Гнилое дерево

Пришлось напомнить, что немцы сорвали переформирование своим наступлением, и вместо двух месяцев, по плану, этим занимались только 22 дня. А техника не железная. Говоров поддержал отвод корпуса в тыл, так как у него заканчивал переформировку 5-й гвардейский корпус, выведенный 45 дней назад из боев под Цехановцем. На этом и сошлись, что требуется продержаться еще две недели, и начнется смена.

— Я тебе из первой танковой армии 399-ю дивизию передам, пока, заткнешь ею дыры. — сказал Конев. — И чтобы к смене Эбельроде был взят!

Пришлось еще раз переформировывать 4-ю гвардейскую штурмовую, перетасовывать ее батальоны, и снова кидать их на штурм города. Пока у нас взята одна водонапорная башня, пара костелов и пакгаузы перед вокзалом. Сам вокзал переходит из рук в руки. Сразу за вокзалом — ледник, из него несколько выходов, через него немцы часто и успешно атакуют наши позиции через молокозавод. ПрОклятая горка! Обороняются умело и инициативно. Используют много минометов и гаубиц, бьют из-за домов. По железной дороге носятся бронеплощадки, перебрасывая людей и боеприпасы из Шлоссберга (Пиллкаллена) в Эбельроде. Пришлось пробиваться восточнее, разрушать доты и дзоты, благо, что с фланга, у них оборона построена на восток, а не на юг, обходить город, брать Баринген. Уничтожать мост через канал Раошва, два других повредила авиация, брать станцию Риббен, лишь после этого немцы стали пытаться отходить из города. В итоге, части корпуса вышли на берега реки Раошве и многочисленные ее каналы, что проходят западнее города, и начали укреплять позиции, в то время как 4-я гвардейская продолжала уничтожать 17-ю дивизию в самом Эбельроде. Прошло пять дней, и немцы силами двух танковых дивизий ударили слева от железной дороги от Гумбинена на Эбельроде. Им навстречу Конев послал 1-ю танковую армию. Под Спрингеном состоялся встречный танковый бой, который длился полных двое суток. Немцы прекрасно знали местность и использовали единственное действительно танкоопасное направление. Справа и слева — торфоразработки, не пройти, а здесь у фольварка Биркенвальде сошлись в смертельном бою почти тысяча двести танков с обеих сторон. Из них более 400 немецких, в том числе два тяжелых батальона. После двух дней боев Спринген и Биркенвальде пришлось оставить, и отойти к Каттенау. Дальше противник продвинуться не смог. Но, и наши надежды выйти к Кенигсбергу по этому удобнейшему направлению также растаяли в дыму сгоревших 'тридцатьчетверок' и 'Т-50'.

Тем не менее, немцы начали отходить от Каунаса к своей старой границе. Снабжение их армий нарушено, медленно, с боями, они начали отход, понимая, что Каунасский выступ будет срезан еще до зимы.

С опозданием на сутки началась смена. Но, вместо 5-го гвардейского корпуса, их меняли части 4-й ударной армии вновь образованного 1-го Прибалтийского фронта, в составе 4-х армий. Ее командармом был генерал Курасов. Верховное командование было недовольно проведенными операциями. Ему стало понятно, что силами одного фронта проблему с Восточной Пруссией не решить. Требовалась более мощная и хорошо спланированная операция нескольких фронтов одновременно, чтобы у противника не было возможности перебрасывать резервы туда-сюда. Всех вызвали в Москву на 'распыл', где раздали 'всем по шапке'. Досталось и Владиславу. Второй раз его отругали, в основном, за то, что 'слабо использовал танки'. А то, что танки были 'восстановленные', и, все-таки, 50% из них корпус сохранил, и именно они остановили немецкое наступление как под Кольно, так и под Каттенау, это в расчет не принималось. Слабо, и все! Четырехмесячные мотания с одного фланга на другой по всему фронту не принесли ни наград, ни похвалы, хотя за взятие под контроль дороги на Ленинград обещали ГСС. В общем, все перенесли с больной головы на здоровую. Конев от командования фронтом отстранен, но, отправлен на отдых, вспомнили о его здоровье. Командующим Западным фронтом стал опять Штерн, но, 1-ю гвардейскую армию у него забрали во Второй Прибалтийский фронт, которым назначили командовать Говорова. Командующим 1-й гвардейской армией стал уже генерал-лейтенант Александр Васильевич Гарнов, бывший командир 5-го гвардейского корпуса. Владислав остался на корпусе. Возвращались из Москвы в одном самолете с командующим фронтом. Леонид Александрович, как обычно, молчал, что-то читал и не обращал ни на кого внимания. Гарнов, громкоголосый и большой любитель поговорить, попытался втянуть всех в беседу, но, ни Владислав, ни Говоров, никакого желания поддержать его не выказали. Тот насупился, прикрикнул на адъютанта за отсутствие ужина, и занялся жареной курицей, время от времени бросая взгляд на то, что делает комфронта и комкор. Преображенский писал в блокноте заявки на пополнение, и передавал их подполковнику Стрельникову, своему адъютанту, Говоров, молча, читал какие-то бумаги. Приземлились в Минске, где каждого из них ждал 'собственный' самолет. Дальше этим бортом полетит только Говоров. В составе фронта 6 армий, одна из них — воздушная. Прощаясь, Леонид Александрович приказал послезавтра быть на совещании в Лике. Владислава это, вообще-то, не касалось, там собирались командармы, и он удивленно посмотрел на Говорова.

— Вам тоже быть, Владислав Николаевич. 1-я гвардейская армия — мой резерв.

Гарнов тоже недоуменно посмотрел на комфронта:

— А Бобков?

— Он корпус принял?

— Нет еще.

— Вот пусть и принимает. — Говоров коротко взмахнул рукой, отдавая честь, и показывая, что разговор окончен. Оба генерала приложили руки к козырькам фуражек.

— Ты что-нибудь понимаешь? — спросил Гарнов Влада.

— Нет. Разрешите отбыть?

— Бывай-бывай. — обменявшись отданием чести, они разошлись по разным самолетам. Владиславу, тоже, не понравилось, что Говоров, молчавший на разборе в Генштабе, и не пытавшийся даже защитить его от необоснованных нападок Жукова, зачем-то приглашает его на совещание командармов. 'Не по Сеньке шапка!' Полет до Лазов прошел нормально, немцев на этом участке уже нет. Их 'Мессера' сюда более не достают. Наконец-то дома! Обняв Барби и посмотрев на спящую дочь, они пошли ужинать и делиться последними новостями. Штаб корпуса сейчас находился не здесь, а в Нассавене, здесь размещались лишь тыловые службы. Собственно, по их душу Владислав и приехал в Осовец, но, все это завтра. Семья есть семья.

— Пять дней на все про все? В Ставке, видимо, решили, что дело сделано и все у нас в кармане? Там противодесантные укрепления, которые пару веков создавались!

— Вы слышали приказ? — довольно резко спросил его Говоров. — И вообще, Владислав Николаевич, имея таких друзей, и врагов не нужно. Приказ передали за подписью Жукова. Пятый гвардейский корпус придается вашему.

— А как же Гарнов?

— Я отдал приказ считать главного инспектора фронта командующим операцией по взятию Браунсберга. Действуете не в составе фронта, а отдельным направлением. Выделены в отдельную группу генерала Преображенского. Идите, Вы свободны.

Получив письменный приказ в оперативном отделе фронта, Владислав перешел через улицу в штаб корпуса, который он вынужден был организовать здесь по приказу Говорова два месяца назад. Первой армии предстояло действовать на фронте шириной в 20 километров, взаимодействуя с 4-й ударной на левом фланге. С правого фланга был противник. Какие-то смешанные части различного подчинения. Единого фронта у немцев здесь не было. Но, дрались до последнего патрона. Правда, последнее время, наметилась тенденция сдачи в плен отдельных подразделений, у которых потеряно командование. Корпус начал отходить от Зенцбурга, и остававшиеся в Роминтене дивизии готовились к ночному маршу. Прибыл генерал Бобков, командир пятого гвардейского корпуса.

— Проходите, Михаил Владимирович. Присаживайтесь. Читайте.

Нацепив очки, бывший начштаба 5-го корпуса вчитывался в бумагу. Почесал затылок, подписался 'Ознакомлен', и засунул 'свой' экземпляр в командирскую сумку.

— Александр Васильевич знает?

— Без понятия.

— Ну, так оно и лучше. Переживает очень, что практически от командования отстранен. Впрочем, всю войну так: первый корпус все забирал из пятого, мы готовили дивизии, а потом их опять забирали. Прям учебный комбинат какой-то.

— Кто-то и этим вопросом должен был заниматься. Но, к делу. Вот Ваша диспозиция. Время выхода на рубежи 28 часов, считая от времени ознакомления с приказом. Проставьте время. Построение плотное, поэтому, с соседями держать плотный контакт. Вы — во втором эшелоне, и от работы Вашей артиллерии очень многое зависит. Сейчас все внимание ей. Начарта ко мне направить немедленно. Он давно у вас?

— Нет, два месяца как назначен, после академии Генштаба.

— Тем более. Командиров корпусных артполков ко мне вместе с ним.

— Есть.

— Зачнем, помолясь, Михаил Владимирович. Времени на операцию дали совсем ничего.

— Я вижу. Разрешите идти?

— Удачи!

— К черту!

Бобков вышел из кабинета, аккуратно притворив высокую резную дверь из черного дерева. Влад отзвонился во все части корпуса, приняв доклады. В большинстве дивизий командиры и начальники штабов были на марше, отвечали дежурные офицеры. Их снимут после того, как полностью заработает связь на новом месте. Влад позвонил комфронта и попросил разрешение организовать НП группы ближе к фронту.

— Где планируешь?

— В Бартенском замке, саперы его уже проверили.

— Добро. — ответил Говоров, и повесил трубку.

1-я гвардейская армия получила Почетное наименование Кенигсбергская, 1-й гвардейский корпус стал Кенигсбергским. 5-й гвардейский корпус получил наименование Прейлаусский. Генерал-лейтенант Гарнов, командующий 1-ой гвардейской армии получил звание Героя Советского Союза и звание генерал-полковника. Других приказов не последовало. Днем 24-го февраля генерал-майор Преображенский, командир Первого гвардейского корпуса, выступил на митинге в Кенигсберге, и возвращался на открытом Виллисе в Растенбург. У моста через Преголь на чердаке старинного здания его ждал однорукий снайпер. Он видел в кого целился, но, хладнокровно нажал на спуск. Поправил повязку 'гражданский военнопленный', и зашагал в сторону западной окраины. Свое задание старый абверовец выполнил. Впоследствии долго работал на 'Радио 'Свобода'', организовывал 'письма деятелей культуры', разрушая ту страну, которую создали люди, подобные его сыну. Генерал Преображеский был похоронен на воинском кладбище в Кенигсберге.

Закончилась война. Восточная Пруссия вошла в состав СССР. Встал вопрос о переименовании городов и поселков Восточной Пруссии. По Первой гвардейской распространили подписной лист с новыми названиями. Один из таких листков получил старший лейтенант инженерно-штурмовой дивизии Потанин. Он вычеркнул все названия, и крупно написал на листе: 'Этот город должен носить имя генерала Преображенского: Преображенск. Мы сделаем все, чтобы преобразовать этот край в русский! Командир инженерно-саперной разведывательной роты Герой Советского Союза гвардии старший лейтенант Потанин'. Об этом узнали, на него — давили. Но, вся армия написала: Преображенск и Преображенская область.

Сталину доставили отчет об опросе. Трое суток он лежал у него на столе.

— Вообще-то, народ сам пишет свою историю! — заметил Верховный Главнокомандующий, и подписал переименование Кенигсберга в Преображенск.