, подчиненный Солнцева, да. Но он там был по собственной инициативе, его к покойнику никто не посылал.

Другое дело — голова яка. Однажды Михаил Егорович вот так же был у зама, а того срочно вызвали к директору. Инхандек попросил подождать, и вышел буквально на три минуты. У головы быка тут же открылись глаза и по коровьи грустно посмотрели на Солнцева.

С тех пор между яком и Егорычем установились бессловесные дружелюбные отношения. Входя в кабинет начальника, завлаб окидывал взглядом казенную обстановку, как будто проверял каждый раз: хорошо ли уборщицы протирают пыль. Голова никогда больше не приоткрывала глаза, но каждый раз выражение морды на стене неуловимо менялось, предсказывая, чем закончится разговор или каковы окажутся результаты совещаний. Создавалось впечатление: як знал настрой начальника кабинета.

Хорошо, что Солнцев напрямую не подчинялся Инхандеку. В институте действовало старинное правило: 'Твой подчиненный — не мой подчиненный'. Джордж Мустафьевич мог перераспределить работу между отделами, нажаловаться директору, но... Солнцев сидел на магистральном направлении одной из тем института, и запараллелить работу оказалось не на ком. А к мелким придиркам по качеству отчета Михаил Егорович привык. В отместку он, иной раз, позволял себе называть Инхандека в лицо дураком. А то и покрепче. Замначу приходилось делать вид, что ничего не слышит.

На этот раз голова яка выражала яростную решимость, будто на тибетской тропе быку повстречался снежный барс.

Восседающий в своей обычной позе 'Вольтера в кресле' Джордж Мустафьевич поднял глаза на Солнцева.

— Что скажешь?

— Я? — притворно удивился Михаил Егорович. — Что я должен сказать?

— Не надо юлить, — поморщился Инхандек. — Не надо притворяться: наш коллега погиб. И у него в сейфе нашли золото в самородках. Ты понимаешь, что надо собирать комиссию и решать, куда его отправлять: в Гохран или в Алмазный Фонд? Ведь это — ценности, и им место в Кремле. А там спросят: откуда?

— Ну, не надо так надрываться, Хан. Поднапряжемся, снизим пробу. Потом еще снизим — до следов... И пусть забирают,.. хотя бы в геологический музей. Пириту там самое место.

— Ах, какие мы умные! Ну, допустим — сделали. А теперь ответь для меня. Откуда у Адольфовича золото? С какого, так сказать, месторождения? А главное, кто и за что его убил?

— Вы — начальство, вы и объясняйте.

Инхандек откинулся на спинку кресла, сжал пальцами подлокотники. Теперь место философа занял тиран на троне: властный взгляд, сжатые губы, готовые, казалось, разомкнуться, что бы повелеть: 'В темницу его!'.

— Вот как? Такую, значит, позицию занимаешь?! Тогда все просто — это твой сотрудник.

— Юрин?

— А кто еще?

Егорыч потеребил мочку уха.

— Чтобы потом заявить, будто я его надоумил?

— А что, вариант.

Уголки губ приподнялись в ухмылке. Инхандек продолжил:

— Начнется следствие, тебя возьмут под стражу. Дело-то нешуточное.

— Следствие... — задумчиво повторил Солнцев. — А если я на следствии расскажу всё, что мне известно? Про неликвиды, пионерский лагерь, работу пищевого цеха 'налево'...

— Ты меня в чем-то обвиняешь, Миша?

— Хан, в чем же тебя можно обвинить! Сам-то ты чист, как северное сияние. Но ты покрываешь хапуг... Даже так: они прячутся за тобой. В прежние времена такого бы ты не потерпел.

— То были прежние времена. Теперь многое разрешено. Вернее, не запрещено.

Было видно, что разговор свернул в неприятное для начальника русло, но отступать Инхандек не намерен.

— Хан, мы не на партхозактиве в горисполкоме. Что ты от меня хочешь на самом деле? Чтобы я признал: Арнольд имел философский камень?

— Ты сам произнес это.

Хозяин кабинета вновь расслабился, восседая вальяжно, словно барин средней руки, выслушивающий доклад управляющего имением. Ходить вокруг да около Инхандек мог долго. У Солнцева времени не оставалось. В силу некоторых обстоятельств он попал в цейтнот.

— Мы же с тобой не в этом веке родились, Хан. Совершенно понятно, что в лаборатории, которая занимается 'камнем', золото могло явиться лишь из одного источника. Не в туристических же походах по Соловейску и окрестностям он его выкопал, да?

Инхандек скривился.

— Не институт у нас, а... Арнольд сам тебе рассказал, чем занимается 'сорок седьмая'?

Солнцев отмахнулся.

— Не морочь голову, Хан. Ты прекрасно знаешь — я с покойником не общался... Да тут каждой собаке известно, что Адольфович половину института проверил на своей установке.

— А твой сотрудник, он-то зачем к нему направился?

Ответа зам директора не дождался.

— Молчишь. А Юрин заявил, что ты дал ему задание отыскать 'камень'.

— Не отрицаю.

— Еще бы ты отрицал!..

Инхандек опять состроил недовольную гримасу. Побеждать в дискуссиях замдиректора любил со значительным преимуществом над оппонентом. Ему надо было, чтобы с ним спорили. А уклоняющийся от боя соперник не только не интересен, но и ... опасен. Что на уме? Нет ли в рукаве запасного козыря?

— Хан, что ты дурака валяешь! Это обычная задача для молодого специалиста. Чтобы вник, так сказать, в суть проблематики.

— Как-то глубоко он вник. Комната была закрыта изнутри. В помещении кроме Юрина и Велеречева — никого. Вывод однозначен.

— Но кто-то мог пройти сквозь стену...

— Миша, не смешно. Стены в 'сорок седьмой' непроницаемы.

— А двери?

— И двери, и пол, и потолок...

Инхандек был доволен: теперь Солнцев вел себя, как положено — искал выход, которого не было. Логическими построениями его загнали в угол.

Бычья морда на стене демонстрировала явный интерес, словно шахматный болельщик, точно знающий: партия еще не окончена.

— Возможно, кадавр? Он находился в комнате, а после дематериализовался. А?

— Не говори глупостей. Я понимаю, что у тебя опыт экспериментальной работы огромный и ты мне с полсотни версий выдвинешь... Я проверил твоего Юрина на Магрибском Шаре. И знаешь, что обнаружил?! Искривление! Между получением диплома и приездом в Соловейск...

— Ха! А ведь я сразу догадался: твоя затея с Арконой имела целью лишь проверку молодого специалиста. К чему такие сложности, Хан?

Замдиректора вновь поморщился. Нельзя недооценивать противника. Егорыч — тертый калач, голыми руками его не возьмешь. Похоже, с ним нужно играть в открытую.

— Все очень не просто, Миша. Кто-то сильно интересуется Институтом. Юрин — 'засланный казачок'. Блок, который ему поставили... Я даже не знаю, кто мог это сделать. А главное — зачем?!

Солнцев бросил взгляд на голову яка. Морда казалась задумчивой, будто животное собиралось присоединиться к 'мозговому штурму'.

— Знаешь, Джордж... Все что ты сообщил о Юрине — интересно. Весьма. Но для чего ты битый час болтаешь всякую чепуху. Извини, хочется выругаться матом в твой адрес. Всем, кто хоть что-то смыслит в наших делах ясно: появление Всеволода Кирилловича Юрина здесь не случайно! Никаких способностей к колдовству у него не имеется. Это выпирает настолько явно, что прямо-таки подозрительно: почему его не отправили в тот же день обратно в Питер? Кто-то замолвил за него словечко? Вряд ли. По моим данным Всеволод сам по себе — не плохой человек. Чистый и открытый. И даже если Юрина используют, лучше знать, что именно от него исходит угроза. Это, принимая за аксиому, что наша организация всё еще представляет для кого-то интерес. Но я в это не верю. Просто не представляю, кто мог бы обратить на нас внимание. А то, что администрация давно собирается Институт приватизировать — всем известно.