Детство

Козьемордая барышня ушла в дом, а Митенька мигом бросил своё дурацкое занятие, подбежав ко мне.

— Ух! — Тыкает пальцами, — Щит прямо как настоящий, только что из лозы!

Торжественно передаю ему на предмет пощупать, и пока тот примеряется по всякому, вытаскиваю из корзины такой же плетёный шлем. Оно на самом-то деле просто верша — недоделано-переделанная, ну да кто што скажет?!

Голову, канешно, поломать пришлося, но зато и вот! Результат! Хошь, будет тебе шлем как у древних русичей, островерхий. Хошь, как греческий, што на картинках были, в бумагах от Фаины. Могу и вовсе — лыцарский! Но тот совсем простой — корзина как есть, только с щелями для глаз похитрить нужно, да мал-мала с украшательством.

— Здоровски! — Вырывается у него, и мальчишка тут же оглядывается, не слышал ли кто? Эк затуркали! — С плюмажами! Сколько? Сколько стоит?!

— Щит за тридцать копеек, — Ответствую степенно, — но енто без герба. Коли захотишь чего, то за отдельную плату, значица. Но никак не меньше полтины! Кропотливая работа, меньше никак.

— А шлемы? — Сам же примеряется.

— От рубля до рубля с полтиной.

— Уу... мама! Папа! — Орёт вышедшим на веранду родителям, напялив греческий шлем и размахивая щитом, — Я потомок троянского Энея, великий воин Дмитрий Ярославцев!

— Только копья не хватает, — Улыбается мать, глядя на сынка во вроде как греческих доспехах. Ха! А я ведь ишшо и пансырь из лозы сплесть могу! Хорошая мысля.

— И мускулатуры, — Ядовито добавляет коземордая кузина, но Митенька предпочёл не услышать.

— Здравствуйте, молодой человек, — Женщина смотрит доброжелательно, но где-то в глубине, в глазах, чуйствуется што-то такое, навроде как ледок.

— Здравствуйте, барыня, — Снова ножкой — шорк! Барыня еле заметно морщится, — Я Егорка. Всё это моё рукомесло, значица.

— Я Варвара Ильинишна, — Представляется та, — а этот так и не представившийся юноша мой сын Дмитрий.

— Ма-ам, — Тянет тот неловко.

— Достаточно оригинальные поделки, — Женские пальцы касаются шлема, — хотя не могу не заметить определённой схожести с корзиной нашей служанки Клавдии..

В голосе усмешка — цену сбить пытаиться, значица.

— Так, барыня Варвара Ильинишна, схожесть есть и у армяка крестьянского с шубой господской. Што одно — одежа, что второе.

— Резонно, — Снова улыбка, вроде как и тёплая, но с ледком внутри. А я вот чуйствую, что нельзя цену сбавлять, вот хучь ты тресни! Дача у их такая, што ну прям богатая. Дом большой и дельный, не холодничок какой, с щелями везде и повсюду. Есть денюжка, значица.

Сбросить им цену, так остальным, кто победнее из господ, и вовсе чуть не даром отдавать придётся. Торгуемся так, што вроде как беседуем. Она, барыня-то, умна, но и я не лыком шит. Упираюся, да дурака включаю, когда што не по мне.

Сторговалися! Три шлема взяли — Митеньке свому один, да два развесить гдей-то захотели. Она пусть и сказала, что на корзину похожи, ан всёж и нет! Красотень как есть, так-то.

Щит один взяли, ну да тут мне Митенька постоять велел, да как припустил! За дружками, значица. Часа не прошло, а всё превсё раскупили. Щиты вот прям тут же, на лужайке, а шлемы, с ними походить чутка пришлось. Ну да не бесцельно, мальчишки сами тащили к родителям, да дядюшкам-дедушкам.

И нате вам! Ишшо заказали! Ладно щиты мальчишкам, а и взрослые господа всяко-разное брали охотно, особливо шлемы. Искусство, значица! Я собой ажно загордился чутка. Настоящий психолух, значица, во как маркетинг продумал!

Распродал всё, и ну оттедова! Остановился когда, штоб совсем-совсем в безопасности, и ну денюжку пересчитывать. Несколько раз пересчитал, потому как думал, што показалося. Денжищи!

Задатка одного три рубля за маски с пончами, да щиты со шлемами на четырнадцать рублёв серебром в руки отсыпали. Да заказали ишшо гербовые щиты, да и шлемы тож.

— Ф-фу! — Ажно ноги подкосилися и в глазах потемнело. Денжищи! За такие деньги иной взрослый цельный месяц работает тяжко, не пито не едено, а тут на тебе! Дуриком! Всего-то за три денька работы в охотку, на тёплышке-то перед балаганчиком.

— Я не я буду, сотню так до конца лета заработаю!

Сказанул, а самому и не верится. Ну не может такого быть, чтоб всё гладко прошло. Бутовские те же што, дураки? Несколько дней, и всё, тож начнут што ни што, а похожее таскать на дачи. Раз уж берут. Пончи те же взять — циновки как есть, только што из травы, да с дырками для головы.

Неделя, может полторы с ентими щитами-шлемами да масками из коры, а потом всё, пересохнет серебряный ручеёк. Што-ништо другое думать надо будет.

И на тебе! Думалку ишшо не напряг, а сразу — на! Картинки с индейскими шапками, што из перьев, да прочее краснокожее. Ха! Не пропаду!

— Деньги прячь, не пропадун, — Сказал сам себе, и ну бежать! Сперва до балаганчика думал, а потом — шалишь! Пущай и не знает никто, где я живу, но долго ли выследить?

Чуть не в версте от балаганчика выкопал ямку в приметном месте, да прикопал. Целее будет! А так надо подумать, может кому на сохранение денюжку отдать? Штоб знали те же бутовские, што при себе у меня много не будет. От соблазна подальше, значица.

Пришёл когда, поел заготовленного загодя чилима , а с чаем ржаных сухарей ишшо добрал, да с ягодами. Как ни хотелося приступить к работе, ан пришлося себя укоротить.

Лоза, она как раз в июне-июле дрянственная. Прошлогодние побеги куститься начинают, а этотгодние только вытягиваются. Поискать приходится, значица. Ну и не только лозу брать. Орешник можно, черёмуху, крушину брать. Но там и возни побольше. Щепить там, вымачивать, другое што делать.

Прошёлся по леску, нарезал веток, да коры где можно отодрал. Ветки отмачиваться, их так щепить-то легше. Сам покрутился по хозяйству, да и в Бутово.

Дружки не дружки, а всё приятели. В бабки там поиграть, в ножички, в лапту и всё такое. Живой же чилавек!

Двадцать вторая глава

— Вот што за люди, а? — Иду с дач восвояси, а у самого мало што не слёзы на глазах от обиды. Ждал, канешно, чиво-ничиво таково, но штоб так быстро?

Пришёл сибе трудящийся чилавек, а тут на тебе! Со щитами мало что не все бегают! Нашёлся один такой нехороший господин, ково в деревне когда-то давно плести мал-мала научили. Ну он и наплёл! Плохие щиты, много хужей моих, но зато бесплатно. Сам наплёл и других научил, сволота такая. Теперя... эх! Ну што за чилавек!

Бегают теперя чуть не все со щитами да копьями из орешника, в древних басурман играются. Ентих... не помню, но они ишшо без штанов бегали, как засцыканцы малолетние. Господа, правда, в штанах, но вроде как и без штанов щитается. Епидемия настоящая! Мог бы у-у сколько! А хрена.

Заказы отдал да новых чутка получил — на шлемы, для повесить на стенке и для тиятры. Не настоящей тиятры, а господской — балуются они так, друг перед дружкой от скуки кривляются, разных людей представляя.

Правда, задаток дали, хучь што-то. Десяток шлемов, да столько же щитов с гербами. Ишшо и цены сбрасывать пришлось, а то бы и вовсе... и-эх! Ну што за чилавек, а?

Рази енто деньги для господ? Они в ресторации за раз оставить больше могут, чем я за всё время на них заработал. Не бедные здеся отдыхают, совсем не! Так пошто?

И со шлемами тожить кочевряжуться. У самих детей такие деньги не всегда и есть, а родители опосля щитов ентих, што бесплатные, выкобениваться начали. Может, думают, что ентот господин нехороший и шлема начнёт плести бесплатно? Пусть ево!

— У-у, вражина! — Повернувшись, ставлю короб с нераспроданными щитами наземь и грожу кулаком в сторону дач, — Да штоб тебе ни дна ни покрышки! Штоб ты ел только тюрю по праздникам!

— Ступай! — Вроде как строго говорит давешний сивоусый сторож, — Неча! Ладно ишшо я, а кто другой? Ступай!

Вздыхаю, но помалкиваю. Так-то он дядька невредный, Кондрат-то, и даже непьющий, как для городсково. Лицо на солдатчине поморозил, не винищем просадил. На Шипке, когда с турками за болгар дралися солдатушки-робятушки. Ён когда узнал, что отец у меня тожить из солдат, да из таких же, болгарских — случайно так вышло, так сразу и помягчел.

Отошёл подальше, штоб видно не было, да и пожёг щиты. А так вот! На заказы у меня прутья нарезаны да намочены, да притом с избытком превеликим. Буду теперя только под заказ, да и то, нужно ли? Может, чиво другово придумать?

Што-то такое нужно, чтоб повторить не могли. Иль нет? Я ведь тоже не штобы мастер великий. Думать надо!

Деньги по дороге припрятал, и ну в Бутово. Настроение такое, што хучь в лапту, а хучь и в кулачки, прямо ух!

— Чиво пришёл-то? — Неласково встретил меня попавшийся в начале деревни знакомец, возящийся с какими-то срочными делами у ворот, — Ступай себе на дачи, корзинки господам на головы плести.

— А чиво тебе? Подраться хотишь? — Показываю всем видом, што ну вот прям готов, ажно рукава засучивать стал, — Завидки взяли?

— А и взяли! — Онфим сплюнул наземь тягую слюну и отвернулся. Постоял чутка, но смотрю, нет у знакомца желания не драться, ни общаться. Эх! Што за жисть!

Прошёлся по деревне, руки в карманы, весь такой из себя. А не задираются! Годки мои уже учёные, кулаками мочёные, да и мало их по хозяйству осталося — страда!

Бутово ишшо порченая деревня-то, дачами больше живёт, чем землёй. У нас бы так и вообще, летом средь бела дня на хозяйстве только те остаются, что ходить не могут — уже иль ишшо.

Прошёлся, да и в поле на покосы. Прошёлся, поздоровался вежественно, а мне мало што не сквозь зубы. Ну, известное дело, што делать-то надо. Взял грабли, да и помогать. От рук рабочих-то, бесплатных, кто ж откажется?

Даже вон скубенты городские, што клетушки, а то и углы в избе крестьянской снимают, не гнушаются ручки затрудить. Толку-то от их мало — даже если силушка есть, то ни умения, ни привычки к труду долгому, крестьянскому, и нетути. Не в охотку когда мал-мала, а с тёмнышка до тёмнышка.

В молчанку попервой и играли, а потом и отошли. Солнышко как раз за полдень перевалило, ну и сели обедать. Отошли к уже смеченным стогам, уселися в тенёчке.

— Садись, — Поманил рукой Гвоздёв отец, — работничек.

И ухмыляется в бороду. Ну а я што? Сел, не чиняся, да и што чиниться-то? Со всеми знаком, со всеми здоровкался. Бабка только ихняя, карга старая, меня што-то невзлюбила, ну так она никово и не любит, даже себя.

Квасу из крынки отпил, ломоть хлеба ржаного взял, да и с огурцом ем не спеша. Гвоздь поглядывает искоса, но молчит. Обидку затаил, значица.

Он канешна неправ — чай не родственник и не дружок лепший, штоб в долю его брать. Но и не совсем штоб неправ. Его деревня-то, и дачники вроде как тожить. Вроде как и разрешили мне с дачниками, а вроде как и тово, жалко денег, што мимо карманов проплыли.

Оправдываться, значица, последнее дело, особливо когда и не за што. Так што начал исподволь.

— Закрылась лавочка, — И из крынки пью — медленно, штоб нетерпёжка их взяла, — пришёл сиводня, а они все со щитами бегают. Нашлись умельцы, значица. Так што всё с ентим делом, сливки снял.

Смотрю, улыбки пробежали еле заметные. Довольны! Я ж говорю, порченные оне, бутовские-то. Рядом с господами когда, оно часто так.

— Один обрат остался? — Подколол Степан Васильевич, што Гвоздёв отец.

— Мне-то да, — И кусаю от огурца, ибо психолухия! Прожевал медленно нарочито, и говорю:

— А вот вы могли бы и на обрате.

— Копейки, — Вздохнул старший Гвоздь, — Сколько тех дачников.

— А копейка с рубля за хороший совет? — Спрашиваю, и голову чутка набок, и молчу, глаз не отвожу. Оно конешно не слишком-то вежественно — взрослый ведь мужик, да ишшо и староста.

Зато сразу понятно — сурьёзный разговор, а не детская ерундень. Попялилися, значица...

— За денежный совет не жалко.

Киваю ответно — как же, уважили! Хтя енто канешно так, ерундень. Не сильно-то и верю, что расстанутся хучь с копейкой в чужую пользу. Выйдет, так и выйдет, а не выйдет, так хучь обидку енту бутовские таить не будут.

— Там сейчас епидемия настоящая, — Снова прикладываюся к крынке, — будто сдурели все. Бегают со щитами, играются во всяких басурман. Спектакли ишшо хотят поставить про енту... древлееллинскую жизнь. Вот прям сейчас штоб, так може и немного заработаете. Так только, антирес поддержать да руки набить на поделках таких.

Вгляд старшего Гвоздя построжел, енто он и без меня знает. Эх... хотелося вовсе издали, да закругляться пора!

— Зато меньше чем через месяц детвора господская в гимназии вернётся, да и рассказывать друг дружке начнут, кто как летом отдыхал. Потом выйдут, а тута вы, бутовские. Да на возах щиты енти со шлемами и прочей харахурой. Што, не купят!? Да штоб не у одной гимназии, а прям вот у каждой, а?!

— Хм... — Степан Васильевич смял бороду в кулак, — хм... смотрите, никому тогда!

— Даже научить могу, — Пожимаю плечами, — сам не то штобы мастер, но кой-какие хитрости подскажу, што сам понял. Всё проще.

— Далеко пойдёшь, — Серьёзно сказал староста, пожимая мне руку, — если не прирежут.

До самого вечора почитай помогал, ажно умаялся. По хорошему, такие работы от тёмнышка до тёмнышка делают, но то по хорошему. А когда землицы не то штобы в обрез, но и не вдоволь, а рук рабочих с избытком, то всё, закончили. Не так штобы богато сена получается-то. Назад когда шли, прикинул, што и сколько.

Я так мыслю, бутовским ишшо и докупать придётся, не то скотина по весне на вожжах будет стоять, к стропилам привязанная. От бескормицы-то.

— Не устал? — Пхнул Гвоздь в плечо.

— Неа, — Улыбаюся. Пусть и не дружок, всё ж приятель, да и просто живой чилавек. Сложно бирюком сидеть, да только и поделками для дачных господ заниматься. Енто поначалу робинзонить интересно было, после Хитровки да больницы, где один никогда и не оставался. А так тяжко без живой души рядышком.

— В бабки может?

— А и давай! — Загалдели вокруг бутовские мальчишки.

— Егор, ты как? — Особливо отмечает, во как! Лестно.

— Ага! Биток у меня всегда с собой, бабки-то одолжите?

— Канешна!

Подхватив кто грабли, кто вилы, унеслися вперёд, пока взрослые шли степенно, ведя свои неинтересные разговоры.

Кон расставили на улочке у избы старосты. Расставили бабки, Ленка Жердева ногой провела черту, от которой метать, и начали.

— ... заступ, заступ! — Мало что не за грудки хватает Сомик другого игрока, даром что сам слабосилок мелкий. Горяч!

— Не было! — Орёт Ленка, она вроде судьи — как чилавек, который не играет сама, — Што я, слепая? Был бы заступ, так сразу сказала б!

— Слепая и есть!

— Моя очередь метать. Подкинув в руке залитую свинцом битку, примеряюся.

— Ну! — Не выдерживает один из супротивников.

— Гну! Под руку-то ори!

Снова примеряюся, и наконец кидаю, вытянувшись мало не в струнку. Залитая свинцом кость сшибает одни ударом две стоящие попарно бабки — гнездо, значица.

— Есть! — Довольный Гвоздь забирает их в нашу кучу, лыбится стоит. И мне азартно, ажно плясать хотца! Еле сдерживаюся... хотя зачем? Под смешки выдаю несколько коленец.