Госпожа адмирал (Авиатор 4)

— Ну, раз не можете, значит не следует и пытаться, — пожала она плечами.

— Спасибо, госпожа лейтенант-коммандер! — повернулась она к Марии, принимая у своего адъютанта сумку с летным комбинезоном, унтами и прочей необходимой в полете на штурмовике ерундой.

— Господа! — теперь она обращалась к техникам и офицерам, находившимся в пределах досягаемости. — Я сейчас быстренько переоденусь, но стриптиза не обещаю. Я ношу мужское белье, так что на пляже в Гейвлстоне вам удастся увидеть куда больше, чем здесь и сейчас. А мне жалко времени тащиться в раздевалку на нижней палубе.

С этими словами она стала раздеваться прямо в верхнем ангаре у стены. Делала она это споро, на автомате, думая о предстоящем вылете и об удовольствии, ожидавшем ее там, в голубом, пронизанном солнечными лучами небе.

— Лиза! — попробовала вернуть ее к реальности Мария, но опоздала.

Лиза очнулась от грез, но лишь успела увидеть, как метнулись в сторону взгляды присутствующих при ее переодевании мужчин. И выражения их лиц оценила правильно.

"Ну, такой экспромт дорогого стоит, разве нет?" — пожала она мысленно плечами, не испытывая на этот раз ни сожаления, ни неудобства.

Дело в том, что, хотя мужчины были заняты делом — каждый своим, но непременно требующим всего без остатка их внимания, — не смотреть вовсе в сторону переодевающейся женщины-адмирала они не могли. Такова природа вещей, которую Лизе следовало принимать в расчет, но она это делала редко. Не сделала и сейчас. Впрочем, как она и обещала, ничего интересного присутствующие не увидели: только руки ниже обреза коротких рукавов черной футболки, да ноги ниже мужских трусов-боксеров, то есть где-то от колен. Другое дело, что в этот момент Лиза напрочь забыла о своих эпических шрамах. Вот их-то — тот, что на левой ноге, и те, что на предплечьях, — народ и узрел. Увидел их и капитан Форн. Увидел, ужаснулся и оценил по достоинству. Но последнюю попытку остановить авантюру, — а он, по-видимому, искренно и не без оснований считал Лизин каприз авантюрой, — все-таки предпринял.

— Если вы хотите кому-то что-то доказать, то я вам и так поверю, — сказал он. — На слово.

Худшей реплики в сложившихся обстоятельствах не смог бы измыслить даже самый дрянной драматург.

— Вы уж определитесь, капитан, — холодно усмехнулась Лиза в ответ, — кто вы в этой жизни, пилот или штабная крыса? У вас вон крылышки истребителя на груди и куча орденов. Они как, за дело получены или за то, что жопу Масу хорошо лизали? Я же вас самого летать не заставляю. Не барское это дело самому летать...

— На слабо берете? — побледнел Форн, наконец нарвавшийся на откровенную грубость.

— А есть кого брать? — добила капитана Лиза.

Оскорбление чистой воды. Но оскорбление, брошенное как раз вовремя, и по сути верное. В этой ситуации деваться Форну было некуда. Мало того, что он не мог теперь помешать Лизе вылететь на "матадоре", он еще и в дерьме искупался. Ему теперь, если Лиза отработает вылет хотя бы на хорошо, придется лететь и самому. А если не полетит, уважать его на этом корабле уже не будут. Вроде бы, пустяк, и не командирское это дело летать на штурмовиках, а все равно осадок останется.

— Приспичило, валяйте! — бросил он и пошел прочь.

Ну, а Лиза усмехнулась в душе, пожала мысленно плечами и полезла в кокпит "матадора". Потом была рулежка, переговоры с диспетчером, и... И все, собственно.

"Сбылась мечта идиота!"

Лиза сосредоточилась, настраиваясь, и легонько тронула штурвал, одновременно поднимая обороты.

"Понеслось!"

Пронеслась по взлетной полосе, взлетела даже раньше, чем добралась до края летной палубы, набрала скорость, крутанула машину в продольной оси, изобразив перед наверняка наблюдавшими за ней господами офицерами классическую бочку, да не одинарную, а три подряд в непрерывной связке, чего, как она узнала позже, в Техасе никто делать еще не умел. А она мало того, что "провальсировала" с сохранением общего направления полета и набором скорости, так еще и иммельман приплела для общего поднятия тонуса. И своего добилась — "взлетела", как от дозы кокса, — набирая скорость корпусом и восторг пошедшей вразнос душой. Слилась с машиной, почувствовала ее всю, как саму себя, ощутила жар вскипающей крови, и вдруг поняла, что она уже не пилот штурмовика, которая "просто так погулять вышла", — в смысле, полетать, — а валькирия на крылатом коне или неистовая Бадб, и небо теперь ей дом родной. Тогда-то и пошло настоящее веселье. Лиза отдалась вдохновению, ну а "матадор" даже пикнуть не смел: шел, куда велено, и делал то, чего от него, кажется, не ожидали даже его собственные конструкторы. В общем, когда села через полчаса на палубу авианосца, у Лизы от передоза адреналина и неизвестных еще туземной науке эндорфинов, едва не снесло крышу. Впрочем, увидеть это и понять, могла одна лишь Мария. Для остальных, Лиза всего лишь вспотела не по-детски, разрумянилась, да еще вот "глазки заблестели", как после хорошего секса. Но, с другой стороны, чем высший пилотаж отличается от кувыркания в постели? Практически ничем.

Проснулась ночью, что не ново, даже если не по тревоге или от поползновений движимого страстью любовника. Лежала без сна, сжав зубы, широко раскрыв сухие глаза. Внезапно обессилевшая, растерянная, охваченная чувством тревоги, переходящей в тоску. Стоило бы, наверное, всплакнуть или, лучше, разрыдаться, но не получалось. Раньше, вроде бы, умела. Как все женщины и абсолютное большинство мужчин. Короче, как все нормальные люди. А потом раз — и все. Как отрезало. А жаль. Слезы — хорошее лекарство. С ними уходит боль. Они вымывают даже гнев, не говоря уже о печали и тоске. Однако сейчас слез не было, и Лизе оставалось маяться "в сухую".

На самом деле, полет на штурмовике ничего изменить не смог. Ни в ее ситуации, ни в душевном раздрае. Да и не мог, наверное. Слишком много всего навалилось на Лизу. И, если по совести, то даже козни мужланов из Центрального командования, не являлись в этом смысле главной ее проблемой. Главным, что не странно, являлись "единство и борьба противоположностей". Но диалектика Гегеля, какой бы логически отточенной и гениально афористичной она ни была, не могла разрешить жизненного противоречия, возникшего между мужиковатым, — но не в смысле внешности, разумеется, — адмиралом Браге и женственной до безумия баронессой фон дер Браге. Один был квинтэссенцией мужественности, со всеми ее достоинствами и недостатками. В этом смысле, Лиза была мужчиной даже в большей степени, чем кто-нибудь из тех, кто решил — и не в первый раз, между прочим, — загнобить ее из соображений полового превосходства. Она была тем еще бретером и донжуаном. Дуэлянт, гуляка, истребитель и боевой командир, отлитый, как минимум, из бронзы, если уж не выкованный из оружейной стали. Она и пила, как мужик, и стреляла, и дралась. В общем, "в танго вела она, а не ее", если вы понимаете, конечно, о чем речь.

Зато другая она каким-то невероятным образом превратилась в такую женщину, какой никогда не была ни капитан-лейтенант Браге, ни инженер Берг. Эта, другая женщина, была красива и желанна, даже не смотря на шрамы, испоганившие ее прекрасное тело, и не указывая на ум, от которого, как говорят в Себерии, если не горе, то уж точно беда. Взбалмошная и циничная, непредсказуемая и жадная до удовольствий, склонная к кутежам и роскоши, к разврату и излишествам во всем, чем бы ни решила заняться.

Эти два Я Елизаветы фон дер Браге сосуществовали, переплетаясь, едва ли не до полного слияния, и конфликтуя, едва ли не до полного неприятия, который, житейски говоря, "развод и девичья фамилия". И все это накладывалось на боевой стресс и посттравматический синдром, о котором в это время и в этом мире никто пока еще ничего не знал, на "магию и колдовство", в реальности которых Лиза убедилась на собственном опыте, на любовь и ненависть, испытывать которые она никогда не переставала, и на множество других обстоятельств и условий, в которых жила и служила адмирал фон дер Браге.

Как ни странно, вчерашний полет только усилил боль. Да, разумеется, было здорово! Но, правду сказать, Лизу разбудил страх. Обычный человеческий страх. Оказалось, полет на штурмовике затронул в душе Лизы те пласты, которые, возможно, и трогать не стоило. Но камень упал, и лавина сошла с гор. Открылись кладовые памяти, и Лиза увидела во сне "картины прошлого": полет в пурге, проход над Виндавской зоной ПВО, штурмовики и торпедоносцы стартующие с палубы "Архангельска" на встречу прущей в лоб английской эскадре... Яркие образы, нетривиальные ощущения, от которых даже во сне бросало то в жар, то в холод. Но закончилось-то все тем, чем все всегда и заканчивалось: той самой атакой на польский тримаран, с которой, собственно, и началась для Лизы новая жизнь. В этом мире и в этом теле.

И вот теперь она, командир Браге, лежала без сна, перебирая в памяти цветные камешки — моменты "славы и любви", и думала о том, что траектория ее судьбы в очередной раз сделала крутой поворот. И теперь оставалось только молиться, чтобы вписаться в вираж и чтобы хватило высоты для выхода из пике...

"Полет на метле" имел последствия. К счастью, — если не считать ночных кошмаров — в основном, положительные. Впрочем, как и "танец семи покрывал". Пилоты палубной авиации своих узнают на раз, и сходу разглядели в адмирале Браге "своего парня" и настоящего асса. Ну, а дальше больше. Нашлись в экипаже грамотные и не ленивые люди, которые сопоставили слухи о героических шрамах на ногах и руках адмирала с ее же техникой пилотирования, и дело было сделано. Во время стоянки в Канзас Сити, кое-кто посетил городскую библиотеку, и подшивки газет пятилетней давности легко подтвердили возникшие у некоторых офицеров подозрения, что адмирал Браге — это тот самый лейтенант-коммандер Браге, который в одиночку бодался с польским крейсером-тримараном. Фамилию героя за давностью времени помнил один лишь старший навигатор Ирле, да и то был не уверен в правильности произношения. Но даже те, кто помнил о том бое, всегда отчего-то думали, что речь идет о мужчине. Оказалось, нет. Так что за один вылет Лиза заработала серьезное уважение экипажа, увидевшего в ней уже не просто женщину-адмирала, а грамотного и умелого пилота. Теперь во время ее ежедневных обходов авианосца с Лизой заговаривали даже те, кто обычно предпочитал наблюдать за ее действиями со стороны. Впрочем, если одни люди оценили ее вылет положительно, другим он, судя по всему, сильно не понравился. Адмирал Мас разом растерял все свое благодушие и попросту перестал с Лизой здороваться, а Йоахим Форн почел за лучшее забыть об опрометчиво данном обещании и на штурмовике решил не вылетать. Тут, как и в стрельбе по мишеням, много славы не заработаешь, зато стыда не оберешься.

А вот Лиза теперь летала каждый день. Сколько бы дел у нее ни было, время на полет находилось всегда. При этом "Матадор" нравился ей чем дальше, тем больше, но и тяжелый "бакеро" Лизу не разочаровал. Стильная машина, и великолепно подходит, как для штурмовок наземных целей, так и для завоевания господства в воздухе.

2. Остин, Североамериканские Соединенные штаты, двадцать первое апреля 1933 года

До Далласа добрались утром девятнадцатого апреля, но почти сразу получили приказ прибыть в столицу. То есть, не в сам Остин, разумеется, а на аэрополе Вест Лэйк Хилс, находящееся к северо-западу от города на берегу реки Колорадо. Ну, они так и поступили. Приказ есть приказ, как говорится, а устав он и в Африке устав. Причина же передислокации оказалась самой прозаической и никакого отношения к военным планам Техасской республики не имела. Двадцатого апреля на базу в Вест Лэйк Хилс прибыл президент в сопровождении военного министра и нескольких сенаторов, чтобы поздравить экипаж с прибытием, осмотреть "Рио Гранде" и произнести воинственную речь, предназначенную не столько для своих, сколько для чужих в лице Мексиканской империи и вписавшихся за нее франков. Впрочем, франки, откровенно предупрежденные правительством САСШ о недопустимости открытого вмешательства в "чисто американский конфликт", свой флот держали хоть и под парами, но на другой стороне Атлантики. Другое дело снабжение: не участвовать не значит не помогать. Поставлять мексиканцам оружие и боеприпасы никто франкам запретить не мог, точно так же, как направить в Мексику военных инструкторов и "волонтеров". Так что никто на счет франков не заблуждался, хотя формально они все еще оставались вне игры.

Во время визита, Лиза, как и полагается, все время находилась рядом с доктором Рэтлифом. Стояла она рядом с президентом и на трибуне, с которой он метал гневные филиппики "во врагов мира и прогресса". А вот адмирал Мас, напротив, с радара на время исчез, предоставив Лизе "нежится в лучах славы", отыгрывая по полной роль свадебного генерала. По этому поводу, у Лизы имелось в запасе много разных слов, междометий и неприличных жестов, но ничего из этого арсенала она использовать не могла. Не выставлять же себя перед всеми — да еще в присутствие высших должностных лиц республики — обыкновенной истеричной скандалисткой! Позволь она себе такое, и подтвердится диагноз мудаков из Центрального Командования. Поэтому Лиза молчала и терпела, стоически снося клокотавший в душе праведный гнев. Единственное, что она могла себе позволить в создавшейся ситуации, это планомерно — без спешки и нежелательных эмоций — работать над подтверждением собственной репутации. Этим она, собственно, и занималась. Она даже кое-чего смогла добиться, хотя времени, видит Бог, прошло совсем немного. Однако сделать все еще предстояло гораздо больше того, что уже сделать удалось.

Впрочем, Лиза не зря все чаще задумывалась о колдовстве. Ведьма не ведьма, но — наверняка — ворожея. "Наворожила" себе, похоже, и на этот раз. Ее отчаянное желание "оставить плохое позади" неожиданно воплотилось в жизнь. И случилось это уже на следующий день после прибытия в Остин. Двадцать первого апреля в преддверии большого национального праздника — День Независимости приходится в Техасе на двадцать четвертое апреля — президент Редклиф устроил в своем дворце в Остине торжественный прием. Пригласили на него и Лизу. Но не одну, а с адмиралом Масом и капитаном Форном.

"Намек понят!" — грустно усмехнулась Лиза, сообразившая, что списки приглашенных составляет не сам президент.

Этим занимаются другие люди, и вот они, эти люди, как раз и знали, кто, где, как и за что. Чего они не знали, однако, так это того, что, пусть и неофициально (поскольку комбатант), но Лиза не просто так "погулять вышла", а имеет "дипломатический" ранг, соответствующий рангу военного атташе республики Себерия. А это в дипломатических кругах немало значит и, уж по-всякому, принимается в расчет разбирающимися в подобных вещах людьми. Впрочем, не учли техасские интриганы и того, что его превосходительство посол Тихоокеанского Союза в республике Техас Александр Шелл и, в особенности, его супруга Антония, — оба, что характерно, уроженцы Форта Росс, — в совершенстве владеют русским языком и, что немаловажно, любят на нем поговорить. Так что их встреча с баронессой фон дер Браге на приеме у президента Редклифа была практически предопределена, хотя, видит Бог, Лиза об этом тоже не знала.