— Тут каждая собака знает, что после увольнения толпу придурков везут к магам-лекарям на лечение — подмигнул Нед — мне предсказательница сообщила. Так что не придумывай себе фантазий. Для них ты был тупым солдафоном, впридачу — с дурной болезью. Вот.
— Вот всегда ты так! — скорчив жалобную физиономию и помотав головой ответил Ойдар — ни капли романтики в тебе, и где только тебя такого воспитывали?
— В деревне — неожиданно для себя ответил Нед — палками, камнями, пинками и подзатыльниками. Как приличествует воспитывать сироту-арда. Ненавистного арда, пирата и разбойника.
— А боевое искусство ты изучил там? Или у ардов? Молчу, молчу! О! Ещё порция здорового "мяса войны"! Ну что, парни, повторим как-нибудь наш забег по трактирам? Нет? Да ладно...неделю пройдёт и забудете! Я лично — точно забуду!
* * *
После поездки к магам, жизнь в подразделении Неда вошла в свою колею. Подъём на рассвете, умывание, завтрак, тренировки до обеда, два часа отдыха и снова тренировки, пока не начнёшь падать от усталости. Впрочем — теперь практически никто не падал. Из рыхлых, нетренированных новобранцев получились жёсткие, как вырезанные из сухого дерева бойцы. Лишний жир ушёл, а у тех, у кого его и не было — наросли мышцы, которые легко таскали здоровенные копья и пуд железной брони, которую напяливали на плечи. Да, солдаты уже тренировались в стальной броне — наплечники, кольчуга, поножи, тяжёлый шлем, закрывающий даже переносицу и выступающий с боков. Так он лучше укрывал от удара, но зато приходилось больше вертеть головой — сектор обзора уменьшался минимум в два раза.
Солдат обучали владеть всем оружием, которое имелось на вооружении корпуса пехоты — от ножей, до арбалетов, но при этом всё-таки основным было распределение по специализации. Отработка движений до автоматизма, до такого состояния, когда человек выполняет что-то не думая, совершенно бессознательно. Сигнал! Поворот. Сигнал! Разворот. И так бесконечно, бесконечно, до безумия, до кипения мозгов на летнем жарком солнце.
Здесь оно было жарче, чем в Чёрном Овраге — сказывалась близость к югу. Солдаты, обливающиеся потом, вышагивали и вышагивали по плацу, бегали трусцой в атаку, кололи, рубили, стреляли — бесконечно, бесконечно. Три седмицы их не выпускали в город — не потому, что последний раз сильно почудили — ерунда всё это, ничего страшного не было. Сильно — это когда убили с десяток человек и сожгли десять трактиров ( И такое бывало! Хевераду тогда пришлось подмазывать кое-кого, чтобы вонь не дошла до короля, делать дорогие подарки и возмещать ущерб в двукратном размере. Виновные потом заплатили своей шкурой, а то и жизнью...). Нет. Не потому. Говорили — что через пару месяцев придётся отплывать на границу с Исфиром и командование торопилось вбить в своих солдат как можно больше знаний. И не потому, что Хеверад так любил своих солдат — большие потери личного состава дурно повлияют на его образ знающего, дельного офицера и кое-кто может подумать, что он не по праву занимает своё, такое денежное место. А он в отставку ещё не собирался. Деньги были, да — особняки в столице, круглый счёт в имперском банке, своё дело, которым управлял брат Хеверада, свой небольшой флот купеческих кораблей...но ведь чем ни больше имеешь, тем больше хочется. Терять стабильный источник дохода, когда деньги сами плывут в руки — это было бы просто глупо.
Так что несчастных новобранцев дрючили до такой степени, что лекарь Жересар, в один из последних дней седмицы решился, и пошёл на приём к полковнику, чтобы высказать своё мнение по этому вопросу. А что ему терять? Дальше будки лекарской, да санитарного фургона на поле боя не сошлют. Жалованье ему положенное, не отнимут. Уволят? Да кто пойдёт на эту должность, когда можно просто нормально продавать порошочки чихающим горожанам, и не думать о том, что завтра к тебе выстроится очередь больных солдат, притом "за бесплатно".
— Прошу разрешения войти, господин полковник! — прогудел лекарь, протискивая могучее тело сквозь дверной проём, не предназначенный для его габаритов
— Давай, Жересар! Проходи! Что случилось? — полковник оторвал взгляд от кипы бумаг, где говорилось по последних поставках продуктов для нужд корпуса. Полковник никогда не оставлял бумаги на счетовода — лично проверял каждый счёт и надо сказать — очень преуспел в купеческом деле подсчёта и учёта. Да иначе и быть не может — это же его хлеб с маслом!
— Вынужден доложить, господин полковник, что если в ближайшее время корпусу не будет дан отдых — вы рискуете остаться без части солдат. Налицо переутомление — бойцы в течении трёх седмиц с утра до ночи выполняют тяжёлые упражнения, и накопленная усталость — физическая и моральная — скоро даст себя знать. Поверьте мне, знаю по опыту предыдущих лет. Если мы собираемся выставить на войну здоровые полки, должны давать им хотя бы один день в седмицу на отдых. Это моё мнение. Мы просто загоняем людей, часть заболеет, оставшиеся на ногах не смогут выполнять свои боевые задачи так, как нужно, появившись перед противником в виде полудохлых ослов. Кроме того — увеличение времени тренировок на всё время светового дня, принятое по распоряжению штаба корпуса, не позволяет солдатам восстановиться в должной мере. Они спят по пять-шесть часов, и это после тяжкого труда от рассвета до заката. Это невозможно. Каждый день в лекарскую стоит очередь из больных, которым приходится давать освобождение от занятий, и каждый день несколько человек оказываются на плацу без сознания от переутомления и перегрева. Мы потеряем корпус. Это моё мнение.
— Я вижу, что это твоё мнение, а не чужое — усмехнулся полковник, вставая из-за стола. Он подошёл к открытому окну, белым платочком отёр лоб, покрытый испариной, постояв, сказал в пространство:
— Да...жарковато. Ни ветерка, ни дождика...впрочем — дождь нам тоже не нужен.
Потом обернулся, и внимательно посмотрев на лекаря, спросил:
— Что, так плохо?
— Ещё хуже — прогудел лекарь — как бы помирать не начали. Я удивляюсь, что до сих пор никто не надумал бунтовать. Видать вожаков не нашлось.
(Нашлось! — подумал полковник — ещё как нашлось! Только они уже на том свете...ты многого не знаешь, дружище Жересар)
— Что, считаешь, нужно снизить напряжение?
— Да. Непременно. Сделать занятия десятичасовыми, как и раньше, и каждый седьмой день на восстановление — отдых, увольнительная для отличившихся парней. Не для всех, конечно. Пусть отдыхают дельные солдаты, те, кто выше всех в показателях, а остальные стремятся их догнать. Таких хватает — например тот же Нед Чёрный! Помните такого, господин полковник? Ну тот, победитель, что голову оторвал своему противнику? Парень очень дельный, правильный! Даже вина не пьёт. К грязным девкам не шастает. Всегда молча делает дело, без стонов и жалоб, а его взвод самый умелый и боевой. Молодец, парнишка! Я хотел его к себе забрать, предлагал, и не один раз — в помощники. Увы — отказывается. Говорит — не собирается становиться лекарем. Похоже, хочет сделать военную карьеру. Но речь не о нём — общее состояние бойцов на сегодняшний день оставляет желать лучшего. Моя обязанность доложить вам о состоянии дел в нашем полку. Все лекари, что у меня в подчинении, того же мнения. Все десять человек. Я закончил.
Полковник снова сел на своё кресло, поставил руки на локти, взял пальцы в замок и опустил на низ свою холёную голову, с безупречно расчёсанным пробором. Долго молчал, потом посмотрел на лекаря, и сказал:
— Ты считаешь, будет лучше, если их прибьют на поле боя? Ну хорошо, предположим, мы снизили накал тренировок. Но у нас через два месяца отплытие. С какими солдатами мы туда пойдём? С недоучками? Мне плевать, что их перебьют — они знали, на что идут! Но король на нас рассчитывает, и что? Мы не выполним задачу! Что о нас потом скажут? Кем нас назовут?
(Тебя назовут, скотина! — про себя кинул Жересар — за свой зад боишься? А мальчишек подставить — нет? Загубить их здесь, выматывающими тренировками не боишься? Ну что же ты за такой идиот-то?!)
Полковник снова помолчал, и посмотрев на хмурого лекаря, добавил, помягчев голосом:
— Я понимаю твою заботу о личном составе полка и копуса в целом, но пойми — твоя задача лечить, а моя задача — выполнять боевые задачи. Я вообще не понимаю, почему обсуждаю с тобой такие вещи. Видимо просто потому, что знаю тебя уже двадцать лет, и знаю, что ты всегда заботился о подчинённых. Жересар, дружище — брось ты эти глупые мысли! Занимайся своим делом, и не лезь, куда тебе не надо!
— Нулан, я знал тебя ещё лейтенантом, когда-то мы дружили, ты не забыл? — пошёл ва-банк лекарь — не будь идиотом, ты загубишь мальчишек, тебе не с кем будет выходить на бой! Ты что, не понимаешь, что даже коню надо отдыхать, иначе он свалится мёртвым?! У тебя что, башка не работает, или ты забыл, как сам падал в обморок, когда майор Шетцель заставлял тебя с твоим подразделением бегать по горам по палящей жаре? И ты честно бегал со своими солдатами, пока не свалился со скалы и не сломал руку! А сколько солдат тогда погибло, потому что самодур решил сделать из них сверхчеловеков и не верил, что не всем это доступно?! Что с тобой стало, Нулан? Где тот лейтенант, который лично сопровождал солдата в лазарет и ругался с начальством из-за того, что твоих подчинённых несправедливо обидели? После того, как ты женился на дочке министра, ты резко изменился и стал купцом от армии, а не солдатом! Одумайся!
— Ты чего себе позволяешь, скотина! — полковник привстал из-за стола, его лицо покраснело, а глаза чуть не выкатывались из орбиты — я выгоню тебя из армии, с жёлтым предписанием, за невыполнение приказа командования и нарушение субординации! Забыл, кто ты есть?!
— Это ты забыл, кто ты есть! — заревел лекарь — ты купчина от армии, а я — лекарь, без которого всё тут развалится, и все солдаты передохнут, как куры у нерадивого крестьянина! Идиот! Я не держусь за это место, на, возьми — лекарь сорвал с себя белый халат с эмблемой лекаря и бросил его на стол — надевай и лечи! А я пойду в город, начну частную практику и вертел я на одном месте ваш корпус и тебя вместе с ним! Лечите, калечьте, что хотите делайте, идиоты! Только когда кроль спросит тебя — почему твой корпус морской пехоты передох, как крольчатник от морового поветрия — ты и скажи — я загнал их на тренировках! А лекарей у меня нет — я по своей глупости всех разогнал! Тащи сюда своих драгоценных магов — всех трёх магов лекарей, и пусть копаются в задницах у солдат! Нехрена им сидеть у себя в агаре! Всё, я на этом закончил! Вычтешь из жалования — подавись!
Жересар повернулся, и не обращая внимания на ошеломлённого полковника, быстрым шагом, сотрясая пол тяжестью своего могучего тела, вышел из кабинета полковника. Прошёл мимо писарей, делающих вид, что они ничего не слышали, мимо адъютанта, лейтенанта Сиртака, племянника жены полковника, вышел на плац и зашагал к лекарской, отбивая сжатым кулаком ритм движения. Внутри у него всё кипело, а перед глазами вертелись красные круги. То ли от жары, то ли от ярости — не зря его когда-то называли Бешеным — с тем же лейтенантом Хеверадом немало голов поразбивали по трактирам. Весело гуляли. Дружили. Пока тот не стал вельможным и важным, женившись на дочери вельможи. Тут и дружба закончилась. Не может вельможа дружить с каким-то там военным лекаришкой.
Жересар почти дошёл до лекарской, когда его догнал запыхавшийся посыльный:
— Господин лекарь, постойте! Господин лекарь! Господин полковник просит вернуться.
— Чего ему надо? — хмуро бросил Жересар, глядя на молодого парнишку, сына кого-то из офицеров штаба.
— Не могу знать, господин лекарь! — ответил посыльный, и его мальчишеское лицо осветилось улыбкой — он нам не докладывает! Это же господин полковник!
— Ладно — хмыкнул лекарь — сейчас приду. Беги, скажи вашему...господину полковнику. Посыльный кивнул и унёсся по плацу, вздымая пыль начищенными до блеска сапогами. Жересар вздохнул, и медленно побрёл в штаб.
Полковник сидел за столом возле окна, и перед ним стояла бутылка вина, из которой он уже изрядно отпил. Тут же лежали фрукты, вяленая копчёная рыба, засахаренные и солёные орешки всевозможных видов — их полно на рынке и они хорошая закуска к вину.
Полковник сумрачно посмотрел на ввалившегося Жересара, помолчал, затем глухо сказал:
— Дверь прикрой плотнее и запри на защёлку.
— Убивать будешь? — хмыкнул лекарь — так я без боя не сдамся.
— Идиот! Прикрой! Не по чину мне пить со всяким лекарским отребьем — ухмыльнулся Хеверад — бери чистый стакан. Из одного стакана не буду с тобой пить — возишься там со всякими заразными солдафонами. Пей! — он побулькал из бутылки, и повернувшись, налил и себе — давай, за старое время, за нас молодых! Пей, не строй из себя целку! Вот так!
Вино легко провалилось в глотки, и полковник с удовлетворением заметил:
— Коллекционное, Исольское. Там виноградник на склоне горы, с него собирают винограда всего ничего. И делается пять бочек вина. Для короля. Ну и...бочку для меня. А что? Я не заслужил, что ли? Двадцать лет верой и правдой, двадцать лет в самых дерьмовых местах! И всегда корпус побеждал, ведь всегда, скажи, мой бывший...старый друг. Я ведь всегда умел воевать! Да, я делаю деньги, да, я везде ищу выгоду, но и службу не забываю! Никто не может меня обвинить, кроме старого...бывшего друга. Знаешь, дружище..с годами ты перестаёшь верить людям. Всё время кажется, что они что-то хотят от тебя. Какую-то выгоду. Частенько так и бывает. И ты сам уже думаешь — а что этот человек может дать мне? Зачем он мне? Какую выгоду он может мне дать? Один ты у меня остался — несёшь всё, что тебе в голову взбредёт. Больше и поговорить-то не с кем. С женой? Напыщенная дура — сидит в столице и заводит шашни с молоденькими придворными гвардейцами. Мне всё докладывают. Дети? Я им не нужен — папаша, сидящий в захолустье, солдафон с провинциальными манерами. Зато они — манерные, пахнущие духами...противно! Противно, Жера! Деньги? Да у меня столько денег, что тебе и не снилось! И зачем, зачем они мне?! Честное слово — я был счастливее, когда мы с тобой отбивались вдвоём от целого отделения мечников! Помнишь, как ты выкинул в окно это здоровилу с табуретом? Эхх...весёлое было время! И мы были молоды. Сегодня представил себе, что тебя нет — и на душе стало гадко. Больше никого из тех, кому веришь рядом. Одни лизоблюды, жополизы, льстивые и лживые твари. Налей вина...обоим. Давай — ещё за старые времена. Тогда и девки были красивее, и море чище, и дружба крепче, и солдаты покрепче.
Зазвенели стаканы из дорогого синего хрусталя, старые друзья выпили, похрустели орешками, потом Жересар, улыбнувшись в бороду, прогудел:
— Ты меня позвал, чтобы поплакаться в жилетку? Можно было и к любовнице для этого сходить, уткнуться ей носом в гладкий зад и пожаловаться на тяжёлую жизнь. Чего мне-то всё это высказываешь? Я не могу нарушать субординацию!
— Да перестань, что ли...ну, бывает, погорячился. Какого демона теперь будешь строить рожи, как маленькая девочка? Меня тоже можно понять — мне нужно сделать дело. И в кратчайшие сроки. Да, я понимаю, что солдаты изнемогают, но ведь это сейчас им плохо, а потом, в бою, они выживут, получив обучение здесь! У нас мало времени! Король шлёт депеши, требуя отправить в бой необученных солдат — похоже, что дело на границе просто дерьмовое, и ему надо заткнуть дыру корпусом морской пехоты, которая — заметь! — не проиграла ни одной войны! Согласись, в этом есть и моя заслуга! Пять лет как я командую этим корпусом, пятнадцать лет я шёл к этой должности, и занимаю её по праву. Никто не может лучше, чем я, командовать этим подразделением, никто! Мы лучшие! И вот теперь от меня требуют, чтобы я сунул этих мальчишек в пекло — необученными, хилыми, нетренированными! Как эта сторона жизни для тебя? Или ты только видишь, как на плацу они падают от изнеможения? А если они упадут с разрубленной башкой, или с выпущенными кишками — это тебе как? Так лучше? Ты, главный лекарь Корпуса, умный человек — неужели ты этого не понимаешь? Да, я зарабатываю деньги. Но ты видел, чтобы мои солдаты голодали? Чтобы у них не было одежды, или обуви? Чтобы им не хватало кольчуг или поножей? То-то же...меня можно обвинять в чём угодно, но только не в непрофессионализме.
