Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Саша вскрикнула раненой птицей, повернулась и пошла к своей палатке. Не доходя, присела, схватилась за живот.
— Ой, мамочка...
Михалыч бросился к ней.
Бледная, без кровинки в лице, Саша с трудом выговорила:
— Больно.
* * *
В тот год в Фанских горах смерть собрала обильную жатву: жертвами авиакатастрофы стали, вместе с экипажем, семь человек; на восхождениях погибли трое альпинистов, и еще один скончался в больнице; три туриста-дикаря бесследно исчезли. Что произошло с ними, осталось загадкой.
4
Саша потеряла ребенка, и сама едва не лишилась жизни. Машиной ее отвезли в Пенджикент, в районную больницу, оттуда санрейсом доставили в Душанбе. Три дня она балансировала "на краю" из-за большой кровопотери (последствие выкидыша). Не обошлось без осложнений. Врачи оценивали состояние больной, как критическое.
Саша пребывала в полузабытье, бредила, металась. Все карабкалась наверх, силилась выбраться из глубокой ямы — не получалось; она снова и снова лезла, падала, поднималась... То, вдруг, она оказывалась маленькой девочкой, заблудившейся в горах: отстала от мамы в маршруте, жалобно звала ее, но кругом лишь скалы да бездонные пропасти....
— Саша, девочка моя...
Она открыла глаза и увидела маму, сидящую на стуле, возле кровати. Мама тихо плакала.
— Не плачь, мулечка,— попросила Саша.
— Ой, проснулась... Лежи, лежи. Я не буду плакать.
Появились две женщины во врачебных халатах. Маму попросили выйти. Сашу чем-то напоили, затем сделали укол, она опять заснула.
Утром солнце ярко осветило небольшую, на две койки палату. Саша открыла глаза, осмотрелась. Она была здесь одна — вторая койка аккуратно застелена. Пахло хлоркой и лекарствами. Из крана умывальника, что находился в углу палаты, падали гулкие капли.
Зашла врач, полная улыбчивая кореянка, в годах.
— Как себя чувствуем? Голова не болит? Ну-ка, давай посмотрим тебя... Так, хорошо. Присядь, пожалуйста.... Так, давай послушаем. Дыши... Еще. Не дыши.... Давление, давай, померим.
Тараторила, как сорока. Саша и рта не раскрыла — докторша все сказала за нее.
— Хорошо. Только слабость есть, немного, да? Голова кружится, да? Сейчас сестричка укольчик сделает... Лежи, вставать нельзя, ни в туалет, никуда.
Потом пришла мама. С большой сумкой, в накинутом на плечи белом халате. Присела возле койки, положила руку на лоб дочери.
— Не болит? Я поесть тебе принесла. Покормлю тебя сейчас. Как раньше, из ложечки.
— Какое сегодня число?
— Шестнадцатое.
Саша закрыла глаза, поджала дрожащие губы.
— Похороны уже были?
Мама молча кивнула. Саша, не видя ее, все поняла.
У мамы опять слезы навернулись. Она торопливо достала платок, промокнула.
— А Бронислава Вячеславовна... Как она?— спросила Саша, вспомнив о свекрови.
— Держится.
— А папа? Он в поле?
— Нет, здесь он, со мной. Внизу сидит, в вестибюле. Меня одну только пустили, и то, на полчаса, не дольше.
Мама покормила Сашу, умыла ее, помогла переодеть ночнушку. Саша все, как во сне делала — ушла в себя. Мама лишь вздыхала, шмыгала носом, часто платок доставала.
В таком состоянии Саша пребывала в последующие три-четыре дня. Мама не на шутку обеспокоилась ее душевным здоровьем. Неужели, к психиатру придется обращаться? Не дай бог.
Сашу по очереди навещали все родственники. Старались ободрить. Саша оставалась безучастной к их разговорам, отвечала односложно. Она не плакала, но и не улыбалась, вообще не проявляла никаких эмоций.
На пятый день заявилась Зулька.
— О, привет, Сэнди!
Наклонилась, обняла подругу, чмокнула в шеку.
— Привет.
Саша впервые за последние дни не выглядела человекоподобным роботом.
— Как ты узнала про меня, Зулька?
— Я же в партии Информации работаю. Забыла?
Зулька вывалила на Сашу кучу новостей. В основном про себя. Похвасталась:
— У меня роман. С таким мужчиной... Он москвич, кандидат наук. Красавец. Такой мужик, о-о! Его группа здесь работает, по договору. Они сейчас в районе Магиана. Ты, может, даже видела их. Вы ведь рядом, где-то, находились?
Саша кивнула. Некоторое время она молчала: Зулька неосторожно напомнила ей о трагедии. Потом, неожиданно, заговорила:
— Ты, знаешь, Зулька, я, кажется, на самом деле видала твоего... красавца. Высокий такой, с бородкой? Как же его фамилия,.. Козырев, кажется.
— Кошелев, — поправила Зулька. — Да, это он. Ну, и как тебе?
— Достойный мужчина, — ответила Саша неопределенно. — Зуль, ты Ленку Куракину давно видела?
— Ты что, не в курсе? Она замуж выскочила, за немца, и умотала с ним. Сейчас в Германии живет. Он с ее Борькой вместе работал, на СТО. Ленка мне недавно написала. Мол, скучаю по дому, плачу каждый день... Ой, ой, так я и поверила — плачет она, как же! Рада, небось, до усрачки. Они пока живут... Ну, типа лагеря карантинного. Их там обучают всему: законам, порядкам... Как с дикарями, в общем. И ты поняла, они на пособие уже тачку себе взяли — "ауди"...
Язык у Зульки был, что называется, без костей.
— А брат ее тоже уехал?
— Борька? Да нет, чего ему там делать... Хотя, может и укатил куда. Не знаю, сто лет с ним не встречалась.
После Зулькиного визита Саша немного оживилась. Только чувствовала себя неважно.
И улыбаться, похоже, совсем разучилась.
* * *
Зуля Деникаева не подозревала, что на тот момент, когда она рассказывала подруге о новом любовнике, Лев Никитьевич Кошелев был уже почти сутки мертв. Произошел несчастный случай, из-за небрежного обращения его помощника с охотничьим оружием.
Еще один скорбный эпизод в Фанских горах в тот злополучный год.
5
У Саши появилась соседка. Пожилая и замкнутая. Все молчала, только вздыхала, да постанывала. Саша подумала: уж не немая ли. Самой Саше разговаривать не хотелось, но такое соседство — тоже не подарок. А, впрочем...
Тут соседка подала, неожиданно голос.
— Дочка, — позвала Сашу старуха. — Дочка, налей мне водички.
Саша даже вздрогнула. Уточнила:
— Минералки?
— Ага.
Саша передала ей бутылку, но та не взяла.
— Налей.
Вот так: ни тебе "пожалуйста", ни "спасибо".
Полина Андреевна, так звали бабку, не слишком докучала соседке. Обращалась, в основном, с просьбами, больше смахивающими на приказы: "дай", "налей". Саша не обижалась на такую бесцеремонность: не пристает с расспросами, и ладно.
Иногда, впрочем, на Полину Андреевну находило желание поболтать. Просто так, ни с того, ни с сего, начинала рассказывать:
— Дочка у меня в Оренбурге живет. замужем. Зять-то у меня хороший, работящий мужик, все в доме делает. Он и в магазин сходит, и ужин сготовит, когда дочка на работе задерживается. Она в вечерней школе работает, учительница. Да, зять хороший у меня, ничего не скажу. Вот невестка, Нинка, от стерва, такую еще поискать! Мужик, может, отдохнуть хочет, а она ему: "Хлеба у нас нет, сходи в магазин". Нет, совсем, совести...
Старуха даже не заметила анекдотичности своих высказываний: по отношению к своему чаду белое то, что для другого — черное.
А еще Полина Андреевна панически боялась уколов. Когда в палату входила медсестра со шприцем, она сразу начинала скулить:
— Может не сейчас, а? Попозже...
Медсестра на корню пресекала старушечье нытье.
— Что вы, ей богу, как малое дитя... Ну-ка, повернулись. Быстро!
— Только потихоньку... Ой!
— Все, все. И не надо дергаться, когда колют. Вот соседка ваша — ей уколы больнючие делаем, терпит же, не кричит, и не хнычет.
"Что те уколы, — подумала Саша с горечью, — по сравнению с болью, которая там, в душе". Она действительно не жаловалась, не причитала, а если и плакала, то так, чтобы никто не видел.
Родные и знакомые не забывали Сашу, навещали, приободрить старались. И это было ей в тягость. Саше казалось: без их назойливого внимания она бы скорее справилась с душевной болью. Вот Полине Андреевне, соседке, родственники не докучали визитами. Один раз появился мужчина лет сорока-пятидесяти, лысоватый, потрепанный, какой-то. Сын, должно быть. Принес старухе домашнюю еду, спросил про самочувствие — и был таков. Не присел даже. Пару раз приходила невестка, та самая " Нинка-стерва". Оказалось — нормальная женщина, приветливая, улыбчивая. Подробно расспросила бабку, что, да как, чего принести в следующий раз. Старуха лисила, говорила с невесткой не просто любезно — заискивающе, "Ниночкой" называла.
Соседка, конечно, не подарок, да бог ей судья. Сашу другое мучило — бессонница. Многим знакомое состояние, когда чем больше стараешься, тем дольше не можешь заснуть. Пытаешься задействовать проверенные средства, вроде счета овец, но скоро понимаешь: это, что мертвому припарки. Остается лежать, таращится в темноту, и стараться думать о приятном. И тогда, может быть, спасительный сон придет.
Сначала Саша пыталась самостоятельно справиться с проблемой, затем с помощью снотворного. Тут новая напасть: теперь засыпала она моментально, но где-то часа в три-четыре ночи просыпалась, и — всё, до утра уже не смыкала глаз.
Неудивительно, что каждое утро Саша, глядя в зеркало, видела там одну и ту же печальную картину: бледное измученное лицо, серые тени вокруг глаз, на голове — воронье гнездо. Как могла, старалась привести себя в порядок. Ждала кого то? Пожалуй,.. хотя и не признавалась, даже самой себе.
Не напрасно ждала. Макс пришел.
Спросил разрешения войти. Как-то неуверенно поздоровался, спросил о самочувствии. Заметно было, что смущается, не знает, как общаться с молодой женщиной, только-только пережившей гибель мужа и потерю ребенка. Двусмысленная ситуация. Она вдова, он ... не понятно кто: хахаль — не хахаль, так, не пришей рукав жилетке. А тут еще соседка-старуха — и не поговоришь нормально.
Макс замялся, не решаясь присесть, поставил на тумбочку гостинцы: бутылочку с темно-бардовым соком барбариса, другую, такую же, но ярко-оранжевую, с облепиховым соком.
— Вот. Витамины, — сказал Макс, и пояснил, — Сам собирал.
Зачем ему понадобилось это вранье, — на самом деле барбарис с облепихой ему пожертвовали женщины из их партии, — Макс не смог бы объяснить толком. С языка сорвалось.
Саша сдержано поблагодарила. Она тоже была в замешательстве. Соседство Полины Андреевны ее не смущало: старуха все равно не обращает никакого внимания на приходящих к Саше, по крайней мере, делает вид, что не слушает их разговоры. И, все-таки, не по себе ей было: оказалась неготовой к этому свиданию.
Пауза затянулась.
— Я пойду... Выздоравливай, — стал прощаться Макс.
Саша кивнула. Макс улыбнулся, виновато, пошел к двери.
— Максим, подожди.
Он вернулся.
— Хорошо, что ты пришел...
Она протянула руку, Макс осторожно сжал ее ладонь. Сердце гулко бухало в груди, и его стуку вторило биение другого сердца.
— Как хорошо, что ты пришел, — повторила Саша.
6
Бронислава Вячеславовна ни разу не навестила Сашу в больнице. Но вовсе не от нежелания видеть невестку, ставшую вдовой. Сашина свекровь (теперь уже бывшая) сильно сдала. Гибель сына, последнего по-настоящему родного человека, надломила несгибаемую женщину.
Прикроватный столик в спальне Брониславы Вечаславовны превратился в маленький филиал аптеки. Одних только сердечных препаратов и средств от давления насчитывалось не менее дюжины. Доковылять до кухни стало для Брониславы Вячеславовны проблемой, приходилось держаться за стену и делать остановки. Частыми гостями в доме сделались врачи неотложки.
Именно таким Александра, выписавшись из больницы, увидела дом Ярошевских и его хозяйку. Удручающую картину являло собой это разоренное гнездо. Еще более печальное зрелище представляла хранительница ныне погасшего очага, некогда властная аристократка, а теперь просто немощная старуха в донельзя запущенной квартире. Жалким выглядел и попугай Коко (он же Давлят), едва не погибший от истощения: хозяйка постоянно забывала его кормить. Давлят сидел в клетке нахохлившись, время от времени принимался долбить клювом прутья, ругался на своем птичьем языке (разговаривать по-человечьи он так и не выучился).
Саша еще в больнице решила, что вернется домой к родителям. С Брониславой Вячеславовной они теперь вроде как чужие. Да и у папы с мамой ей, ясное дело, лучше всего. Вот только,.. будет ли это честным по отношению к свекрови, хоть и бывшей? Саша решила: поговорит с Брониславой Вечаславовной, попробует объяснить, мол, ничего личного, никаких обид не имеет... А может, Ярошевская сама укажет ей на дверь. Тогда и объяснять ничего не придется.
С такими мыслями Саша появилась на пороге дома, не успевшего стать ей родным. Вошла — и ужаснулась. Боже ты мой, неужели это тот самый дом!? Как, оказывается, можно запустить свое жилище.
А Бронислава Вячеславовна, увидев невестку, просто расплакалась, чего раньше не позволяла себе никогда. Саша кинулась утешать старушку, и тоже разревелась. Так и рыдали они, обнявшись, две женщины: молодая вдова, и мать, потерявшая последнего сына.
Саша поняла, что не сможет уйти, оставить убитую горем женщину одну. Она принялась наводить порядок в доме, все мыть, чистить, раскладывать по местам. Устала страшно, — еще не совсем оправилась после болезни, — зато квартира была приведена в божеский вид.
Прошло больше месяца после выписки, а Саша все еще находилась на больничном. Врач в поликлинике каждый раз продляла ей бюллетень. Саша и рада была. Ей совсем не хотелось показываться на людях, слушать болтовню и пересуды дамочек из их геолпартии, где теперь и начальник новый. Она вообще подумывала подыскать другое место. Может, вообще, не связанную с геологией работу найти.
Свекровь сделалась беспомощной, как трехлетний ребенок. Только что на ручки не просилась. Зато постоянно упрашивала:
— Почитай мне, Саша.
Невестка, если не было срочных дел, брала со стеллажа томик стихов, садилась на диван рядом со свекровью, и начинала читать. Пастернака, Бальмонта, Гумилева.
"Мело, мело по всей земле Во все пределы. Свеча горела на столе..."
Грустная музыка стихов завораживала. Уходила ноющая душевная боль, сменяясь тихой светлой печалью.
Какие-то глубинные струны в душе молодой женщины трогали, будто бы про нее написанные строки:
"Я буду ждать тебя мучительно, Я буду ждать тебя года..."
И эти:
"Не смею вернуться в свой дом И все говорю о пришедшем..."
Бронислава Вячеславовна слушала, прикрыв веки, и казалось, начинала дремать. Но стоило невестке замолчать, свекровь тут же открывала глаза.
— Саша, читай.
Год заканчивался. Слава богу, подходил к концу. Плохой год, несчастливый. Хотелось верить, что все беды останутся в нем, а с началом нового витка планеты вокруг солнца придет Удача.
Новый год ждали, на него надеялись, верили: будет лучше. Наивные люди.
За неделю до Нового года произошло событие, нарушившее размеренное существование двух женщин, Ярошевской-старшей и ее молодой невестки. Из Саратова, нежданно-негаданно, приехала младшая сестра Брониславы Вячеславовны, Софья.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |