Местли мне выдала мои трусы и футболку, которую я носил обычно под одеждой. Кроме того, мне достался треугольный хлопчатобумажный плащ, который она назвала "тильматли", присовокупив, что та роскошная одежда, в которой я сюда прибыл — я, конечно, никому не рассказал, что она была сшита из занавески и женских трусиков — уже находится в одной из сумок, которые мы берём с собой. На ноги я одел ацтекские сандали — "в них будет удобнее", сказала Местли, когда я посмотрел них несколько скептически. Ещё мне выдали сумку через плечо — в ней оказались те вещи, которые у меня были с собой во время поездки на Эль Гитаррон — фотоаппарат, бинокль, кошелёк (как ни странно, похоже, ни одной монеты не пропало), швейцарский нож, а также кожаная фляга с водой и мешок поменьше с тамале, теми самыми лепёшками из кукурузной муки с начинкой, завёрнутыми в кукурузные листья. А ещё там оказался мой пистолет, что меня несказанно обрадовало.

У девушек сумки были намного больше, особенно, понятно, у Тепин. Я начал было протестовать, что, мол, я всё понесу, вы же дамы, на что Местли засмеялась и сказала, что я не привык ходить по горам так, как они, и, вероятно, кончится тем, что они заберут у меня и ту сумку, которую мне дали — а то и, чего уж там, понесут и меня самого.

Ну уж нет, подумал я. Всё-таки я любил ходить по горам — и достаточно недавно взобрался-таки на немецкую Цугшпитце, самую высокую гору в Германии, почти три тысячи метров.

— Алесео, когда я сделаю знак, остановись и жди там.

Две другие девушки ждали нас в небольшом предбаннике — у них тоже были столь же обьёмистые баулы, как и у Местли. Все четыре поцеловали меня в щёку, и мы двинулись.

Комплекс оказался не такой уж и маленький, но коридоры в этот предрассветный час были пустынны. Вскоре Местли подняла руку, и мы остановились. Все четыре аккуратно положили баулы на земляной пол, после чего абсолютно бесшумно, даже Тепин, вышли через низкий дверной проём. Послышался глухой удар, и через несколько секунд Тепин вернулась, схватила все сумки и показала мне жестом следовать за ней.

В сторожке валялись тела двух незадачливых охранников — у каждого была разбита голова, причём так, что они вряд ли могли выжить. Похоже, Тепин просто подхватила их и столкнула головами. Потом я узнал, что именно Тепин там, на Эль-Гитарроне, "упаковала" меня и Пенью.

По обе стороны были двери, на петлях которых красовались только что повешенные туда замки. Из правой двери вдруг послышались голоса.

— Бежим! — шепнула Местли. Я подхватил одну из аркебуз, принадлежавших охранникам, потом, повинуясь инстинкту, забрал стоявшую там же бутылку без этикетки (коих в то время, понятно, не было), и мы выбежали на свежий воздух, к вырубленным в скале ступеням.

Было ещё темно, и лампа в руках Шочитль еле-еле освещала ступени. За ней шла Тепин с баулами, после неё Патли, я, а замыкавшая процессию Местли чуть приотстала, чтобы повесить огромный замок на дверные петли. Двери были толстые и, судя по весу, из дуба (потом я узнал, что леса в здешних горах, если подняться чуть повыше, были именно дубовыми). Добавьте к этому добротно сделанные петли — и, похоже, погони нам бояться не следовало.

Тем временем становилось всё светлее, и лампы вскоре загасили. Мы спустились по лестнице на тропинку, и я подумал, что неплохо бы сфотографировать крепость Антонио — ведь в скором времени, вероятно, будет штурм сего заведения, и фото для его подготовки будут нелишними. Потом я повернулся и начал снимать местность, дорогу, близлежащую индейскую деревню — для привязки к местности.

И тут я услышал два громких выстрела. Меня повалило на землю — похоже, аркебузная пуля меня всё-таки достала. Я сорвал сумку и перекатился в какой-то кустарник, который рос у дороги, выхватил из сумки пистолет, и...

Пистолет оказался искорёженным — пуля попала именно в него, а я не был даже ранен, хотя, похоже, синяк у меня будет, и ещё какой.

— Бежим, — закричала Местли. И мы, пригибаясь, ринулись прочь.

Ещё два выстрела, похоже, мимо — что и требовалось ожидать, ведь до крепости было метров шестьдесят-семьдесят, а даже у метких стрелков прицельная дальность выстрела из аркебузы была пятьдесят-шестьдесят метров, а мы ещё и петляли, ведь эта часть дороги была на довольно широком склоне. А ещё миг — и дорога ушла в лесок.

Как потом мне рассказала Местли, дорогу при постройке крепости сделали пошире, чтобы могла пройти и телега, и даже карета — меня несколько дней назад привезли сюда на карете Пеньи. После деревни, она повернёт на восток, к главной дороге от Мехико до Санта-Лусии.

Почти вся мексиканская часть тогдашней Новой Испании, кроме береговой полоски и полуострова Юкатан, представляла из себя горы и плато. В районе Санта-Лусии, береговая линия шла практически с запада на восток, и к северу от неё простирались горы Сьерра Мадре дель Сур, которые где чуть отходили от берега, а где, как в Санта-Лусии, подходили к самой воде. Единственная удобная дорога из Мехико в Санта-Лусию шла немногие удобные перевалы — интересно, что в моей истории, даже в конце двадцатого века, шоссе Мехико-Акапулько проходило по тому же маршруту. Это же укрепление, которое, как мне рассказала Местли, именовалось "Эль Нидо" (Гнездо), было построено чуть севернее главной дороги.

И дорога на большой части своего протяжения находится под контролем местных бандитов. У них есть договорённости с купцами, и они никогда не трогают официальные караваны, а вот мелким купцам и просто путешественникам часто достаётся. И именно этот кусок дороги "принадлежит" Антонио Суаресу Сильве — моему гостеприимному хозяину. Поэтому выходить на неё нам не рекомендуется уж никак.

Индейскую деревню мы так и не увидели — вдруг Тепин показала в кусты справа от дороги, и мы нырнули туда. За кустами оказалась еле заметная тропа. Мы как можно быстрей пошли по ней, и вдруг Тепин подняла руку.

Мы остановились и прислушались — по дороге бежали какие-то люди.

— Похоже, они всё-таки смогли высадить дверь, — прошептала Местли. Шаги вскоре начали стихать — преследователи не знали про эту тропу и побежали дальше, в индейскую деревню. А мы возобновили свой путь. Тепин нас всё время торопила, тропинка через какое-то время повернула на юг, мы пошли в гору, и только через час, когда мы подошли к роднику, наша проводница разрешила нам привал.

И тут я увидел, что у неё на разноцветной блузке расплылось кровавое пятно.

Я сорвал с неё блузку и посмотрел — пуля задела плечо по касательной. Немудрено, что никто не заметил — она всё это время тащила на себе почти все сумки.

Индпакета у меня с собой, понятно, не было; но был швейцарский нож с ножницами в комплекте. Я отрезал кусок рукава от блузки и только хотел заняться перевязкой, как подумал — рану бы хоть как-нибудь обработать. И тут я вспомнил бутылку, которую я взял у убитых охранников. Открыв её и понюхав, удостоверился, что там было что-то весьма алкогольное, уж всяко больше сорока процентов. Налил рома (или что это было) на её рану, перевязал намоченным в спирте бинтом из рукава блузки, отрезал ещё один такой же и повязал его вокруг мокрого. Хотел уже надеть на неё блузку, как она схватила мою руку здоровой рукой и приложила мою ладонь к своей груди. Грудь у неё была из серии "мечта "Плейбоя", необыкновенных размеров — и совсем не в моём вкусе, но что ж поделаешь, боевая подруга и героиня всё-таки...

Впрочем, её аппетиты на данный момент, к счастью, этим и ограничились, и через пару минут, наполнивши все фляги, мы пошли дальше. Я попытался забрать баул у Тепин, но она схватила свой и баул Шочитль и пошла дальше. Ни Местли, ни Патли не дали мне свои баулы, так что я так и оставался со своей небольшой сумкой и с аркебузой — впрочем, последняя была достаточно тяжела. Впрочем, Местли на неё посмотрела и сказала с усталой усмешкой:

— А порох, пыж и пуля у тебя есть? Нет? Можешь оставить палку здесь — не пригодится.

Тропинка поднималась всё выше и выше, тропические деревья давно уже кончились и уступили место самым разным видам дуба. Прохладней не становилось — всё-таки мы были в тропиках — но и жарче тоже, ведь мы постепенно поднимались в гору. Так прошёл весь день — кроме двух привалов, мы не останавливались вовсе, и к вечеру среди дубов начали потихоньку появляться сосны.

Вечером, после ужина, я при свете костра заново перевязал Тепин. Рана смотрелась нормально — похоже, спирт в роме уничтожил всех бактерий. Опять мою руку с недюжинной силой водрузили на то же место, но на этот раз Тепин, увы, не ограничилась тактильным контактом — она так умоляюще посмотрела на меня, что мне ничего не оставалось, как повторить то, что мне приходилось делать с ней в предыдущие дни. Другие дамы, к счастью, на подобного рода "забавный комплекс гимнастических упражнений" не претендовали, и мы улеглись в обнимку, накрывшись имевшимися в баулах хлопчатобумажными одеялами — шерсти местные индейцы, увы, не знали.

Ночью резко похолодало, и проснулись мы с утра сплётшимися в комок — иначе, наверное, мы бы замёрзли. После быстрого завтрака и новой перевязки (на сей раз, к моей радости, без эксцессов), мы зашагали дальше. Вскоре тропа пошла вниз, что меня несказанно обрадовало. Вскоре дубовые рощи потихоньку кончились, и стало заметно жарче. После обеда Тепин приказала всем спать — если на горе полуденного зноя почти не было, то здесь, в долине, он очень даже чувствовался. Было так жарко, что, к моей радости, никаких поползновений в мою сторону не было, и легли мы в тени неизвестных деревьев порознь — иначе было бы слишком жарко.

Но потом дорога опять пошла в гору, и заночевали мы под соснами у гребня ещё одного хребта, опять все вповалку, тем более, что ночь была ещё холоднее, чем вчерашняя. С утра Тепин что-то сказала, и Местли перевела — до Санта-Лусии оставалось не более шести миль. Испанская миля же была покороче американской, чуть менее 1400 метров в длину. Причём все эти шесть миль — спуск, то есть понадобится намного меньше сил, зато, конечно, нужно будет идти поосторожнее.

Не успел я об этом подумать, как вдруг услышал, как шедшая передо мной Патли вдруг вскрикнула. Я заставил её сесть и ощупал её ноги — так и есть, подвернула щиколотку и идти больше не сможет. Она сразу запричитала, что, мол, оставьте меня здесь. Я отдал свою и её сумки Шочитль и Местли, а Патли взял на закорки. И мы — уже очень медленно — начали спускаться вниз. Я предлагал Местли пойти вперёд и дать знать нашим, что мы подходим, но она отказалась, что, вероятно, было резонным — ведь её никто не знал, а если её увидел бы кто-нибудь из людей Антонио, результат мог быть весьма печальным. Посылать же Тепин было бессмысленным — вряд ли кто-нибудь, кроме индейцев, знает науатль, и как она там объяснится? А если бы пошёл я, то пришлось бы девочек оставить здесь — Тепин, конечно, могла бы понести Патли, но не с пораненным же плечом...

Так что к форту Санта-Лусии мы вышли только пополудни, после небольшого привала в миле оттуда. И не успели мы увидеть стены форта, как совершенно неожиданно услышали автоматную очередь.

2. Buenos dias, Señor Porosuco!

Я ссадил бедную Патли (и удостоился поцелуя в щёку), шепнул, чтобы все оставались здесь, в лесу — и указал на высокую траву; девушки всё поняли и легли плашмя. Впрочем, бедную Тепин можно было при желании разглядеть — всё-таки такая высокая грудь не всегда хороша. Тем временем, прозвучали ещё два выстрела, уже, судя по всему, из аркебузы, и ещё одна очередь.

Пригибаясь, как меня когда-то учили во время курса молодого бойца, я придвинулся к кромке леса. Чуть выше форта я увидел улетающую на всех парах чёрную карету — и Кирюшу с окровавленным лицом, с калашом, направленным вниз, по склону. Рядом с ним, двое мексиканцев, в одном из которых я узнал своего старого друга Хайме, стоя на одном колене, перезаряжали аркебузы.

Кирюша вдруг, судя по всему, сообразил, что бездонные магазины у автоматов бывают только в голливудских фильмах, которых, впрочем, тоже ещё нет, и побежал к лесу, пытаясь на бегу заменить рожок (что у него, увы, абсолютно не получалось). И как раз вовремя — очередь уже снизу скосила как Хайме, так и его неизвестного напарника.

Как только он вбежал в лес, я врезался в него так, как нас учили при игре в американский футбол, причём настолько удачно, что он ударился об огромное "фиолетовое дерево" и выронил автомат. Я дал ему под дых, развернул его, и заехал его головой в ствол дерева. Он обмяк и закатил глаза.

Ко мне бежали уже двое "идальго", один с калашом, один с М-1, и пять испанцев. Один из "идальго", Саша Ахтырцев, наставил на меня калаш и вдруг закричал:

— Лёха! Живой!!

И вот ребята уже подбежали ко мне. Сеньора Поросуко связали, после чего брызнули ему в лицо водой из чьей-то фляги. Он открыл глаза, увидел, что проиграл, и закричал:

— Ребята, не надо, я свой!!

За что и получил от Саши, причём, в отличие от меня, качественно. Кстати, кровь там, куда попала вода, сошла, и под ней оказалась белая и нетронутая кожа, кроме того места, где я ударил его лицом о ствол дерева.

Пока другие уводили нашего милого Кирюшу, я сказал:

— Саш, айда со мной!

И мы сходили за девочками. И тут он увидел Местли, его взгляд вдруг затуманился, я посмотрел на свою боевую подругу и понял, что и он ей понравился. Но времени на шуры-муры не было, поэтому я толкнул его в бок и сказал:

— Саш, потом познакомлю, а пока нам нужно будет отнести вот эту девочку.

И мы с ним бережно подхватили Патли, донесли её до ждавшей нас кареты, и уложили на сиденье, а напротив посадили Местли, Шочитль и Тепин. Ваня Нечипорук с автоматом сел рядом с возницей, а сами мы сели на приведённых нам лошадей.

Я спросил у Саши, что произошло.

— Когда тебя не нашли, подумали, что украл тебя Пенья. А ещё подозрительно исчез этот вот чудак на букву "м" — и он показал на Кирюшу, которого вели двое испанцев с алебардами. Мэр города очень испугался, обещал сделать всё, чтобы тебя найти, сначала мы вместе с ним обыскали дом Пеньи, а потом, узнав про ваш маршрут, он поехал — вместе со мной и с Ваней Нечипоруком, и десятком своих людей — смотреть Эль Гитаррон, где и нашли мёртвого Пенью и один из твоих носков. А потом кто-то оставил в церкви в исповедальне свёртнутый лист бумаги. Когда его развернули, нашли там текст примерно следующего содержания:

"Если вы хотите получить вашего князя живым и здоровым, приготовьте нам до четверга пятьдесят тысяч реалей, пятьдесят винтовок М-1 и пять ящиков патронов, а также четыре пулемёта и 4 ящика боеприпасов к ним."

Мы, конечно, подумали, что про оружие на борту рассказал им ты — откуда они могли про всё это знать?

— Думаешь, я б за свою жизнь так бы держался?

— Вот и мы удивились. Но тут пришёл Кирюша, избитый и окровавленный, и, плача, сказал, что и его захватили, и что просят, чтобы мы написали письмо с подтверждением намерения тебя выкупить. Мы подготовили контрпредложение, всё то же, но половину той суммы и без пулемётов — уж не обессудь, и отдали его Кирюше — он сказал, что если он не принесёт ответа в течение суток, то они тебя порешат. Я-то подумал, что могут сделать и по другому — отрезать тебе что-нибудь для начала и прислать это в качестве доказательства серьёзности намерений...