"Днем казак,ночью-волк" Роман.Приключения.

С подавлением восстаний Якова Острянина, ушедшего в Слободскую Украйну, и Дмитрия Гуни, нашедшего с двумя тысячами запорожцев прибежище на Дону, эпоха казацких восстаний, начавшаяся еще во времена Косинского и Наливайко закончилась. Мир и покой установился на Украйне, куда вновь со всех концов Польши устремилась шляхта. Запорожье было усмирено и скручено в "бараний рог" польным гетманом коронным Николаем Потоцким, который дорогу от Нежина до Лубнов уставил свежевыструганными колами с усаженными на них участниками восстаний. Нашел там мучительную смерть и отец Ивана Серко, о чем сам он узнал значительно позже. Реестровые казаки, число которых вновь сократилось до шести тысяч, потеряли право избирать полковников и старшину. Старшим им Потоцкий назначил вначале Ильяша Караимовича, а затем тот был заменен щляхтичем Петром Комаровским. Потерял свою должность и Богдан Хмельницкий, вновь превратившись в скромного чигиринского сотника.

Коронный гетман Станислав Конецпольский добился решения польского правительства отстроить Кодак и в 1638 году на месте разрушенной Сулимой крепости выросла новая, еще более грозная. Тяжелые орудия, установленные на крепостных стенах, контролировали правый и левый берега Днепра на несколько верст вокруг. Гарнизон Кодака теперь составлял свыше тысячи жолнеров, а высылаемые регулярно в степь разъезды, отлавливали беглых крестьян, стремившихся на Сечь.

-Совсем нас здесь ляхи зажали, как клещами,— мрачно говорил Линчай,— ни вверх по Днепру не подняться, ни степью не пройти.

Серко, слушавший его сидя, опершись руками на эфес сабли, упиравшейся концом ножен в пол, кивнул, соглашаясь с кошевым:

-Да, теперь Кодак так просто не захватить. Мы и тогда при Сулиме взяли его больше хитростью, да и гарнизон там был значительно меньше.

Линчай, выпустив из люльки кольцо сизого дыма, решительно сказал:

-Все же дальше терпеть нельзя. Ходят слухи, что ляхи намерены разместить здесь на Сечи, помимо реестровиков, еще и свой собственный гарнизон.

-Так это же фактически будет означать конец Запорожью!— воскликнул Иван. — А нам куда деваться?

-То-то и оно, что конец. Вот поэтому надо выступить из Сечи и взбунтовать Украйну. Там народ только ждет сигнала, поднимутся все от мала до велика.

Серко с сомнением покачал головой:

-Все эти гречкосеи очень ненадежные. Поджечь панский фольварок или разогнать надворную команду они еще туда — сюда пригодны. А вот в бою с драгунами или, не приведи Господь, с панцирными хоругвями, от них никакого толку, кроме паники.

-А я вот кумекаю тут помаленьку,— пыхнул люлькой Линчай,— что как только мы выступим из Сечи, восстание вспыхнет по всей Украйне. Пусть себе жгут панские фольварки и расправляются с панами, а мы станем в верховьях Саксагани табором и будем там ждать ляхов. Тут на Сечи тысячи две запорожцев наберется, да еще тысяча реестровиков в качестве гарнизона подойти должна, их, я думаю, нетрудно будет склонить на нашу сторону. Коронный гетман двинет против нас реестровых казаков, постараемся перетянуть и их к нам. Я уже послал гонцов на Дон, атаман Осипов обещал прислать нам на помощь еще тысячи две донцов. Вот и суди сам, у нас окажется примерно десять тысяч настоящих казаков, а с этой силой ляшские драгуны и гусары страшны не будут. Стоит одержать одну убедительную победу и к нам присоединится сто тысяч восставшего народа. А это уже такая сила, что всех панов отсюда погоним за Горынь и Случ.

Серко продолжал сомневаться:

-Под рукой Павлюка, царство ему небесное, собралось около тридцати тысяч, да разбил нас Потоцкий тогда под Кумейками в пух и прах. А у него и панцирных хоругвей то не было, одних драгун хватило с избытком.

-Ситуация сейчас не та,— возразил Линчай. -Томиленко с Павлюком за казацкие вольности выступали, а народ тогда как бы в стороне оставался. Сейчас же надо не о вольностях думать, а о том, как панов с Украйны выгнать, то есть превратить восстание в общенародное дело, а не в выступление одних казаков.

-Ну, что же, кошевой,— согласился Иван,— я с тобой, можешь на меня рассчитывать.

К лету на Запорожье подтянулось много казаков с городов и волости. Иван с радостью воспринял появление Верныдуба, Яроша, Водважко, Кривоноса, своих старинных приятелей. Прибыли и реестровики Корсунского полка в качестве гарнизона Сечи, среди которых у запорожцев было много приятелей и побратимов. Запаздывали донские казаки, но в середине лета Линчай решил, что к восстанию все готово и можно начинать без них, тем более, что он установил тайные связи с реестровыми казацкими полками и заручился их поддержкой.

В распоряжении Линчая собралось около трех тысяч хорошо вооруженных казаков. Генеральным есаулом при нем был Лутай, реестровиками командовал корсунский полковник Кирилл Чиж, а в числе куренных атаманов оказались Кривонос и Серко.

Выйдя из Сечи, Линчай стал укрепленным табором справа от верховий Томаковки, где к Днепру примыкает лиман, образованный какой-то безымянной речушкой, ожидая подхода донских казаков и распространяя по всему краю свои универсалы. Однако, для коронного гетмана, у которого повсюду были свои "глаза и уши", выступление запорожцев не явилось неожиданностью. Опытный военачальник, он не стал ожидать подхода подкреплений от местных магнатов, а только со своими собственными хоругвями и одним Чигиринским полком реестровых казаков, на байдарах поплыл к Кодаку, а оттуда форсированным маршем направился к месту, где разбил свой табор Линчай. Не ожидавший такой быстроты передвижения, кошевой не успел, как следует окопаться, и попал в окружение. Кроме того, не оправдалась и его надежда на то, что на подавление восстания будут брошены реестровые полки. Конецпольский прижал запорожцев к речке, плотно обложив с остальных трех сторон и отрезав обратную дорогу на Сечь. Неглубокую, но болотистую речушку с северной стороны Конецпольский поручил охранять сотне Хмельницкого.

-Вряд ли они, конечно, здесь пойдут на прорыв,— сказал он,— впереди уже недалеко Кодак, но прошу тебя, пан сотник, быть бдительным. Штурмовать их табор у меня недостаточно сил, мы их тут просто измором возьмем.

Хмельницкий, окопавшись в указанном ему месте, вскоре понял, что, если бы Линчаю удалось переправиться через неглубокую, хотя и заболоченную речушку, то затем, пройдя вдоль лимана верст пятнадцать, казаки добрались бы до Днепра, а оттуда могли бы беспрепятственно отойти на Сечь.

Но как предупредить об этой возможности Линчая, чтобы самому не попасть под подозрение? Вопрос этот имел первостепенное значение. Наконец, после долгих размышлений, Богдан вызвал к себе Ивана Ганжу, казака своей сотни, которого он знал уже лет пятнадцать и которому полностью доверял.

Ганжа, высокий плечистый, со звероватым выражением сумрачного лица и лопатообразными зубами, молча слушал его, изредка кивая головой с черной копной густых волос.

-Все сделаю, батько,— сказал он, когда Хмельницкий окончил свой инструктаж,— будь спокоен, не подведу.

Глухой ночью, Ганжа, не привлекая ничьего внимания, осторожно переправился вплавь через речку и явился в табор Линчая. Узнав, что прибыл гонец от Хмельницкого, кошевой приказал разбудить Серко, Кривоноса, Лутая и куренных атаманов. Ознакомившись с планом Хмельницкого, все с ним согласились, поскольку иного выхода, как пойти на прорыв, у них не оставалось.

-Ничего не поделаешь,— хмуро признался Линчай,— мы оказались в ловушке. Коронный гетман, сто чертей ему в печенку, не взял с собой реестровиков, на что мы надеялись. На подкрепление нам рассчитывать неоткуда, а вот приход вспомогательных войск на помощь Конецпольскому, дело двух-трех дней. Надо послушать Хмеля и прорываться завтра ночью на его участке, пока еще пока здесь стоит только его сотня..

К утру Ганжа возвратился к Хмельницкому, передав ему, что ночью запорожцы будут переправляться через речку на позициях чигиринской сотни. Богдан был в своих людях уверен, поэтому не сомневался, что даже те, кого он не предупредит о своем плане, будут стрелять вверх, а не по запорожцам.

Однако, наступивший день внес свои коррективы. Неожиданно ближе к вечеру Хмельницкого вызвал к себе коронный гетман и озабочено сказал:

-Ходят разговоры, что на помощь бунтовщикам движется подкрепление с Запорожья. Будто бы донцы подошли на Сечь. Возьми, пан сотник, своих людей и немедленно отправляйся на разведку местности до самого Микитиного Рога. Я должен знать, пустые это разговоры или они имеют под собой почву. А на твой участок я пошлю свою драгунскую хоругвь.

Ни один мускул не дрогнул на лице Хмельницкого, хотя в душе его бушевала буря чувств. Он молча поклонился гетману и отправился выполнять приказ. Отдав распоряжение казакам седлать коней, он долго всматривался в сторону запорожского табора, но как предупредить Линчая об изменившихся планах, так и не придумал.

В течении дня поляки вели артиллерийскую стрельбу по позициям запорожцев, те отвечали им тем же. Конецпольский не делал попыток предпринять штурм табора, так как у него для этого не хватало сил. Линчай же начал подготовку к ночной вылазке, постепенно стягивая своих людей на участок прорыва.

Казалось, тревожиться оснований не было, все развивалось по плану, но чем ближе дело шло к ночи, тем сумрачнее становилось на душе у Ивана. Его томило предчувствие каких-то трагических событий, но на чем оно базировалось, он и сам не понимал.

Наконец, не в силах бороться со своим чувством тревоги, Серко обратился к Линчаю, предложив отложить ночную вылазку.

-Ты в своем уме?— спросил тот с недоумением. — Ведь с Хмелем все договорено. Ну, постреляют они вверх для видимости, а мы переправимся через речку и только нас видели.

Лутай и Кривонос тоже с удивлением посмотрели на Серко.

Все же Максим, лучше других знавший Ивана, слегка насторожился:

-Ты чего-то конкретно опасаешься?

-Нет,— беспомощно ответил Серко,— у меня просто сильное ощущение тревоги.

Кривонос нахмурился, но Линчай рассмеялся.

-Все это пустое,— сказал он,— я сам поведу казаков и, увидишь, все будет в полном порядке.

-Ладно,— сдался Иван,— Но давайте продумаем и другие варианты. Предположим, что Хмельницкого там уже нет.

-А куда он на хрен делся?— захохотал кошевой.— Если бы что пошло не так, Хмель бы обязательно предупредил.

Кривонос молча кивнул, соглашаясь с ним.

-Но все же иметь запасной вариант не помешает,— поддержал Ивана осторожный Лутай.-В любом случае есть смысл вначале переправиться на ту сторону небольшой группе, а, если все пройдет благополучно, тогда пойдут и остальные.

-Ладно,— не стал спорить Линчай, будь по-вашему.— Первую группу, человек двести, поведу я, потом остальных ты, Лутай. Серко и Кривонос пойдут в арьергарде. Место сбора у Днепра.

Наконец, ночь вступила в свои права. Темный бархат небосвода усеяли бриллианты звезд и созвездий, желтоватый серп месяца неярко освещал землю. Лунные блики играли на водной глади неширокой речушки, образуя прерывистую дорожку. У берега собралась большая часть запорожского войска, только часовые и небольшие группы прикрытия еще оставались на охране табора.

-Пора,— наконец, негромко скомандовал Линчай, погружаясь в воды реки. За ним последовало человек двести казаков. Серко напряженно всматривался в противоположный берег, но как будто пока все шло по плану. Вот уже фигуры первых переправившихся казаков показались на том берегу. За ними через речку перебрались и остальные. Лутай уже приготовился дать команду переправляться остальным, но в это время на том берегу прозвучал слитный ружейный залп. Пули, выпущенные прицельно практически в упор, скосили первые ряды казаков. Раздались крики раненых. Линчай был сражен пулей одним из первых, оставшись без командира, кто-то пытался прорваться вперед, другие повернули назад. Следующий залп драгун не заставил себя ждать, унеся жизни еще полусотни казаков.

Среди тех, кто остался в таборе поднялась паника, послышались крики : "Измена! Предательство!".

Серко, чьи чувства были обострены до предела, внезапно сказал Лутаю:

-Меняем план! Ты уведи людей отсюда и готовься к прорыву через основные позиции ляхов. Послушай меня, Конецпольский сюда скоро перебросят подкрепления с других участков. Надо будет воспользоваться этим.

Кривонос, сразу сообразивший, что задумал Серко, прикрикнул на все еще колеблющегося Лутая:

-Делай, что он говорит! Я остаюсь с Иваном.

Спустя несколько минут, оставшись на берегу одни, Максим и Иван сконцентрировали свою мысленную энергию, погрузившись в транс. Внезапно засевшие на противоположной стороне драгуны увидели новую волну казаков, переправлявшихся через речку, и снова открыли по ним стрельбу. Тульпы исчезали, словно падали от выстрелов, и появлялись вновь. Коронный гетман, быстро поняв, что запорожцы намереваются прорваться через речку, стал снимать хоругви с ближних участков посылая их на помощь драгунам.

Серко, не выходя из транса, повернул кольцо камнем к ладони. Количество тульп сразу возросло в несколько раз. Стрельба на том берегу усилилась, к драгунам присоединились спешившие им на помощь хоругви. Лутай, надо отдать ему должное, был не дурак и, хотя не до конца понимал, что происходит, но заметил, что один из участков позиции поляков фактически оголился. Выждав еще немного, он дал приказ идти на прорыв. Три тысячи запорожцев в едином порыве вырвались из табора, обрушились на позиции поляков, оставшиеся почти пустыми, и, прорвав их, устремились в степь.

Коронный гетман, узнав о том, что запорожцам удалось вырваться из устроенной им ловушки, пришел в ярость, но преследовать их ночью не стал, опасаясь засады. Когда же с наступлением дня он отправил несколько конных хоругвей по их следам, запорожцы были уже далеко.

Глава пятая. Экспедиционный казацкий корпус.

В один из субботних майских дней 1645 года чигиринский сотник Богдан Зиновий Хмельницкий отдыхал в кругу семьи в своем хуторе Субботове, когда неожиданное событие круто изменило не только всю его дальнейшую жизнь, но и судьбу всей Южной Руси. Прискакавший на взмыленном коне гонец передал сотнику приказ старшего реестрового казацкого войска Ильяша Караимовича срочно явиться к нему.

Прибыв на следующий день в Черкассы, Хмельницкий встретил у Армянчика, как казаки прозвали Караимовича, двух войсковых есаулов — Барабаша и Нестеренко.

-Получен приказ лично от его королевской милости,— деловито начал Караимович после обмена приветствиями,— в срочном порядке явиться нам с вами, панове, в Варшаву. Зачем, не спрашивайте, сам того не знаю.

Видя недоумение на лицах присутствующих, Караимович добавил:

-О том, что едем по приказу короля никому ни слова. Официально цель поездки — передать сейму прошение от войска о восстановлении казацких прав и привилегий.

Столица Речи Посполитой встретила казацкую делегацию по-летнему тепло. Хмельницкий то и дело ловил любопытные взгляды прохожих, которые они бросали на живописно одетых казаков— пришельцев из далекого южного порубежья не часто можно было встретить в Варшаве. Богдан, правда, не раз бывал в столице и не мог не восхищаться красотой ее улиц, огромных каменных дворцов и костелов. Пышно и богато жили польские магнаты, улицы города были вымощены камнем, все дома построены из камня, встречные прохожие были одеты в нарядные дорогие одежды.