Словами огня и леса. Часть 1

Порой вспыхивала надежда — потерял интерес к полукровке, и теперь Огонька попросту вышвырнут, не убьют же, раз лечили! — но сам не мог понять, именно этого хочет или все-таки нет. В прошлом ничего не было: пара сезонов тяжкой работы, немного леса, который любил и, кажется, знал — но в котором был один. А за эти недели словно прожил много больше, чем на прииске.

В конце концов признался себе, что скучает. Этой беспечности, безудержной радости жизни — не хватало. Если долго смотреть на огонь, а потом его вдруг унесут, глаза ничего не видят какое-то время. Даже если боялся огня и был вынужден смотреть на него, все равно, так и чудится пятно света, закрывающее все остальное.

**

В Астале становилось все жарче; скоро и люди, и земля будут отчаянно желать дождя, просьбы потекут к небу, а дары — в Дома Земли. Но и город, и предместья все равно жили в том же размеренном ритме, как и всегда — долгий труд сменялся сном, и наоборот, а Сильнейшие лениво наблюдали за круговоротом дней и дел — духота и жара отнимали желание вмешиваться. Их примеру следовали и квартальные старшины, и даже суд порой неохота было вершить — на мелочи просто махали рукой.

А Нъенна вдруг обзавелся избранной спутницей. Нельзя сказать, что по большой любви — скорее, их связывало признание друг за другом права на независимость. Молодая женщина — она и сама была из очень отдаленных потомков Тайау — стремилась видеть родню, особенно Киаль, как можно чаще, и Нъенна стал постоянным гостем в доме Ахатты.

— А ты не хочешь найти себе подругу, которую примут в Род? — спросил он у Къятты, когда после полудня они расположились в саду под навесом — дождаться, пока воздух станет хоть немного прохладней. Къятта по прежнему служил меркой во всем. Единственным недостатком был его младший братец, которого при каждом визите надеялся не встретить.

— Женщин у меня предостаточно... а дети... хлопот хватает и с этим. — Мимолетный косой взгляд в сторону окна... широкие листья скрывают часть дома, но известно, кто там живет.

Нъенна залпом выпил чашку холодной воды:

— Еще одного такого Астала не выдержит.

Ответом была едва заметная улыбка.

Нъенна знал, что у старшего родственника где-то в городе-сердце Юга или окрестностях двое сыновей от обыкновенных женщин, но впервые спросил, раз уж повод представился:

— Почему ты позволил им появиться на свет?

— Первый — по глупости, шестнадцать мне было. Я проверил его потом — так, ничего особенного. Я сейчас даже имени его не помню, имени его матери тоже... Где-то живут. А вторая слишком стремилась поднять собственное семейство за счет нашего Рода. Врала мне, пыталась использовать... Не смотри так — мне не стыдно об этом рассказывать. Она заплатила. Ребенок — никчемный калека.

— Ты постарался?

— А как же. По-моему, он глухонемой. Что ж, получила, что хотела. Нечего было хитрить, раз не умеет.

— И то верно... Но разве излишек Силы хорош? Сейчас твой младший вроде притих, но надолго ли...

Нъенна от души и завидовал, и сочувствовал родственнику своему — иметь в подопечных такое! А уж сейчас, когда едва год прошел с того суда в Доме Звезд, любая оплошность может переполнить чашу терпения.

— Ты серьезно тогда сказал, будто он уверен, что через пару весен войдет в Совет? За счет кого, интересно? Он хочет занять место деда? Или твое??

— Там разберемся, — Къятта полулежал на подушке-валике, с ленивой улыбкой разглядывал замершего на ветке куста богомола. — В юности полезно мечтать. Ну и... все знают, какой он.

— А он, дурачок, и не скрывает того, что может... Зачем остальным такое сокровище? Его скорее убьют свои, если продолжит выпендриваться.

Старший быстро глянул на Нъенну и отвел глаза, словно по-прежнему больше всего на свете интересовался богомолом.

— Трудновато будет убить...

— Но можно, и ты знаешь это. И ты не спасешь. Нет, я не хочу сказать ничего такого, просто... Не боишься за брата? Не слишком-то он умен, — с легким презрением сказал Нъенна. Лицо Къятты стало жестче.

— Он очень неглупый мальчишка. Но сначала делает, а потом думает, этого не изменить. Как человек он взрослеет куда медленней зверя. А огонь... это огонь.

— А сам за себя не боишься? — после едва заметной паузы спросил младший родственник. — Если он ударит во всю мощь, в половину даже — тебе не устоять.

— В воспитании зверя главное... — не договорив, старший махнул рукой. Звякнули серьги.

— Я думал, ты любишь его.

— Одно не мешает другому.

Богомол расправил крылья, стал похож на коричнево-розовый цветок, если бы не хищная треугольная морда и угрожающе воздетые зубчатые лапы. К нему приближался соперник... или подруга?

— Странно, как мы еще не перегрызлись все, — сумрачно сказал Нъенна, проследив за взглядом родича на насекомых. — Я бы с удовольствием убил нескольких...

— Юг держится на огне и крови — так и на севере говорят. Так не сдерживайся, убивай! — рассмеялся Къятта. — Иначе потеряешь всю силу. Она понадобится. Тейит это такая старая ненасытная жаба, только сидит не в болоте, а на горе. Натащила себе кучу сокровищ, которыми уже не может воспользоваться, но желает еще и еще.

— Говорят, мертвым золотом у них отделаны погребальные пещеры, — сказал Нъенна.

— Не знаю, что они такого делают с золотом, что оно становится мертвым... Хотя и живое золото представить себе не могу. Но пусть хоть ели бы его, лишь бы не лезли дальше своих предгорий.

— Подумаешь, нам-то что. Слишком они далеко.

— Не забывай, что жабы растут и растут, и все больше хотят жрать. Помнишь сказку про Солнце? Однажды Тейит проглотит все Срединные земли и станет у наших границ, а мы сможем только обороняться.

— Ты сам их всегда презирал.

— Как и жаб. Или крыс. Но не хочу тысячи их увидеть у своего дома. Эсса не просто дочиста выбирают месторождения, до которых нам дела нет — они закрепляются на удобных участках, на пригодных для новой отстройки развалинах, и вышибить их оттуда будет куда сложнее.

Нъенна заметил, что обоих богомолов на ветке уже нет. Оба упали или один другого сожрал и уполз? Нехорошее какое-то знамение для таких разговоров.

— Знаешь, Ийа тоже не слишком доволен тем, что происходит в Астале. Моя Кинья говорила...

— Забудь про Арайа вообще, — отрезал Къятта. — Их поддержки я даже в крайнем случае искать не стану.

— Значит, о союзе с другими Родами вы с Ахаттой все-таки думаете.

— Это дело небыстрое. Но приструнить эсса надо уже сейчас.

— Здесь тебе и пригодится ручной энихи, который плюется огнем.

Къятта словно нехотя посмотрел на Нъенну из-под прямых ресниц. Сказал подчеркнуто ласково:

— Придерживай язык, когда говоришь о нем.

— Но ты сам...

— Я — это я.

— Я бы на вашем месте опасался за свою жизнь, — сказал Нъенна, раздосадованный неожиданной отповедью. — Что ему договор между Родами? Сорвется на ком-нибудь, и всё, междоусобица, как раньше. После реки Иска...

— Лучше пусть боятся непредсказуемости, чем считают, как ты выразился, ручным, — голосом, похожим на густой сладкий сок, произнес Къятта. И закончил хлестко, словно ударил:

— Много о себе мнят!

**

Девять весен назад

Мальчишке едва ли исполнилось семь весен. Чумазый, испуганный, с курчавой гривой волос. Родом из бедных кварталов, он сидел на лохматой кобылице-грис боком, сжавшись в комочек, и все его существо кричало — "хочу отсюда удрать". Но удрать не получалось.

— Ты говорил, скучно? — Къятта со смехом смотрел на подбежавшего к грис братишку, — Получай.

Къятта махнул рукой, и мальчишку спустили с седла.

— Кто он?

— Сирота. Забирай. Развлекайся... — махнул рукой сопровождающим, и все трое умчались.

Глаза у привезенного мальчика были — как два птенца вороненка, испуганных приближением хищника.

— Идем! — Кайе потянул его за руку.

— Что со мной сделают? — высоким и хрипловатым голосом проговорил мальчишка. Стоял, расставив ноги, равно готовый бежать и драться, и на шее болтался камешек с дырочкой — талисман. Бедняки много такого на себе таскали и держали в домах. Кайе поднял ладонь — потрогать камешек.

— Ты будешь тут жить!

"Подарок" отшатнулся, не давая прикоснуться к камню.

— Я не хочу.

— Это неважно — зато я хочу. — В словах зазвенело раздражение — камень бесполезный повесил, и туда же, не тронь, словно ценность какая. Но подумал и сказал, стараясь, чтобы голос звучал успокаивающе: — Ты ведь сирота. Тебе все равно некуда. А тут хорошо... — и сильней дернул за руку.

— Пусти! — "подарок" смотрел на Кайе — тот был ничуть не выше и не крепче — угрюмо, мальчишка-ровесник не казался ему угрозой. А старших не было здесь.

— Нет! Ты останешься, раз я так хочу! — Кайе начинал злиться.

— Ладно... — обреченно сказал мальчишка и пошел за Кайе. Тот радостно засмеялся и направился по дорожке, болтая обо всем сразу. Руку гостя выпустил — как иначе покажешь все, что вокруг? Мальчишка отвечал невпопад, а потом вдруг замолк.

— Эй! — Кайе оглянулся, и увидел, как тот со всех ног удирает к выходу из сада.

— Стой!

Садовник услышал крик, рванулся за беглецом — но он был далеко.

— Стой же! — закричал Кайе, и мальчишка упал — может быть, подвернув ногу.

Кайе помчался к нему.

— Ты что!? — задыхаясь от бега, выдохнул он. Одновременно с ним подоспел садовник. Склонился над мальчиком. Тот не двигался.

— Он что, сильно ушибся? — в голосе Кайе звучала тревога.

— Али...он мертв.

— Но...почему???

— Не знаю.

— Сделай же что-нибудь!!! — Кайе вцепился в него. — Сделай!!!

...Целитель развел руками.

— Бесполезно. У него остановилось сердце.

— Почему? — почти беззвучно спросил Кайе.

— Ты перестарался, пытаясь его удержать, — голос старшего брата был спокойным и чуть насмешливым.

— Я... — мальчик поднял глаза на Къятту. В них была отчаянная надежда — ну, скажи, что ты пошутил!

— Привыкай, моя радость. Учись. Может быть, в следующий раз будешь поосторожнее...

И добавил, сжалившись:

— Поехали на реку сегодня. Наплаваешься — забудешь.

— Еще бы соображал, когда перекидывается. И когда сменит облик, сам не знает, по-моему. — Къятта отошел от кровати.

— Не перестарайся с запретами и наказаниями. Мальчик отходчив, но может и не простить. По счастью, перекидываясь, он может избавляться от накопленного огня; если не будет — всем нам плохо придется. Но он — наше сокровище. Его надо беречь. А не вынуждать причинять вред себе и нам всем. Будь осторожен с ним.

— С ним?! Да это ему стоит быть осторожным...Он, хоть и малыш, способен случайно снести мне голову.

— Вот и превосходно. Не то, что он способен оставить тебя без головы, — Ахатта не скрыл улыбку.

Оборотни, кана. Великая редкость. Родилось двое в одно время — хоть Шиталь старше больше чем на десяток весен, все же их двое. И еще огонь его... пламя подземное, изначальное. А ведь еще так юн...

Еще пару весен спустя

Луна взошла — красная. Охотник задумчиво пожевал губами — красная луна, плохо. Будет ветер. Прислушался к полулаю-полумяуканью ихи в долине. Голодные ихи вопят на всю округу — вряд ли он сумеет найти хорошую добычу.

Низкий лоб охотника рассекал шрам, жесткие волосы уже поседели, хоть охотник был далеко не стар. Втянул носом воздух — пахло колючим кустарником, горными травами — и бегущими животными. Охотник чуял их издалека. Как только луна дойдет до второй вершины, хору будут здесь. Их меньше, чем пальцев на руке, но и стольких стоит бояться. Они заставили подчиняться Тех, что оставляют раздвоенные следы, и передвигаются быстро. Последнюю, младшую сестру Седого убили вчера, чтобы хору не трогали стойбище. Они не видели ее смерти, но они все знают.

Рууна боялись непонятных соседей. Только мудрые передавали память о тех временах, когда их еще не было. Хору жили то в одном, то в другом месте, вырубая и выжигая леса; к их стоянкам из камня рууна не приближались. Но те наведывались сами...

Седой шел не торопясь — пока еще рано. Звери придут к водопою под утро, тогда можно будет брать добычу. Если он будет охотиться хорошо, Рыжебровый отдаст одну из своих дочерей Седому. У него хорошие дочери — сильные, рослые, могут долго нести тяжести на плечах. Если земля снова станет неспокойной и придется уходить, такая женщина будет полезной. Не то что дочери Зуба — они все тощие, скоро всех их убьют, чтобы племя не трогали хору. А сестру Седого жаль. Она, хоть и хромала, была крепкой.

Шорох в кустах раздался позже, чем Седой уловил еще один запах. Маленькая йука потеряла мать и забилась в самую гущу зарослей. Не кричала, не звала родичей — чуяла, только хищников призовет.

Седой прикончил ее ударом кулака по голове, взвалил на плечо. Потом передумал, закинул на дерево. Запах приманит зверей, и Седой останется без настоящей добычи — или, хуже, придется драться с большими хищниками. А на дереве, если повезет, тушка сохранится до утра. Если ихи не стащит.

Колючие заросли пропустили Седого, не оцарапав, и сомкнулись за спиной охотника.

Скоро неподалеку от места, где он прошел, застучали копыта, зазвенела наборная узда. Одну грис вели в поводу; а всадников было трое, и они ничуть не старались таиться от леса или дикарей. А ехавший первым юноша и вовсе ушел в свои мысли — спутники не решились бы сейчас окликнуть его. Наконец он вскинул глаза на сопровождающих:

— Оставайтесь тут. Я скоро.

Всадники-синта придержали грис, но один все же сказал:

— Али, одному в стойбище лучше бы не соваться.

— Перестань. Если нас появится трое, они отупеют от страха. Ждите, я скоро, — послушная легкому толчку в бок, грис потрусила по неровной тропинке, и за ней последовала вторая, с пустым седлом.

...Рууна были безобразны. Ростом по плечо человеку, они обладали кряжистостью, длинными руками и темной, во многих местах волосом поросшей кожей. Головы их, почти круглые, казались слегка сплюснутыми сверху, широкие носы и низкие лбы создавали впечатление угрозы.

Некоторые из дикарей были трусливы, некоторые безрассудно смелы. Но смелых почти не осталось в землях южан. Некоторые племена не дрожали от страха, чуя их запах — это были те, кто не испытал разрушительной силы пришельцев, а напротив, пользовался их милостью. Сами рууна считали, что ведут начало от медведя, волка и прочих зверей.

Это племя южанам было известно давно, и не кочевало, как другие. Оно жило на самом краю большой долины, где добывали золото. Довольно сообразительные, рууна соорудили алтарь и каждый вечер клали на него плоды и убитых птиц. Они поклонялись и Солнцу, и Грому, однако соседи казались им и более могущественными, и более опасными — не говоря о том, что их можно было увидеть, чуть ли не коснуться. Они пытались задобрить страшных существ — на свой дикарский лад. Порой убивали таких же рууна, чтобы снискать милость могущественных соседей. Неважно, где в это время находились южане. Считалось, что хору все равно видят всё.