— Нет сейчас свободных полков, Алексей Петрович. Да и чем лучше? Солдаты наши почитай все добровольцы, ведь ежели кто не хотел в мой полк попасть, мог бы выстрелить мимо мишени и остался в своей дружине. К тому же большинство ратников люди степенные, в возрасте, а с рекрутской молодью сами знаете, как бывает. Случается, из петли приходится вытаскивать.

Епанчин встрепенулся.

— А чем рекруты плохи? Конечно, всяко бывает. И про петлю, вы верно говорите. Да только это значит, что слаб человек. Такой, и без государевой службы в петлю полезет, или в кабаке сгинет. А рекруты привыкнут, будут солдатскую лямку тянуть, и глядишь, год-другой прошел, стали молодцы хоть на загляденье. Обуты, одеты, накормлены, напоены. Да так, как до этого их и не кормили. Ведь вы как помещик должны знать, как крестьяне то живут. Служить все лучше, чем побираться или голодать. Служивые хоть и копеечку получают, да всегда найдут возможность рубль скопить. Некоторые солдаты при себе денег носят больше, чем приказчики. Я уж про унтеров и фельдфебелей не говорю. Опять же солдату почет и уважение. Если же про воинские опасности говорить, то на все воля Божия. Только ведь и без государевой службы люди гибнут. У меня в Вологде за пять лет ломовых извозчиков погибло больше, чем солдат в моем полку.

Андрей слушал знакомые рассуждения на тему старых добрых порядков с серьезным видом и лишь в конце позволил себе едва заметную улыбку.

— Все так, Алексей Петрович, да только у нас нет года-другого, чтобы рекрутов готовить и солдат переучивать. Всего-то два месяца на подготовку осталось. Так что будем исходить из того, что имеем. К тому же, вроде неплохо получается.

Епанчин кивнул.

— Неплохо. Видно, что люди стараются. Но уверенным можно быть только после первого дела. Хотя, здесь вы тоже правы, Андрей Дмитриевич, люди все степенные, добровольцы и много чего повидали, так что есть надежда, что и перед лицом неприятеля не стушуются.

В тот же день у Андрея состоялась беседа с интендантом, капитаном Синицыным. Он вкратце описал ему ситуацию с обмундированием и снаряжением. Оставил данные по заказам и суммы денег, которые причитались на выплаты поставщикам. Оставил также и на содержание полка. Всеми полковыми деньгами по заведенному здесь порядку распоряжался сам полковник, и часто содержание солдат и офицеров зависело персонально от его личности. Сейчас Андрею это было на руку. Капитан деньги взял, проникся оказанным доверием, смотрел на командира внимательным серьезным взглядом и все аккуратно записывал в большую тетрадь. Иногда распоряжения начальства его поражали, и тогда он удивленно вскидывал брови, переспрашивал, а потом снова невозмутимо скрипел пером.

Утром следующего дня у ворот лагеря стояли три крытых экипажа, и около них суетливо сновали люди, готовясь к дальней дороге. Вскоре был погружен провиант, дорожные вещи. Ценный сундучок с документами Андрей взял с собой в экипаж. Провожать его вышло все полковое начальство во главе с полковником Епанчиным и доктором Плутвицем. Пожелали счастливого пути, взяли под козырек, и экипажи запылили по проселочной дороге в сторону Киевского тракта.

Алексей Петрович долго стоял и смотрел, как вдали вился пыльный след, а после обернулся к стоявшему рядом капитану Синицину.

— Что скажете по снабжению полка?

— Нужно готовить обоз.

Епанчин удовлетворенно крякнул. Про обоз полковник Львов ему ничего не говорил. Забыл, наверное. Ну это ничего, для того и нужны такие старые служаки как он, чтобы обо всех мелочах помнить.

— Верно. Займитесь — и они пошли к штабным палаткам.

* * *

Пыльная дорога серой змейкой вилась между полей и лугов, иногда выходя на обширные безлесые, почти степные пространства. Потом снова луга, поля, перелески. Вдали мелькали сероватые домишки деревень и выселок, изредка попадались украшенные церквями большие села. На всем лежала какая-то благость и свежесть ранней весны. Мерное покачивание экипажа расслабляло, прогоняло напряжение из тела и мысли из головы, так что скоро все спутники Андрея откинули головы на спинки сидений и погрузились в расслабляющую дрему. Дольше всех сонному наваждению сопротивлялся поручик Стрешнев, проявляя недюжинную силу воли и упорство, но потом сдался и он. Андрею же сон не шел. Он приоткрыл узкое окно в стенке коляски, чтобы бодрящий весенний ветер освежал лицо и погрузился в раздумья.

Последняя неделя пролетела незаметно, хотя у князя Львова возникало ощущение, что прошел целый месяц. Настолько она оказалась насыщенной трудами и заботами. У него совсем не было времени отвлечься и сосредоточиться на чем-то, кроме полка. Однако вчера вечером в лагерь прибыл фельдъегерь, и он впервые за последнее время окунулся в дела большого мира.

Сначала Андрей получил конверт, запечатанный вензелями канцелярии Александра Николаевича. Он отложил его в сторону, оставил так сказать, 'на десерт'. Потом пакет с письмами из военного министерства. Министерские бумаги он просмотрел быстро. В основном ничего важного. Сообщения о посланных ему ополченческих командах и отправленных в его распоряжение офицерах, большая часть которых уже была в полку. Но три письма выделялись особо. Одно, об обстановке в Крыму, Андрей отложил в сторону — почитает по дороге. Другое было приказом князю Горчакову об отправке воинских частей на Керченский полуостров. Приказ подписан лично военным министром князем Долгоруковым. Андрей внимательно прочитал письмо и удовлетворенно положил в свой походный сундучок. Замечательно. Что же с этого и начнем.

Следующее письмо было от Семена Васильевича Росляковского. Инженер сообщал, что основные рабочие детали пулемета изготовлены, собраны и устройство опробовано, но не работает. Делает первый выстрел, однако дальнейшего извлечения патрона и подачи следующего не происходит. Сам Семен Васильевич уже ломал голову над этой проблемой, но может и у князя Львова, как автора придумки есть какие-то мысли по данному поводу? К письму приложены аккуратные чертежи с пояснениями.

Андрей отправил фельдъегеря отдыхать, а сам погрузился в технические проблемы работы пулемета. Смотрел чертежи, искал ошибки. Схема работы пулемета Максима и детали его конструкции были достаточно простые, так что ошибка, скорее всего, крылась в исполнении самих деталей, а если все изготовлено и собрано нормально, то выходило, что проблема или в замке, или в возвратной пружине, или в соединяющих детали шарнирах. Он набросал несколько вариантов решения проблемы, и предложил все их опробовать. Сложно разбираться с такими вещами, не видя предметно самой ошибки. Здесь он все же больше надеялся на инженерные навыки полковника Росляковского. Андрей изложил свои соображения отдельным письмом, в котором благодарил за письма к начальству Тульского оружейного завода, вкратце описал ситуацию с изготовлением ружей и обучением полка. К письму приложил чертежи, запечатал конверт, а потом сел за отчет военному министру с подробным описанием последних событий и вопросов организации полка. Когда и это письмо было закончено, он, наконец, распечатал конверт из императорской канцелярии. Прочитал и охнул от удивления.

Мало того, что письмо было написано дружеским, почти домашним слогом, с передачей пожеланий от самого императора и императрицы, к письму прилагался документ, который по ценности превосходил все, что было в его походном сундучке. Андрей еще раз внимательно вчитался в текст письма —

'Приказы о переводе части Крымских войск в Керчь посланы вам через военное министерство. Ввиду особого характера возложенных на вас обязанностей и представительства моей персоны, а так же того, что дальнее нахождение театра военных действий от Петербурга не позволяет нам правильно и вовремя оценивать ситуацию, высылаю вам высочайший указ, который вы можете использовать в критической ситуации. В использовании сей бумаги полагаюсь на свойственные вам предусмотрительность и благоразумие'.

Андрей взял лист бумаги превосходного качества с гербовой печатью, заполненный по всем правилам канцелярией государя императора. На нем вместо старательно выписанного текста приказа было пустое место. Пиши, что хочешь. Однако, это нечто. Он отложил в сторону пустой приказ и впал в глубокую задумчивость. Ни разу Андрей не слышал о чем-либо подобном, и данный документ можно было воспринимать как великую милость и доверие. Может, проще было бы написать что-то вроде — 'Податель сего, князь Львов действует от имени персоны государя императора и его распоряжения следует исполнять как распоряжения самого императора'. Он рассмеялся. Нет, это наглость и нарушение субординации. Тогда и император не при делах, не говоря уж о князе Горчакове. Однако это письмо открывало большие возможности и об этом стоило подумать.

Андрей еще раз вспомнил события последних недель и сел за ответное письмо. Писал об организации полка, о новых ружьях, о тактике. Все это с описанием бытовых подробностей. Знал, Александру Николаевичу будет интересно. Напомнил об отправленных на утверждение знаменах, образцах солдатских мундиров, и элементах экипировки. Письмо заканчивалось в принятом самим императором дружеском тоне с многочисленными пожеланиями.

Он закончил дела глубоко за полночь и еще долго сидел в раздумьях. Фельдъегерь отбыл с ответными письмами рано утром перед самым отъездом, а Андрей до сих пор пребывал в глубокой задумчивости.

Однако вскоре кучера затянули песню, и пассажиры очнулись от дремы. Все с интересом смотрели в узкие окна за проносившимися мимо пейзажами. Они выехали на большую дорогу, и теперь за окнами коляски калейдоскопом проносились небольшие провинциальные городки, похожие друг на друга как братья-близнецы. Центральная площадь с присутственными заведениями, рынком, редкими каменными строениями и деревянные дома с палисадами, в которых буйным белым цветом подернулись яблони, черемуха и сирень. Их путь лежал на Орел и возчики уверяли, что успеют туда к вечеру. Через тридцать верст заехали в большое село, поменяли лошадей, и дальше снова в путь. На каждой коляске по паре кучеров в чудных картузах, вели между собой оживленную беседу на сельском говоре, и чтобы пассажирам было не скучно, периодически затягивали какую-нибудь песню. Различных 'Эй ямщик не гони лошадей' здесь не пели, но песни все были хотя и незнакомые, но душевные. Так что послушать было приятно. Коляска мерно вздрагивала и качалась, бубенцы звенели, а зычные голоса выводили на всю округу — 'Эх травина-мурава... Моя буйна голова'.

Оказавшиеся в одном экипаже пассажиры, с интересом присматривались друг к другу и постепенно завели непринужденный разговор. Помалкивали лишь поручик Стрешнев и денщик полковника Львова, Платон Скоморохов. У первого от неприятного соседства со штатскими испортилось настроение, а второй так и не мог освоиться с ситуацией, когда едет в одной коляске с важным начальством. С денщиком Андрей определился перед самым отъездом. Дюжий бывший приказчик уже устал раздавать тумаки своим соседям по палатке за насмешки над его фамилией, так что этой проблемой даже озаботились унтера. Дело дошло до полковника. Андрей вызвал Скоморохова, переговорил с ним, и взял к себе денщиком. Бывший приказчик оказался человеком образованным, оборотистым и в его непростом предприятии мог быть полезен.

Возчики не шутили, к вечеру они действительно, прибыли в Орел. Переночевали в недорогой гостинице, в комнатах с юркими тараканами, а утром, позавтракав чаем с пирогами, отправились в путь. Снова звенел колокольчик, над округой разносились песни, а коляска неслась дальше, к Курску. На этот раз в повозках стало оживленнее. Во время редких остановок, вызванных сменой лошадей, подчиненные Тихона Шептунова и полковника Добрынина перезнакомились и теперь вели в коляске неспешную беседу. Как ни странно, неприязни к непонятным штатским господам интенданты не испытывали, и были рады поболтать о том, о сем. Видимо так сказывался на интендантах совсем не военный характер их работы. Во время очередной смены лошадей на постоялом дворе у Андрея появилась редкая возможность поговорить с полковником Добрыниным приватно, и он этой возможностью воспользовался. Разговор этот был необходим. За несколько последних дней он узнал своего интенданта достаточно хорошо, и считал, что может обратиться к нему за советом.

— Что скажете, Иван Матвеевич, успеваем?

Добрынин согласно кивнул головой.

— Пока все нормально, Андрей Дмитриевич, даже запас по времени имеется.

— Замечательно — Андрей был доволен.

Добрынин кивнул головой еще раз и с интересом посмотрел на князя Львова. Понятно, что князь пришел не для того, чтобы узнать насколько соблюдается расписание их пути. Андрей тоже не стал темнить.

— Желал бы приватно поговорить о предстоящих делах. Имеете такую возможность?

— Конечно, Андрей Дмитриевич.

Они отошли в сторону от своих людей, и Андрей озадачил полковника Добрынина прямым вопросом.

— Я полагаю, вы уже думали об исправлении дел со снабжением войск. Не могли не думать. Даже если бы не было поручения начальства, должны были размышлять над этой нашей бедой. Поэтому скажите — можно ли наладить снабжение армии и что для этого нужно делать?

Иван Матвеевич от неожиданности даже на миг потерялся, но только на миг. Посмотрел на князя серьезно и задумчиво ответил.

— Это не простой вопрос, Андрей Дмитриевич.

Андрей согласно склонил голову.

— Знаю, что не простой, но желал бы услышать ваш ответ. Ехать нам еще долго. Обдумайте по дороге, позже поговорим.

Беседа состоялась уже после Курска. Они проехали Обоянь и до Белгорода оставалось совсем немного, когда случилось первое непредвиденное обстоятельство в их поездке. У одной из колясок лопнул стальной обод на колесе. Кучера остановили движение, и некоторое время с расстройством рассматривали поломку.

— Исправлять надобно на месте, ваше высокородие — обратились они к Добрынину — без обода далеко не уедем.

— Так что же и ночевать здесь придется?

— Придется, но может не всем. Остальные-то коляски целы.

Иван Матвеевич вопросительно посмотрел на князя Львова и тот ответил.

— Раз уж кому-то нужно остаться, то останемся все. А вы берите коляску и езжайте до ближайшей деревни или хутора. Делайте колесо, а нам доставите мяса, хлеба и вина к столу.

Он позвал Скоморохова.

— Платон, поедешь с ними.

Такие поломки на дорогах Российской империи были не редки, и раз уж выпал случай, то можно неплохо отдохнуть на природе. Три дня тряски в коляске и две ночевки в провинциальных гостиницах не очень-то способствуют полноценному отдыху. В стороне от дороги развели костер, и вскоре вокруг него шла оживленная, перемежаемая хохотом беседа. Спиртное нашлось в багаже, а когда уже затемно приехали возчики с отремонтированным колесом и с ними денщик Скоморохов с припасами, то веселье поднялось на новый уровень. Все-таки ничего так не сближает русского человека, как совместная пьянка. Тихон Шептунов предстал перед честной компанией завзятым балагуром и весельчаком и сыпал шутками не переставая. Так что даже принявший на грудь чарку настойки поручик Стрешнев оживился и рассказал пару историй из столичной жизни. Историй действительно пикантных и смешных. Все дружно хохотали.