— Странно, что вы не понимаете, — перебила его Лиза. Слова Стратега по степени неважности напомнили ей жеваную жвачку. — Она же еще ничего не видит сама. Я прикоснулась к ней , когда Jibbril поднимал щит, и там пока все настолько мелко, что даже нет смысла ни за что браться. Вот подрастет, схватит пинков от жизни, тогда можно будет говорить о Миссии. Это же естественно, Beshter. Я была о вас более высокого мнения.

Стратег презрительно фыркнул. Лиза поймала его неприкрытую мысль: "тоже мне, гений Вселенной" и послала ответную: "тоже мне Высшие, на таком спотыкаетесь". Глава Совета, разумеется, был уязвлен, однако виду не подал.

— Что будет со Светоносным? — спросила Лиза, решив сменить тему. Стратег поджал губы.

— Уж не думаете ли вы, что я уступлю ему место Главы Совета? — в его голосе звучала натуральная обида. — Ему, преступившему присягу Управителю?!

Лиза хотела было сказать, что Управитель давно ушел творить новые миры в недоступных и непостижимых областях за Хаосом и наверняка думать забыл о созданных им ранее, но тут поляна внезапно озарилась ярким слепящим светом.

Стратег не удержал изумленного вскрика. А Лизе вдруг показалось, что истоптанная, залитая кровью поляна внезапно обернулась огромным танцевальным залом.

"Вы приглашаете меня?"

Радость, прозрачная и легкая, словно осенний воздух, пьянящий волной прокатила по телу. Лиза увидела, как над распростертым в снегу Провозвестником воссиял золотой искристый ореол. Нимб? Много бы они понимали в этом, человеческие священники и живописцы!

— Кокон! — восторженно выдохнул Стратег. — Он окукливается!

Снова...

Слезы, струившиеся по щекам Лизы и срывавшиеся вниз, прожигали снег и замерзшую землю. Горячая соленая волна распирала грудь.

Вы... приглашаете меня?

Ей почудилось, что где-то вдалеке свежо и торжественно зазвенели колокола.

* * *

Алина бежала в пустоте, глотая вязкий ледяной воздух, пахнущий копотью. Кругом была тьма — сгустившаяся, плотная, не ведавшая прикосновения света и понятия не имевшая о том, что свет существует. Алина бежала во тьме за тем, кто тащил ее за ворот докторовой дубленки, и кто-то еще цеплялся липкими пальцами за ее ладонь, то отпуская, то судорожно хватаясь вновь. Где-то за спиной оседал гортанный вскрик Лизы-Lissabeth — Уводи! Уводи ее, Labbiil! Бегите!

Потом бег прекратился. Ворот дубленки выпустили, и Алина осела на что-то теплое и упругое; тотчас же кругом мелькнули и погасли бело-голубые искры, послышался слабый электрический треск, и появился свет. Алина увидела, что находится в узком коридоре с бугристыми стенами и догадалась: это и есть червоточины пространства — времени. Исцелитель стоял поодаль, привалившись к стене, и видно было, что побег от Совета дался ему нелегко: архангел тяжело дышал, по его лбу и щекам скатывались крупные бусины пота, а лицо посерело. "Сказать кому — никто не поверит, — подумала Алина. — Я сама себе не верю".

— Что... — начала было она, но слова вызвали мучительный кашель. Едва передвигая ноги, Исцелитель подошел и опустился рядом; Алина поняла, что у него нет сил избавлять ее от банального кашля.

— Все, Алина, — промолвил он. — Мы оторвались.

Круглые стенки коридора дрогнули. "Как будто в кишках, — пришло Алине на ум, — и они сокращаются, чтобы нас вытолкнуть". Она шевельнулась, устраиваясь удобнее, и наткнулась взглядом чуть поодаль, там, где свечение стенок угасало и воцарилась тьма, на руку, выброшенную вперед и вцепившуюся скрюченными пальцами в одну из складок пола.

— Дэн! — завопила Алина и кинулась к нему. Разумеется, ноги ее не удержали, она шлепнулась на колени и продолжила путь по-простому, на корячках. Рука Дэна была покрыта темной кровью, а сам он — теперь Алина с трудом, но могла разглядеть его тело, валяющееся, словно куча ненужного тряпья — лежал совершенно неподвижно. Но стоило Алине взять эту окровавленную руку, как изломанные изувеченные пальцы дрогнули и сжали ее ладонь.

— Дэн... Дэн!

Коридор засветился: Исцелитель брел к ним, держась за стены.

— Алина...

Лицо Дэна казалось уродливой маской. Отек на правой скуле оттягивал глаз книзу, свежий шрам через висок и щеку заплывал желто-бурым гноем, на шее наливался сине-черным отпечаток руки — умирающий Провозвестник из последних сил пытался сломать убийце гортань.

— Дэн! Господи, Дэн!

— Не плачь, — со сдавленным стоном нефалим попытался приподняться на локтях, но не смог; с ужасом Алина заметила рану на его груди — не просто рану от меча, а чуть ли не дыру, словно кто-то пытался выдрать ему сердце голыми руками и преуспел. — Не надо... все хорошо.

Встав на колени рядом, Исцелитель неразборчиво что-то произнес и положил ладонь Дэну на лоб. Тот вскрикнул, запрокинув голову, дернулся, пытаясь отстраниться, но архангел ухватил его за грязный свитер, притянул к себе и зашептал на ухо слова Первоязыка, давно забытого всеми. И нефалим прерывисто вздохнул и, всхлипнув, ткнулся лбом Исцелителю в плечо, а через несколько мгновений уже неясно было, кто из них кого поддерживает: обессиливший архангел нефалима или наоборот. Алина увидела, что раны на лице Дэна успели зарубцеваться и даже ужасная дыра в груди заросла.

— Не плачь, — повторил он.

Исцелитель действительно вычерпал силы до донышка, врачуя нефалима, но смог восстановиться довольно-таки быстро, припав к нужному каналу в стене коридора. А Дэн и Алина сидели рядом, отходя и пытаясь хоть как-то определить, что делать дальше. Будет ли их искать Совет?

— Я не знаю, кем мы выйдем отсюда, — сказал Исцелитель. — Мы ведь теперь почти отступники.

И Алине вдруг совершенно четко, ясно подумалось: ему нет дела до себя. Все мысли — только о них.

"Как настоящий ангел, — мелькнуло в голове, и Алина одернула себя: — Почему как? он и есть настоящий"

— Вы думаете, — начал Дэн, — они нас ищут?

— Нет, — покачал головой архангел. — Но Совет может закрыть наш выход из коридора. А если и нет, то есть еще и такая вещь, как вариации... Тихо!

Если до этого в коридоре царила абсолютная тишина, то теперь и вдали слышались шаги. Кто-то двигался прямо к ним, эластичные стены ритмично сокращались, и Алина могла теперь видеть, что они прошиты тонкими и толстыми пульсирующими нитями.

— Не дышите! — прошептал Исцелитель и ухватил Алину и Дэна за запястья. Прикосновение его руки почудилось Алине легким ударом тока, и мир коридора тотчас же утратил немногие свои краски, став черно-белым и мутным.

— Ноги подберите!

Сеть, — понимание происходящего пришло к Алине будто бы ниоткуда. Он охватывает нас своим Светящимся телом, надеясь, что идущие ничего не увидят и уж тем более не почувствуют. А потом мысль оборвалась, как паутина, потому что коридор засиял, и Алина увидела целую процессию.

Двое ангелов-служителей несли полыхающий белым пламенем предмет, который Алина сравнила с гигантской катушкой. Вот только прозрачные огненные нити опутывали не картонный цилиндрик-основу, а чье-то тело. Тут Алина действительно перестала дышать, потому что узнала в несомом Провозвестника. И архангел, которого она видела убитым на окровавленном снегу, вовсе не был мертв: пробитая грудь тихо вздымалась и опускалась, исцарапанные пальцы правой руки силились сжаться в кулак, но только бесцельно скреблись по рваному свитеру. Служители остановились возле оцепеневшей незримой троицы, и Алина, дрожащая от страха, увидела, как движутся под сомкнутыми веками глазные яблоки Провозвестника. Кома, подумала Алина, и тут в коридоре появились двое. Стратег шел с видом начальника, которого измучила великая тупость подчиненных в частности и достала жизнь вообще. Лиза, следуя за главой Совета, только что не танцевала от радости. Стратег устало вздохнул, простер руку и приказал:

— Звездный Зал.

Мрак перед служителями послушно потек серебристыми каплями, раскрывая широкий проход, в котором взгляду Алины открылся огромный белый зал с сияющими деревьями-колоннами и черным потолком, усеянным огоньками звезд. Провозвестника осторожно вынесли из коридора, и Лиза, обойдя остановившегося Стратега, шагнула за служителями.

А Стратег неподвижно стоял в коридоре и не торопился покидать его. Он медленно оглядывал бугристые стены, словно выискивал взглядом нечто, потревожившее его. Сердце Алины безумно колотилось где-то в глотке, и внутренний голос верещал: увидел! нашел!

Стратег постоял еще немного, а потом покачал головой и переступил порог. Повинуясь его небрежному жесту, лаз захлопнулся.

Одновременно лопнула сеть Исцелителя, и закричал Дэн.

Алина вскочила. Там, где только что сидел нефалим, теперь была натянута прозрачная мембрана, перегородившая коридор, и растерянный Дэн оказался за ней. Он пробовал прорвать тонкую с виду пленку, но тщетно.

— Дэн! — Алина бросилась к нему. Что ж это за пакость, такая легкая и прозрачная. И ведь она, Алина, чувствует тепло ладоней Дэна, который колотит по пленке, до нее доносится его дыхание. Ну что это за чертовщина? — Да помогите же!

Обернувшись к Исцелителю, она увидела, что тот растерян не меньше ее и Дэна. Архангел стоял, ссутулившись, безвольно опустив руки, и Алина поняла: все. Он действительно ничего не может с этим поделать. Подарочек Стратега на прощание был ему не по зубам. Мембрана становилась плотнее и теряла прозрачность. Ее поверхность змеилась нитями. Алина чувствовала, как отдаляются, исчезают ладони Дэна, это было страшное ощущение тяжелого, бесконечного сна.

— Дэн, — прошептала она. — Дэн, подожди! — и изо всех сил ударила растущую меж ними стену; с таким же успехом можно было бы бить камень. — Дэн, не уходи!

Мембрана мутнела, и лицо Дэна отдалялось, становилось чужим.

— Алина, я люблю...

Он стал призраком. Легким карандашным наброском на листе бумаги.

— ...тебя.

И все пропало.

* * *

Ты, путешественник, приехал в чудесный город. Старина и модерн соединяются в нем на удивление гармонично, приправленные зеленью садов и парков и разноцветьем неоновых вывесок. Пройди, никуда не торопясь, по мостовой, загляни в магазинчики, посиди в уютном кафе, попивая шоколад и любуясь уличным движением, зайди в музеи, прогуляйся по парку, покормив шустрых белок и лениво благородный лебедей, насладись зрелищем торжественного заката, щедро обливающего улицы жидких золотом и убедись, что это лучший город на Земле. Но молю тебя, не сворачивай с шумных улиц во дворы роскошных домов, не ныряй в гулкие своды арок, не изменяй устоявшиеся маршруты экскурсий в поисках диковинок — ты найдешь лишь грязь, разломанный асфальт, разносимый ветром мусор, бродяг, вонь и облезлые стены и скажешь: вон, вон из этого венециански фальшивого города с гнилым нутром, скорее вон, сюда я больше не ездок!

Впрочем, из любого правила есть исключения. Пройдя через подворотню в историческом центре города, можно наткнуться не только на помойку, но и на дивный белый особняк с замечательным зеленым двором. Это один из корпусов местного педагогического университета, занимаемый факультетами филологии и математики, охраняемый государством памятник архитектуры времен Екатерины Великой, что, впрочем, не мешает студентам на большой перемене гасить о стены сигареты и оставлять пиктографы типа "Коля — лох".

Народ во дворике кучковался постоянно, будучи весьма занимательным для стороннего наблюдения. Встречаются тут и мученики науки в очках с толстыми линзами, и дамы, одеждой и манерой поведения напоминавшие продажных девок, и серьезных люди в дорогих костюмах и с повадками деловых хищников, и богемная молодежь в супермодных одеяниях, и откровенно серые мышки, и натуральные фрики.

Одна из студенток первого курса поначалу была приписана к богеме за то, что ходила в институтский театр, но потом модники с обидой заявили, что она самый настоящий фрик или, выражаясь по-русски, чучело-мяучело и идиотка. Фрики, в числе которых были в основном местные толкиенисты, открестились от нее сразу же, и хмурая нелюдимая девушка осталась одна.

По документам ей было шестнадцать, но выглядела она моложе всех однокурсниц, да и ростом не вышла — на нее натуральным образом смотрели свысока. Рыжие волосы она красила в антрацитово-черный цвет, отчего лицо казалось худым и изможденным. Что же до внешности, то это был настоящий гадкий утенок; впрочем, доцент Егоров, знаток и ценитель женского пола, увидев ее, облизнулся чуть ли не в открытую, а в плане оценки чьей-либо внешности на него можно было положиться целиком и полностью. К сожалению Егорова, эта студентка была филологиней, а значит, курс аналитической геометрии ей не грозил, и склонить девушку к знакомству не представлялось возможным.

Она снимала комнату на окраине города и, по всей видимости, едва сводила концы с концами, подрабатывая официанткой в ночном клубе и поэтому стабильно пропуская первую пару. Никита Симонян, завсегдатай всяческих кабаков, рассказывал, что едва не подавился коктейлем, узнав официантку — ее лицо в сиянии огней бара было просто жутким. Почему-то никто из начальства не пытался поставить ей на вид пропуски занятий, хотя на филфаке на этот счет все было строго. Она была — в документах, ученых карточках, журнале, ведомостях — и в то же время ее как бы и не было.

Говорят, бывают "мертвые души", которые заводит ректорат вуза, продавая потом дипломы; так вот, эта девушка была вроде бы из таких.

По документам ее звали Анна. Анна Алтуфьева, 1990 года рождения, уроженка города Благовещенска. И никто не знал, чего бы это ее принесло сюда.

В действительности девушку звали Алиной. И в этот провинциальный город ее выплюнул коридор, когда окончательное решение было принято, и небеса закрылись.

Вероятно, Алину надлежало оставить голяком среди чиста поля, чтобы начинала с нуля; однако Исцелитель не любил крайних вариантов и подготовил все, чтобы Алина не плюхнулась в грязь — во всех смыслах.

Теперь она жила в квартире с подселением в "сталинском" доме. Достаточно просторная комната, которую в иное время она назвала бы уютной — со всеми этими аккуратными занавесочками, кружевными салфетками и подголовниками кресел — выводила Алину из себя. Больше всего ее бесила фарфоровая статуэтка советской лыжницы в обнимку с обколотыми лыжами; выбросить эту жуткую безвкусицу было, конечно, нельзя и Алина загородила ее открыткой с Элвисом, подаренной соседом Вовой, прочно застрявшим в шестидесятых. Из-за головы короля рок-н-ролла высовывались фарфоровые лыжи; Элвис Алине никогда не нравился, но его хотя бы можно было терпеть.

Среди врученных Исцелителем документов Алина обнаружила студенческий билет местного пединститута. Первый курс, филологический факультет с дополнительной специализацией по культурологии — что ж, это было вполне удобоваримо. К билету резинкой прикреплена была и зачетка; выяснилась, что по итогам первой сессии студентка Алтуфьева круглая отличница. Конечно, Алине было не по себе, когда она впервые переступила порог лектория и увидела совершенно незнакомых людей, однако — вот чудеса! — ее узнали и вполне радушно поздоровались, а староста, растрепанная блондинка в растянутом шерстяном платье изумительного вишневого оттенка, даже вручила деньги: повышенную стипендию в группе получила только Алина.