Ну и что с ней делать? Такая мелкая пигалица, а ведет себя как старая бабка. Мальчишке за занудство можно просто дать по шее, но она же девчонка.
Лапшичная Дзидзи находилась неподалеку. Старый, под стать владельцу, небольшой зал отделялся от кухни и тротуара лишь невысокими решетчатыми перегородками, и все заведение просматривалось из конца в конец: от цветочных ящиков у входа, пустых по осеннему времени, до стоящего у рабочего прилавка небольшого телевизора с водяной линзой перед кинескопом. Как всегда, днем заведение пустовало — за столиками сидели только два человека, сосредоточенно тягающие из чашек длинную тонкую лапшу и овощи и периодически прихлебывающих бульон через край. Сам Дзидзи стоял за плитой, а посетителей обслуживала Сатокана. Она подошла к столику, за который уселись Кирис с Рисой, поставила на стол стеклянный кувшин с водой и улыбнулась:
— Здравствуй, Кир-тара. Вижу, ты уже совсем взрослым стал. Гуляешь с девочками вместо того, чтобы учить уроки?
— Ничего я не гуляю, — пробурчал Кирис, чувствуя, что краснеет. — Просто так получилось.
— Мы одноклассники, атара, — сказала Риса на катару. — Я недавно в его школе. Хотя с ним и в самом деле интересно гулять, не соскучишься.
— О, ты тоже с Могерата? — Сатокана переключилась на тот же язык. — Получается, что мы все земляки?
— Да, атара. Так вышло, что я с Киром в одном классе. Меня зовут Риса Серенова. Рада знакомству, атара, прошу благосклонности.
— Я Сатокана Мэйдо, Риса-атара, дочь владельца заведения. Прошу, зови меня Сато-тара. Добро пожаловать в наш скромный ресторан. Что ты хочешь заказать?
— Тогда я Риса-таро. Насчет еды — на твое усмотрение, Сато-тара. Рассчитываю на твой вкус.
— Хм... — Сатокана критически осмотрела сначала Рису, потом кинула взгляд на Кириса. — Думаю, в честь знакомства могу предложить вам двойные порции гюдона по цене простых. По леере на каждого. И чай, разумеется, бесплатно.
— Спасибо, Сато-тара, но я могу и полностью заплатить. И за нее тоже, — отказался Кирис.
Риса переглянулась с Сатоканой.
— Гордый, — констатировала повариха.
— И глупый, — согласилась Риса. — Как все мальчишки.
— И нищий, как половина местного народа, — Сатокана улыбнулась, и в уголках ее глаз пробежали лучики добрых морщинок. — Но поскольку я хочу заполучить новую постоянную клиентку, я остановлюсь на своем специальном предложении. Два двойных гюдона по леере каждый. Годится?
— Да, Сато-тара, — быстро согласилась Риса, прежде чем Кирис успел повторить отказ. — И я плачу. Он из-за меня сегодня без денег остался, так что придется кормить, чтобы с голоду не помер.
— О, наш мальчик действительно быстро растет! — звонко засмеялась Сатокана. — Спускать на женщин деньги — это так по-взрослому!
Она погладила Кириса по голове, словно малыша, и отошла к кухне.
— Она хорошая женщина, — Риса снова переключилась на кваре. — Добрая. Наверное, в таком районе нелегко сводить концы с концами, а она нас еще и кормит задешево.
— Да, она хорошая тетка, — кивнул Кирис. — Иногда она мне даже вареного риса бесплатно наваливает, когда с деньгами совсем туго. Их с Дзидзи все в округе любят. Однажды к ним какие-то бандиты подвалили, из пришлых, дань стрясти за "защиту". Так им всей толпой так наваляли, что они больше в районе и носа не показывают. И правильно, бедняки должны держаться друг друга, иначе богачи совсем заедят.
— Бедность может научить состраданию, а может озлобить и ожесточить, — покачала головой девушка. — Как повезет. Все зависит от самого человека. И с богатством то же самое. Кир, деньги в жизни не главное.
— Ну, ты у нас золотом направо и налево разбрасываешься, — не удержался Кирис, чтобы не съязвить. — Тебе они, наверное, и в самом деле не главное. Кстати не вздумай ей золото совать, она сдачи не наберет, даже если примет. И я плачу за себя, поняла?
Риса только вздохнула и подняла глаза к небу.
Вернулась Сатокана с двумя большими фаянсовыми чашками гюдона, от которых поднимался густой ароматный пар. В чашке обнаружилось даже не два, а три толстеньких ломтика говядины, и следующие пять минут Кирис занимался только тем, что жадно глотал лапшу, овощи и мясо, запивая их вкуснющим бульоном и не обращая на окружающее никакого внимания. Когда он наконец оторвался от пустой чашки и потянулся к чайничку, то обнаружил, что Риса не осилила еще и четверти.
— Кир, ты когда в последний раз ел нормально? — странным тоном спросила она.
— Вчера. Или позавчера, не помню. А что?
— Я мало ем. Порция слишком большая, я больше не хочу. Ты... не побрезгуешь после меня? А то выбрасывать придется.
Кирис поколебался. Побрезговать-то он не побрезгует, но вот не пудрит ли она ему мозги? Хотя она и в самом деле такая щуплая, много ли ей нужно?
— Давай, — согласился он. — Но тогда я плачу еще и за тебя.
— Хорошо. Пол-лееры за мою порцию, а пол-лееры плачу я.
Вторая чашка пошла уже не так легко, как первая, но и с ней Кирис справился минут за десять. Когда он наконец отвалился от стола, чувствуя себя насосавшимся крови клопом, готовым лопнуть от малейшего движения, Риса сидела, отвернувшись к улице, и сосредоточенно ее рассматривала.
— Наелся? — осведомилась она. — Тогда пошли дальше. Сато-тара! — Она помахала рукой. — Мы хотим расплатиться!
Сатокана кивнула — она как раз рассчитывалась с другим клиентом — и через полминуты подошла к их столику. Кирис вытащил из кармана худосочный вытертый до дыр кошелек из потрескавшегося кожзаменителя, вытряхнул из него мелочь и отдал ей полторы лееры. Риса запустила руку куда-то себе под блузку и покопалась там. Затем извлекла лееру и протянула Сатокане.
— Новенькая... — удивленно проговорила женщина, рассматривая монету. — Как только что отчеканенная. Впервые такую вижу.
Леера и в самом деле блестела яркой полированной медью, словно ее никогда не касались человеческие руки.
— Ну, не фальшивая, и ладно, — Сатокана тряхнула головой. — Вот сдача.
Она положила на стол пять десятчиков, только что полученных от Кириса.
— Не надо, — быстро сказала Риса. — Оставь себе, Сато-тара.
— Не изображай из себя богачку, — Сатокана нахмурила брови и несильно толкнула девушку пальцем в лоб. — Подачки давай тем, кто их выпрашивает. А у нас все просто: цена названа, ее и платишь.
— Но...
— Ну-ка, заберите деньги, пока я не разозлилась! — Сатокана нахмурилась еще сильнее. — Вот сделай людям добро, и они обязательно отплатят неблагодарностью!
Риса поспешно сгребла со стола деньги и склонилась, замерев, так же, как тогда, в переулке:
— Нижайше прошу простить меня, Сатокана-атара! Я не хотела тебя оскорбить.
— Да ладно уж тебе, девочка! — женщина снова улыбнулась своей доброй улыбкой. — Просто не повторяй свои ошибки. Хотя... — Она покачала головой. — Да, в наше время, говорят, чаевые начали брать даже на Могерате. Куда мир катится после Удара!
Она сунула деньги в карман передника, подхватила чашки и понесла их к кухне. Риса распрямилась и растерянно посмотрела на монеты у себя в ладони, затем на Кириса.
— Кир, я не хотела оскорбить ничью гордость... — начала она.
— Да хватит тебе извиняться! — пожал тот плечами. — Подумаешь, Сато отшила! Слышала бы ты, как она других разносит, особенно когда те пытаются сбежать не заплатив.
— Но ведь в других местах чаевые берут! — почти жалобно сказала Риса. — Почему она не захотела? У них ведь бедное заведение!
— Ты же мне сама только что сказала, что деньги не главное. Слушай, да ты как не в Кайнане родилась! Наши — не местные, никогда подачек не принимают.
— Да, верно...
Риса еще раз неуверенно поклонилась Сатокане, возящейся у раковины с посудой, и та помахала ей рукой.
Покинув заведение старого Дзидзи, они медленно пошли по Параллельному проспекту. Какое-то время Риса потерянно молчала, потом тихо проговорила:
— Ну и поделом мне.
— А? — переспросил Кирис.
— Правильно меня Сато-тара отругала. Я слишком привыкла поучать других и совсем забыла, что не являюсь единственным источником добродетели в мире. Дура. Ох, дура...
— Да что ты казнишься? — удивился Кирис. — Подумаешь, чаевые не взяли! Сато вообще слегка с прибабахом. А если деньги карман жгут, вон, мороженого купи.
— Не в том дело, Кир. Просто я, кажется, совсем разучилась быть простым человеком. И тебе нотации читала все время... Непростительно. Совершенно непростительно. Извини, я обязательно исправлюсь.
Да. Похоже, с прибабахом здесь не только Сато. О чем она вообще? Говорит вслух, но словно с самой собой.
Риса замолчала, и какое-то время они шли не разговаривая. До дома оставалось совсем недалеко, и Кирис уже с облегчением предвкушал, как покажет ей свою хибару, и она свалит по своим делам. Однако судьба распорядилась по-своему.
На попрошаек Кирис обычно не реагировал. Большинство он знал в лицо не первый год, да и его тоже знали многие, так что местные нищие к нему не приставали. Кое-кто даже приветственно махал ему со своего тряпья или картонок. Риса тоже игнорировала попрошаек. На одну из них, какую-то незнакомую тетку, с невнятным лопотанием начавшую совать под нос грязный сверток, откуда доносился детский плач, она глянула так, что та осенила себя косым знамением и быстро отошла.
— Как она плач делает? — рассеянно спросила Риса. — Компактных проигрывателей ведь нет.
— А ты откуда знаешь, что там не живое дите?
— Я прекрасно знаю, как плачут младенцы. Меня нельзя обмануть подделкой. И все-таки?
— Там обычная детская кукла с пищалкой, работающей от наклона. А иногда к пищалке еще такую резиновую грушу приспосабливают, чтобы накачивать воздухом.
— А, ясно... Кир, ты ведь знаешь многих, кто просит подаяние. Сколько среди них настоящих нищих? Которые действительно инвалиды и работать не могут?
— Ну, из трех десятков трое или четверо. А что?
— Значит, остальным просто не хочется напрягаться? Или с работой настолько плохо?
— Ты точно с неба свалилась. Безработица в городе, говорят, процентов двадцать, а то и больше. Каждый пятый. Хотя некоторые из попрошаек вполне могли бы устроиться, только не хотят. Вон, только что прошли одноногого инвалида — да у него ноги лучше, чем у меня. Классный автомеханик, когда не бухает, но за пьянку его уже отовсюду выперли, откуда можно.
— А вон та женщина? — Риса внезапно остановилась. — Ты ее знаешь?
Кирис присмотрелся. У мусорного бака в переулке лежало нечто, на первый взгляд похожее на охапку выброшенного тряпья. Однако потом он заметил торчащую из-под тряпок босую ногу, а потом и край лица. Пепельно-серым оттенком оно мало отличалось от стены.
— Нет, — равнодушно сказал он, приглядевшись. — Впервые вижу. Забрела, наверное, откуда-то со стороны. Ничего, местные ей живо объяснят, чья тут территория.
Риса подошла к женщине и присела рядом на корточки. Та не отреагировала, продолжая смотреть прямо перед собой неподвижным мутным взглядом. Риса осторожно высвободила из ее рук большой сверток и расправила его сверху.
— Еще одна кукла? — Кирис подошел, глядя на попрошайку сверху.
— Нет, Кир. Ребенок.
— Что, настоящий живой ребенок? — Кирис склонился, вглядываясь.
— Нет. Мертвый.
Еще не успев осознать неподвижность крошечного сморщенного лица, глядящего из складок ткани, Кирис отшатнулся назад, едва не врезавшись спиной в прохожего. Тот недовольно оглянулся, но сказать ничего не рискнул и только ускорил шаг.
— Как... мертвый? — шепотом спросил он.
— Вот так, Кир. По-настоящему. Он мертв уже много часов и успел остыть.
Риса положила сверток с трупиком на землю и осторожно потрясла женщину за плечо.
— Ты меня слышишь, дэйя? — спросила она. Попрошайка даже не пошевелилась, только слегка дрогнули губы, издав слабое сипение. Риса приложила пальцы к ее голове, обхватив череп с двух сторон, и замерла.
— Кир, — наконец сказала девушка, — она умирает. По-видимому, от истощения. Мозговая активность... Нужно вызвать "скорую". Ты знаешь, как?
Кирис с трудом оторвал взгляд от мертвого ребенка.
— Какая "скорая"? — зло спросил он. — Кто к такой поедет? И куда ее отвезут, как думаешь? За лечение нужно платить.
— Но разве у вас нет бесплатной экстренной помощи? За государственный счет? Ведь была же раньше, до Удара!
— Не знаю, что там было до Удара, но сейчас если хочешь лечиться — плати. Бесплатно можно только подохнуть в публичной больнице типа святого Мейсера здесь рядом. Да и то не факт, что примут.
— Где больница? — решительно спросила Риса.
— Видишь трехэтажный облезлый дом? С красным Стабилоном над входом? Только как ты ее тащить собралась без носилок? Она же тяжелая.
— Возьми ребенка. Я ее донесу.
— Он же мертвый!
— Можешь выбросить в мусорный бак, если противно.
Риса пристроилась к умирающей, намереваясь, видимо, поднять ее на руки. Чокнутая, точно. Сколько может весить взрослая женщина, пусть даже после голодовки? Восемьдесят катти? Девяносто?
— Я понесу тетку, — нехотя сказал он. — А ты бери ребенка, если не боишься. И портфель мой тоже возьми.
Риса поколебалась, потом кивнула.
Сопровождаемый удивленными взглядами прохожих, Кирис с взгроможденной на спину попрошайкой с трудом доковылял до входа в больницу. Большой приемный покой со стойкой регистратуры и сиротливо стоящей у стены скамейкой пустовал. Вообще здесь не наблюдалось никого, кроме сторожа, мирно дремлющего на стуле в углу. Разбуженный пронзительным скрипом двери, он сладко зевнул, протер глаза и уставился на вошедших.
— Куда? — хрипло спросил он. — Закрыто все. Мест нет.
— Женщина умирает, сэрат дэй, — нетерпеливо сказала Риса. — Ей нужна срочная помощь.
Сверток с мертвым ребенком она прижимала к груди, хорошо хоть лицо ему закрыла тряпьем. И как только ей не противно? Взмокший Кирис сгрузил свою ношу на скамью (тетка никак не отреагировала, только опять зашевелились губы) и устало выпрямился, преодолевая желание плюхнуться прямо на грязный истоптанный пол.
— Сказано же — нет мест! — сердито откликнулся сторож. — Куда принимать?
— Сэрат дэй, немедленно позовите врача или еще кого-то ответственного. Пусть он решает.
Сторож недовольно пожевал губами, подумал, затем подошел к стойке регистратуры и поднял огромную трубку древнего телефона. Он несколько раз покрутил диск, видимо, дождался ответа и сказал:
— Тесса Фьюченца, тут опять пришли...
Затем он молча покивал, положил трубку и, шаркая, поплелся к своему стулу. Только устроившись на нем поудобнее и уже прикрыв глаза, он соизволил бросить:
— Сейчас спустятся. Ждите.
Кирис сжал кулаки. Врезать бы ему как следует! К подобранной на улице побирушке можно относиться как угодно, но здесь же больница, карраха! Мог бы хоть немного повежливее! Риса, однако, только кивнула в ответ и поблагодарила. Нервы у нее, что ли, железные, унижаться перед такой скотиной, держа мертвого младенца в руках?
Пару минут спустя дверь в дальнем углу покоя распахнулась, и в помещение быстрым шагом вошла монашка в зеленой рясе. Даже в полутени черного клобука под ее глазами отчетливо виднелись мешки, а лицо выглядело сухим и изможденным.
