"Гуд бай, Америка-остров...-2"

Майка посмеивалась.

— Ну тогда до деревни двинем? Если мы это братство сейчас не опохмелим, им два дня не подняться... "Будить мертвых" — знаешь такую игру?

В машине Лех включил радио.

— Что хоть там в мире делается, пока мы с тобой в опасности.

— Домой хочу... В ванную хочу, видики смотреть хочу, "Санта Барбару"... У меня сессия начинается, три экзамена. Последний год. На диплом выходить.

— Вот тебе и "Санта Барбара". У нас чем хуже?

Засопела Майка.

— Дед то откуда взялся вчера?

— Олежка с улицы привел. У всех, говорит, Новый Год, а у него мороз тридцать градусов. Несправедливо. И дед не сопротивлялся. Вам, говорит, молодым, надо фору дать. Под конец свататься начал, разошелся...

— К кому?

— К кому. Ко мне, конечно. Олежка его прогнал под утро. Потом они с Димкой еще пить остались, а мы... В общем — свинство так Новый Год встречать. Олежка твой виноват.

— Почему "мой". Он тебе глазки строил, несравненная моя.

Майка промолчала. Лешка удивленно покосился на нее — с застывшим лицом она смотрела в одну точку.

— Эй, орбита-четыре, — он щелкнул один раз пальцем у нее перед носом, привлекая внимание. Руку она оттолкнула и прибавила громкости радио.

... Движение боевиков на границе республики Ичкерия... Буденновск...Принявшие удар военнослужащие-срочники... Официальные списки...

— О чем они, Леха? — с тихим недоумением произнесла Майка. — Какие бои, какие списки... Какой штаб во Владикавказе? Это... Где Володька наш?

— С чего ты взяла: Владикавказ?

— Да про Владикавказ тут говорили, пока ты болтал! У меня Володька там — какие боевики?! Леха?!

— Постреляют, да разберутся. Фигня. У них же там в постоянку неспокойно, чечены делятся...— ох, не силен был Леха в политике! И в утешении женщин — Майка ударилась в слезы.

Вот скот, вот дерьмо!!! Тварина! Чего добился — я зверею в этой деревне, Леха работу бросил, со мной нянчится, рожу ему раскатали, этого мало? Влез, свинья, в национальный конфликт, умудрился! Леха, он думал о ком, спрашивается? О матери хотя бы своей? Обо мне... Среди гор этих

* * *

, ну, всандалят в него пулю, бросят в канаву, как собаку, землей закидают... У, немец проклятый, башка упрямая!.. Ладно бы армия, но Кавказ зачем? Зачем так надо мной издеваться, Леха! Боже...

Леха метнулся к киоску, вернулся, вставил свежекупленную сигарету в мокрый Майкин рот... Рыдала она безутешно, горько-прегорько, словно конца-края ее несчастью не было... Прикурилась, с дыханием разобралась, рыдания окончились, остались всхлипы...

Ох, свяжись с Доннером — что ворота отпереть.

— Майка, — внушительно сказал Лех. — Там федералы...Ему полгода пока учиться, а там вся ботва эта закончится, точно говорю. Ты что, Володьку не знаешь? У него же умина государственная. Он осторожный, черт, башка-компьютер. Не случится с ним ничего, точно знаю. Главное — он тебя любит и вернется. Обязательно... Я еще детей ваших нянчить буду, обещаю... Кого ты хочешь? Парня?

— Девчонку, — прошептала, сквозь слезы улыбнувшись, Майка. — Мне Доннера одного до конца жизни хватит...

— Время быстро пройдет, это фигня такая: полтора года.

— Леха, я домой хочу, — также шепотом попросила Майка. — А с Реквиемом чего?

— Скоро, сестренка... Вот увидишь. Все хорошо будет.

— У тебя самого не лицо, а гармошка, — ехидно отпарировала Майка сомнительный Олежкин утренний комплимент. — А сына, наверное, ты и вовсе не узнаешь, дети превосходят родителей в какой-то там степени.

— Ой-е-ей, — передразнил ее тот, даже растерявшись.

Зелененькая зигзагами крутила по зимней поселковой дороге, объезжая, насколько возможно, заносы.

— Леха вон деревенский парень, а с утра помытый, побритый, пахнет хорошо, — нравоучительно заметила девчонка.

— У него она и не растет, борода, — засмеялся Олежка, машинально проверив пальцем щеку.— Он меня вообще младше, у него и зубов меньше... Тормознутый в развитии.

Лешка вежливо покашлял, что б о его присутствии не забывали. Олежка довольно крутил головой по сторонам, наблюдая белую лесную глушь, стеной уходящую назад.

— Эй, лесной житель, капканы то не ставишь еще? Да, кстати, придумаешь тут буксануть, я толкать не стану, поеду на трамвае... Влево теперь, у тебя что, компас сбился? Азимут наведи, если трудно лево от права отличить. Я же говорю, Майка, у него детский сад еще незачетом.

— Такой наглый! — возмутилась Майка. — Лешка, давай его к елке привяжем!

— Не, он меня боится. Я его в должности понижу... Мастером то опять Гетьмана поставили, слышь, Леха? Он наркоманов до обеда гоняет. Строит. Как в анекдоте, Леха? Опять поплыли... Да я с тобой разговариваю?

— С Майкой разговаривай. Мне то ты еще вчера надоел.

— А чего мне с Майкой, я женатый уже. Никакого интереса. Я до рыжих люблю домогаться. А она не рыжая.

— Вот дурачок, — сокрушенно сказал Леха. — Перекури, парень. Не устал?

— Красавчик...— влюблено в ухо прошептал ему Олежка. — Мне нравится, как это у тебя в дырочку плеваться получается. Заводит.

Леха бросил руль и треснул тому в подставленный лоб. Олежка довольно заржал, откинулся назад.

— Как ты жену еще до смерти не заболтал? — сакраментально спросила Майка.— Артист.

— Он дома редко бывает, — обижено буркнул Лешка.

Олежка польщено жмурился.

"Золотая осень" — сады старой, еще полувековой застройки. Основательные коттеджи соревновались улицами между собой в добротности, кое-где греша архитектурными замудрениями.

— Ой, какой, — Майка прилипла носом к стеклу. Мимо проплыла треугольная громадина. Где-то угадывалось присутствие людей — маленький городок за городом, зимняя резиденция.

Где обосновались любители нырять в прорубь, увидели издалека. Последнюю улицу перед прудом перегородили машины, среди них черокковский джипчик.

— А вон Ракитина бэха, — отметил Леху Олежка. — У них тут слет, что ли? Какие люди...

Майка, оробев, из машины вылезать отказывалась, Олежка вытянул ее силой.

— Сколько ты здесь сидеть собрался? Час, два? Замерзнешь ведь. Пошли. Леха, паркуй свой кабриолет. Сбоку, сбоку поставь. Эх, молодо-зелено.

Снаружи дом казался пустым, они прошли по огромной веранде. Олежка потянул на себя тяжелую железную дверь.

Внутри было тепло, негромкая музыка. Вторая веранда была закрытая, ухоженная, с огромными южными растениями в керамических горшках; в кресле спал парень, по видимому, охранник; он очнулся, захлопал на вошедших глазами; Олежка барски махнул ему рукой: "отдыхай, отдыхай...". Майка хихикнула.

В самом доме, в первой обширной комнате, горел камин, на столе — следы неубранного пиршества. С дивана обернулась трое — две девицы и Ракита. По видику моталась музыкалка.

— А...— расслабленно засмеялся Ракита в виде приветствия, трогая гостям пальцы. — Ну-ну...

— Где народ? — поинтересовался Олежка.

— Наверху, — подумав, ответил тот. — Шары катают.

— Как праздники?

— Зашибись, как, — на самом деле он с кокетливой усталостью сматерился, конечно. Эта кокетливость, несмотря на тщедушный мальчишеский вид, ему шла. — Ой, Лехе шайбу навернули.

— Леха тоже веселился, — загадочно, но кратко ответил Олежка.

С этими словами вошедшие гордо ( как показалось Майке ) затопали наверх по широкой, богато вырезанной лестнице. Олежка, правда, прихватил из ящика на полу бутылку пива и сбил ладонью крышку о лакированные перила.

— ПТ! — провозгласил он с порога, поднимая руку ладонью вверх. — Орлы!

Сначала Майка смутилась неимоверно — ей показалось, что народу в комнате (зале) много — и все бритые широкоплечие мужики бандитского вида. Немногим позже оказалось : парней четверо и еще блондинка, из тех, кому за тридцать.

Посредине комнаты располагался бильярдный стол, игра была в разгаре.

Один следил за развитием событий от окна, покуривая; рядом с мягкой мебелью стоял небольшой передвижной столик с бутылками, по виду чего-то очень качественного, дорогого.

— Олежка? Ты где тормознулся?

Это ближний отложил кий на стол и с широкой улыбкой подошел здороваться.

— Вот у этих застрял. Леха, Майка, — Олежка чмокнул Майку в щеку.— Мировая пьянка, Новый Год. Мы тут недалеко висели, на 328-м. Ну, вы, гляжу, оттопырились. Что гвоздем?

— Да свои полмашины все отыгрываю. Отыгрывать сложнее.

Второй, небрежно одетый, усмехнулся.

— Проблемы у него. Так ведь битва у нас, Титанов.

— Нефиг ширяться перед выпивкой, — заявила дамочка несвежим голосом. — Тебя бы так и Лелька вытряхнула, Титанов.

— Мариночка, — Олежка толкнул Майку на диван, обворожительно целуя блондинке руку. — Вы семьей? Где дочка?

— Ваня Малашин с ней возится. С утра на "Буране" хотели покататься, да холодно, — и холодно она глотнула коньяку. Олежка словно вспомнил:

— Лешка, сегодня к моей съездим? Где б цветов взять?

Лешка старательно кивнул. Только на пальцах показал — где б денег взять.

— У тебя родить должна? — догадался тот, кто стоял у окна.

— Выпить, выпить, — подхватил Титанов. — За наследника.

Гостям налили, налили и себе.

— Мать моя женщина, коньяк с утра! Ни хило вы тут бедствуете... — и свою порцию Олежка запил пивом из горлышка. — Фокус-покус.

— Весь вечер на ковре Олег Попов, — пророкнул тот, что с кием. А Майка осмелела настолько, что брякнула:

— У него жена второго родит, пока он к ней доедет, — и покраснела от внимания.

Тут распахнулась дверь с торца комнаты, и вышел заспаный Колян.

— Олежка, а я слышу — знакомый голос. Как здоровье организма?

— Держусь, — серьезно ответил тот.

— Держись крепче... Тут вечером намечается. Силы понадобятся. А вот свежие лица. Эту девчушку я где-то видел. Жена твоя?

— Она со мной, — сказал Леха.

Колян поворотился и Леху узнал.

— Леха?

Лех улыбнулся.

— Что это у тебя?.. — Колян неопределенно очертил круг вокруг лица. — Пойдем-ка...

Они вышли в дальнюю комнату. Огромную кровать застилала молоденькая круглолицая полуодетая девушка.

— Инга, — кратко сказал тот, жестом наказал Лехе сесть. Девушка покинула комнату.

— Кто тебя? Кому-кому, а тебе я помогу. Трудности? Если кого покарать — только адрес, есть люди, сделают. Давай, как маме...

— Я б покурил, а? — покорно вздохнул Лешка.

— Кури.

Леха слазил в карман, достал парочку, одну предложил Коляну, после отказа покрутил и сунул за ухо.

— Девчонка эта, — он двинул головой на дверь. — Володьки Доннера подружка.

— Все, — Колян поджал ноги по-турецки, тускло блеснула на его обнаженной груди пудовая цепь. — Вспомнил.

— Летом мы ездили втроем в Москву, гнал Володька тачку. Это его дела, я не вникал. А сейчас вот какой залет. Месяца два, как Володька в армию ушел, приходят ребята к Майке, будто он с тачкой намудрил и теперь должен им денег. Шесть тысяч долларов. Три дня на разгон дали. Вот я Майку и увез в деревню, в городе и мне прилетело... Зубы теперь вставлять надо. Я что хочу сказать — наплели они, я за него ручаюсь, он бы так не стал девчонку свою подставлять, не такой человек. Да ты же знаешь, он у тебя работал.

Выражение лица у Коляна постепенно менялось — интерес в нем таял на глазах.

— Может, ты и вправду чего не в курсе?

— Да нет, я же говорю! Он трудяга-парень, не рвач.

— Однако тачки у меня паленые перекраивал. И со шпаной всякой водился — Джостик там... Насколько я понял. Так что, может, сейчас вы за дело горите? Лаву то надо дома поныкать?

— Коль, всю квартиру ему перевернули, паркет сбили, сантехнику, все в щепки. А мы в деревне осели, и никуда — а сколько еще — хрен знает? Да что я, — вдруг оборвал себя Леха. — Я доказывать не буду. Что не я варенье ел. Ты спросил, я рассказал, делов то. Я и помощи не прошу никакой, так, совета если.

— Ладно, не мути, — Колян примирительно хлопнул его по плечу. — Пробью я это дело. Узнаем. А зубы вставь. Хочешь, адресок дам? Хороший есть один зубрила.

— Зубы вставить — не проблема. Война закончится, вернусь с наградой... Вот тогда.

— Может, пыли подсыпать? Как с деньгами то?

— Как, никак, — глупо улыбнулся Лешка. — Я б отдал потом.

— А куда б ты делся, — засмеялся тот.

Выстрел гулко застрял в сосняке. Ворона каркнула, шумно хлопая крыльями, сорвалась с ветки и отлетела, ленивая, метров на пятнадцать-двадцать.

— Ворона! — выругался на нее Олежка.

— Собака, — поправил Лешка, заматывая на себе шарф.

— Ага. Лошадь.

— Так. Теперь я.

Пистолет перекочевал в Лешкины руки, холодный, тяжелый. Руку Леха вытянул, та же ворона закачалась перед дулом маленьким черным пятнышком. Ах, какая недостижимая... Поляна описала полукруг и закончилась на Олежке. Лицо у того вытянулось, подбородок сердито нырнул в пуховик.

— Ты что делаешь, лох! В людей не целятся!

Леха хмыкнул и вновь перевел на ворону. Его выстрел глупой птице ничего не сказал, она и клювом не пошевелила.

— Повелся! — довольно сказал Лешка, меняясь правом выстрела. Он пожевал незажженную сигарету.

— В людей не целятся, айбол.

— Не хочу в ворону, — упрямо сказал Леха. — Она не интересная. Не падает. Огоньку бы, товарищ снайпер.

За новым выстрелом в зимнем лесу через некоторое время последовало движение. Птица подумала и ухнула со своей ветки. Этот ух привел Олежку в необычайное волнение.

— А? А? Видал? Попал! "Не падает"... Это вам не из дырочки плеваться!

— Ну и иди, ищи ее, — уязвленно ответил Лех. — Майка тебе из нее уху сварит.

— Давай еще!

Азарт пошел нешуточный.

— Иди в баню. Три патрона осталось, — Лешка решительно отобрал игрушку. — Еще, может, отстреливаться придется. — И зашагал к машине.

— Куда тебе три патрона, Ваня. Если мафия к тебе приедет, тебе пулемет не поможет, — обиженно прогудел за спиной Олежка.— Тебе в падлу, что не ты попал.

Из снега выбрались на дорогу.

— Даже ворона в день рожденья вредная попалась. Давай зажигалку.

Закурили. Уши у Леха замерзли, он накинул капюшон.

Вокруг, куда не кинь взгляд — только сугробы и елки, тишь и белизна.

-Жалко, что далеко, я б сходил, — поделился Олежка. — Был бы снег неглубокий.

— Дурак, — прокомментировал Лешка. — И на грудь себе бы повесил.

— Метров шестьдесят, да, Леха? Учись, сынок.

— Какие шестьдесят? Тридцать, не больше. Сто еще, скажи.

— Жаба тебя глушит, — догадался Олежка.

— Пацан.

Лешка полез в зеленую и включил ее на растоп. Вылез, попрыгал. И вдруг засмеялся:

— Ну не дурни ли? Ворон стреляли. Чуть не подрались...

Молча посорили пеплом, поплевали в снег. Это был день Лешкиного Рожденья.

С утра его совсем взяла было хандра — так бездарно ему не приходилось его еще встречать... Майка сказала — съездить за Олежкой, все веселее.

А сейчас и верно, развеселились. По дороге назад он вспомнил, что с августовского круиза у него в машине болтается Володькина пушка, и сейчас же Олежка затеял ее опробовать — не заржавела ли? Сказано — сделано.

Сынуля у Олежки родился в первых числах, а подъехал счастливый отец только четвертого, после дикой ночи в "Золотой осени" — по рассказам, там вышел такой бумс: с девками, гонками на "Буранах" и безмерной выпивкой, что про роддом наутро помнил только Титанов.