Боровиков, конечно, вышел. И тут же оказался переправлен 'на ковер' к совсем не мэтру и почти не журналисту, но зато первому заму редактора господину Утенкову.

Как говорится, 'отшумело-откричало' начальство, а на душе остался тяжкий камень обиды и неудовлетворенное чувство протеста.

Боровиков понимал, что теперь уже не может заставить себя работать как прежде, с тем же увлечением и воодушевлением, как работалось в самом начале — лет восемь-девять тому назад. Да и кем работать? Пропагандистом? Профессии журналиста, если смотреть правде в глаза, в стране больше не существовало.

'Ищите жаренные факты, вот удачный пример — козел, который доится', — вспомнились кстати слова редактора отдела. Но и кроме того — посевная, производственные отчеты, уборочная с 'Дожинками', выполнение прогнозных показателей, стихийные и криминальные происшествия, пресс-конференции косноязычных чиновников, дебильные заказные интервью в канун всенародных собраний или после каких-нибудь акций оппозиции, при этом — ни слова от себя, ни о чем нельзя сказать впрямую, ни даже между строк — и так из года в год по десятому кругу — надоело, приелось, опротивело! До зубного скрежета и спазма челюстей.

Единственное, что его останавливало от немедленного увольнения — это книга. Он не мог бросить ее. Во-первых, обещал уважаемым людям — здесь, в Сожеле. Во-вторых... А во-вторых сам был увлечен процессом написания и поиском информации.

...Вновь пикнул мобильник, извещая об очередных поздравлениях с Днем печати. Андрей даже читать не стал. Допил кофе и побрел в комнату к открытому ноуту.

И тут же раздалось резкое кваканье аськи — сигнал о сообщении пользователя Н_Сава. 'А вот и Никита', — улыбнулся Боровиков. Неспроста вызывал его — что-то интересное произошло. Вырубив звук в колонках, Андрей щелкнул мышью по всплывшему окну.

Н_Сава: Привет! Напомни, когда у вас в Сожеле был мятеж? Год, понятно — 1919. А месяц?

стрелок76: Привет! Март, двадцатые числа. А что такое? — спросил в ответ Андрей.

Н_Сава: Совпадает! Помнишь, я о прадеде тебе рассказывал?

стрелок76: Штабс-капитан, а затем краском?

Н_Сава: Точно! Георгий Николаевич. Оказывается, у моих родственников сохранились его письма, датированные январем-мартом 1919 года. И писал он их из Сожеля! Представляешь! Там его полк стоял!

У Андрея перехватило дыхание. С большой скоростью и с дичайшими опечатками он набирал свой ответ, состоявший сплошь из вопросов. И пальцы на клавиатуре не поспевали за мыслями.

стрелок76: Ничего себе совпадение! Может, известен и номер полка?!!! Ты читал эти письма?

Н_Сава: Давай перейдем в скайп?

стрелок76: Можешь смеяться, но у меня его нет. Надо скачивать и загружать.

Н_Сава: Я подожду, это займет у тебя пару минут. Все ж быстрее, чем по клаве стучать.

Подгоняемый нетерпением, то и дело ошибаясь в спешке, Андрей установил пресловутый скайп и попробовал сделать видеозвонок. Получилось. Никита тут же отозвался, и на мониторе появилась его довольная физиономия.

— Значит так, — 'с места в карьер' начал он. — Я всё переписал с конвертов. Только одно письмо было с военным адресом — самое первое. Остальные шли уже с другого, городского.

Никита пододвинул к себе раскрытый ежедневник и зачитал:

— Западная армия, затем неразборчиво номер дивизии — наверное, восьмая. Не знаю — там такая закорючка... Дальше... Вторая бригада, 68-й полк, первый батальон, вторая рота. Надеюсь, тебе это что-то говорит.

Не сдержавшись, Андрей на эмоциях выматерился.

— Ё-моё! Никита, да это же прямое попадание! 68-й полк!!! Твой прадед был туляком?

Посмеиваясь над Боровиковым, да и сам сияющий от удивительного совпадения, Никита покачал головой:

— С чего ты взял? Нет, конечно. Георгий — потомственный москвич. Как минимум, в третьем поколении.

— Ладно, не так важно. А другой адрес, гражданский?

Снова заглянув в блокнот, Савьясов ответил:

— Сожель, улица Скобелевская, дом шесть.

— Скобелевская, Скобелевская... Это ж где у нас такая была? — Андрей в задумчивости взъерошил себе волосы. — Наверное, твоего прадеда расквартировали по этому адресу. А что в письмах?

Никита хмыкнул.

— Понимаешь, письма он писал престарелым родителям. И поэтому всё — на общие темы, один позитив и демагогия.

А затем, помолчав, неожиданно нахмурился и перешел на серьезный тон:

— В общем-то, я поблагодарить тебя хотел. Ведь если бы не ты со своим мятежником... — Никита покачал головой. — Я вряд ли бы сам дошел. Тогда, в кафе, послушал тебя и думаю: а что мне известно о моем предке кроме общих 'анкетных данных'? Спросил у родителей — та же ситуация, твердят заученное и руками разводят. Спасибо подсказали про уцелевшие после ареста письма и вспомнили, что хранятся те у двоюродной сестры. Его письма, представь, пару поколений никто не читал.

Никита сделал короткую паузу и закурил.

— Нашел, прочитал... Оказывается, Геркой его в семье звали. Потом еще фотографии посмотрел — тоже у Катьки хранятся. И с Первой мировой, и со времен Гражданской... И как-то не по себе стало. Я другим его представлял. Сложно объяснить. Да и стыдно, по сути... Думал — 'ни рыба, ни мясо', без стержня... А он такой, понимаешь... — Савьясов стиснул кулак, словно показывая, 'какой'. И продолжил. — Взгляд твердый, сильный, неравнодушный. Да и сам — яркий, остроумный. Читаешь и кажется, будто он где-то рядом, будто современник наш.

Андрей смотрел на взволнованного Никиту, увлеченно рассказывающего о своем предке, и пытался предугадать, что нового может принести это удивительное совпадение. Весь предшествующий опыт исследования истории Сожельского мятежа подсказывал ему, что ничего случайного не бывает. И если что-то само идет в руки — а уж тем более сваливается на голову — значит, информация сама хочет раскрыться. Кто-то там 'наверху' решил отдать старые тайны. Вот и выстраивает совпадения, тычет Андрея носом, куда ему дальше идти и что искать. И почему-то именно его. Хотя, кто знает? Возможно, где-нибудь в Туле точно так же роет землю носом и совершает удивительные открытия о Недозбруеве другой Андрей или какой-нибудь Павел...

— В голове сейчас полный сумбур, — продолжал Никита. — Я ведь как рассуждал прежде: не пошёл этот Герка в Ледовый поход, не сложил голову за Россию без большевиков, жил тихой обывательской жизнью, пока под репрессии тридцатых не загремел. В общем, обыватель и серая тля. Глупо рассуждал. Ведь что мы знаем? Да ничего не знаем! Не вписывается Герка ни в одну из схем. Есть какая-то загадка. Уж не с твоим ли мятежом связанная?

Замолчав, Никита затушил окурок и выжидающе посмотрел в монитор.

— Да, вот тут интересный момент получается, — задумчиво согласился Андрей. — Твой прадед служил в мятежном полку и после мятежа не только избежал расстрела, но и остался в Советской России. Не скрывался, жил под своим именем рядом с родственниками, до тридцатых годов не подвергался гонениям. Так?

Савьясов пожал плечами.

— Ну, раз дотянул до тридцатых, то, наверное, так.

Что-то в этой истории не сходилось. Будь Георгий Савьясов участником мятежа, его родственников, как заложников благонадежности военспеца на службе красных, должны были репрессировать еще в девятнадцатом. А самого, если не расстрелять в апреле-мае, как многих краскомов из тульской бригады, так отправить в штрафные отряды на фронт. Оттуда мало кто возвращался. Однако прадед Никиты и его родня уцелели. Возможно, он остался нейтральным. Или выступил на стороне красных? А еще, возможно, стал предателем. Например, чтобы родных уберечь... Исключать нельзя, но сообщать свои версии Никите Андрей пока поостерегся.

— А где он служил после марта девятнадцатого?

Улыбнувшись, Никита развел руками.

— Ничего не знаю. И спросить не у кого. Я сам задавался этим вопросом и сделал некоторые предположения. Все фотографии в военной форме, относящиеся по времени к гражданской войне, сделаны в Сожеле. Они были присланы в этих письмах. Остальные — или не сохранились, или он не снимался больше, или просто-напросто демобилизовался.

— Кстати! — Неожиданно вскинулся Никита. — Я одну фотку хотел тебе показать. Переснял ее специально. Сделана в Сожеле в марте девятнадцатого года. Там прадед с какими-то двумя мужиками и девушкой. Думаю, тебе интересно будет. Тем более, что фото какое-то...

— Какое? — Переспросил Андрей, наблюдая за лихорадочными поисками флэшки на столе и загадочными ухмылками Никиты.

Через пару минут копия фотографии была обнаружена и успешно передана Боровикову.

— Взгляни на нее сейчас, хорошо? Прадед — крайний слева.

С легким любопытством открывая файл, Андрей гадал, похож ли Никита на своего предка. Решил, что, в целом, похож. Совсем не одно лицо, конечно, но порода чувствовалась. Сложно сказать по фотографии, и все же казалось, что Георгий был куда крупнее и представительнее своего потомка. Да еще офицерская выправка, несмотря на отсутствие погон, сразу примечалась. А так — те же темные волосы, та же ямка на подбородке, светлые глаза.

Никита напрасно уточнял, кто из представленных на фото его прадед. Очевидно, просто подшутил. Потому что лица всех остальных персон были тщательно замазаны чернилами или тушью. Тем не менее, Андрей внимательно рассмотрел фотографию. Мужчины — в неоднотипных гимнастерках, без погон. Вряд ли комиссары. Форма сидит ладно — значит, бывшие офицеры, военспецы. Георгий — какой-то воодушевленный, жизнерадостный. Кистью правой руки по-хозяйски опирается на спинку стула, на котором сидит стройная девушка с кляксой на всю голову. Судя по одежде и осанке, она из интеллигенции или дворян. По центру — человек одного роста с Савьясовым, но более тонкий в кости. Справа — коренастый паренек с заложенными за спину руками. А у самых ног девушки расположился худой английский сеттер.

Наскоро распечатав эту интригующую фотографию, Андрей вновь вызвал Никиту.

— Да, загадочное фото, что и говорить... Кто-нибудь знает, почему заретушированы лица?

— Нет, никто и ничего, — покачал головой Никита. — Катька во всем 'лямуры' видит. Предполагает, что девушку 'обезличили' из-за прабабки. Ну, чтоб не ревновала или не злилась, на нее глядючи. Но непонятно тогда, почему всех остальных за компанию закрасили. А я думаю, там с мятежом что-то связанное.

Все еще рассматривая распечатанное фото, Андрей кивнул.

— Угу. Наверняка, что-то есть. И заретушировано из соображений безопасности. Или собственной, или — изображенных. И сеттер всегда при вас, что тот фамильный герб!

Никита как-то странно нахмурился.

— Да, сеттер этот... Жаль, что его не замазали... Я о нем в письме прочитал. Может, потом расскажу. Интересно, что прадед — никогда не был особым фанатом собак. Так, поддерживал семейное начинание — не более.

— А как его жизнь до ареста сложилась? Хотя бы в общих чертах?

— После демобилизации восстановился в Межевом институте, доучился. Потом работал землемером в деревне, сеттеров разводил, сына успел родить — моего деда. Вот и всё. Да и откуда нам знать? Дед совсем маленький был, когда его отца и мать репрессировали. Прадеда вскоре после ареста расстреляли. А прабабка Матильда Юрьевна — сногсшибательное имечко, правда? — вернулась из лагерей уже старухой, после смерти Сталина. Сын ее толком не знал, она так и осталась для всех чужой. Доживала свой век где-то в одиночестве. До восьмидесятых годов дотянула! Вот кто бы многое мог рассказать! Но никому не нужно было, видимо...

2008 год, май, 12-го дня, город Сожель

Улицы Скобелевской на современной карте города не было. Не оказалось ее и на раритетном плане Сожеля 1910 года, выложенном в Интернете неизвестным доброхотом. Боровиков перелистал местные исторические справочники и даже позвонил двум краеведам. Зря время потерял, так и не узнав для себя ничего нового. На этом решил остановиться. Однако для очистки совести лениво набрал в гугле ключевой набор слов: 'Сожель улица Скобелевская'. И — замер от удивления. Информация была!

Получалось, что эту улицу Андрей прекрасно знал. Под современным названием, конечно. На пересечение с ней жили, да и сейчас, наверное, живут родители его бывшей жены.

Сверившись со старым планом Сожеля, Боровиков убедился, что и там она тоже имелась. Но значилась, как Васильевская. Улицу переименовали после девятьсот десятого года — видимо, в начале Первой мировой — в честь знаменитого героя русско-турецкой войны Михаила Скобелева. Если память не изменяла, еще при жизни его прозвали 'Белым генералом'. А по сведениям подвернувшегося под руку исторического сайта, в городе стоял скобелевский полк, и потому повод для подобного патриотического жеста имелся.

Интересным было другое. В девятнадцатом году улица получила очередное новое имя, напрямую связанное с мятежом. Имя погибшего коммунара Бориса Ауэрбаха.

Андрей открыл свою базу по казненным во время восстания большевикам. Внимательно рассмотрел мелкую фотографию Ауэрбаха — правильные черты лица, зачесанные назад темные волосы, огонь в глазах. Конечно, еврей, но не с такой характерной внешностью, как, например, известный сожельский большевик Каганов. Биографические данные оказались совсем куцыми: комиссар юстиции в Сожеле (январь-март 1919 года), бывший студент Петербургской консерватории, казнен мятежниками в возрасте восемнадцати лет. Боровиков нахмурился — надо было перепроверить. Поднял другие источники и удивленно покачал головой. Нет, ошибки не было: уездный комиссар юстиции — в восемнадцать лет! 'Что-то у них совсем с кадрами не ладилось', — подумал он. — 'Как не ткнешься в личное дело — двадцать-двадцать пять лет. Студент — редкость, все более домашнее образование или каких-нибудь два класса. Анкеты заполнены безграмотно, вместо подписи даже крестик порой. А ведь наверняка у этого Бори с талантами было все в порядке. Иначе не сумел бы поступить в столичную консерваторию'...

Захотелось взглянуть, сохранился ли дом номер шесть на Скобелевской-Ауэрбаха. Шансов было немного. В Сожеле оставались считанные старинные дома. Великая Отечественная война жестоко прошлась не только по людям, но и по самому городу. В центре, по официальным сведениям, вообще только девять многоэтажных домов уцелело.

Набросив на плечи джинсовую куртку — хоть и показывал термометр на солнце все двадцать градусов, но ветер был резким и холодным — Андрей поспешил к остановке. Впрочем, ветер для Сожеля в это время года считался за благо — можно до самого вечера отдохнуть от вездесущей мошкары. Вспомнив об этой сезонной напасти, Боровиков дотронулся до раздувшегося и побагровевшего от укуса века. С этим украшением, полученным сквозь москитную сетку позавчера на закрытии весенней охоты, он выглядел как герой уличных боев. Надо было выпить какую-нибудь таблетку от аллергии, но руки не доходили. Вот и ловил теперь косые взгляды.

На маршрутке Андрей быстро доехал до вокзала и поднялся на пешеходный мост, ведущий через железнодорожные пути. Осмотрелся, вспоминая, с какой стороны от строительного рынка ему поворачивать на улицу Ауэрбаха.