А ловко. Уважаю таких ребят. Пожалуй, научу их, как можно использовать даже неудачные изобретения.
— А вы женские платья делайте! Скажите, что крестики — это четырехлучевые звездочки и название красивое подберите — "Звездная ночь", например.
Приказчик посмотрел на меня расширившимися глазами, решительно снял с плечиков свитер, сунул его мне и сказал:
— Гениально! Вот! На счастье! Как раз ваш размерчик! Не смотрите, что магическое волокно, скидку дадим! Только для вас!
А что делать, брать надо. Я заплатил, сколько положено, довольный тем, что хоть кто-то ценит хорошие идеи. Приказчик мгновенно завернул две моих обновки в упаковочную бумагу отвратительно-коричневого цвета. Подхватил я пакетик под мышку, вышел и уперся взглядом в вывеску "Венецианская ночь. Ателье для дам. Волобуев и Компания". Отсмеявшись, — бывают же совпадения, когда хорошие идеи приходят в голову сразу нескольким людям, я снова забежал в гостиницу и сдал все свои деньги, кроме пяти золотых, в гостиничный сейф. Надел обновку — но не "экспериментальный" свитер, конечно, а синий, попроще. Перезарядил "чекан", потом подумал, и вытряхнул все патроны из барабана. Пить буду! Какой тут ближайший кабак? Ага, вот этот подойдет. Симпатичное такое двухэтажное здание, арт нуво, деревянные наличники очень хороши, красные с зеленым. Внутри? Тоже подходит: стены в деревянных панелях, дубовые бочки с пивом выставлены напоказ, пахнет? Нормально пахнет. Подошел к стойке, поискал армирский коньяк среди бутылок на зеркальных полках — есть! Узнал бы кто из знакомых, что я собираюсь делать... Решительным жестом выложил на потемневшее дерево стойки три золотых рубля. Услышавший приятный звон золота трактирщик оказался передо мной мгновенно.
— Лимоны есть?
— Астраханские, в лучшем виде!
— Отлично! Лимон, коньяк. Закуску жирную, на ваш выбор, что к коньяку пойдет. Распорядитесь отнести меня в "Которосль", когда я напьюсь... — и я выложил еще один золотой, отдельно. Перехватил взгляд трактирщика на револьвер и успокоил сомневающегося:
— "Чекан" разряжен, пьяный я не буен...
— Прошу!!!— как кабатчику удалось скрыть презрительную гримасу, узнав, что я собираюсь упиться ...коньяком, непонятно. Я бы не смог!
* * *
Пиджак был точно с покойника, купца первой гильдии, как его... Сам купец, или это не купец, это приказчик из лавки, где свитерами торгуют, обмахивал мои плечи и рукава большой волосяной щеткой. Это такие, что ли, платяными зовутся? А вот и Виталя. Ни фига себе костюмчик! На моем приятеле был странный чешуйчатый костюм из рыжей кожи, по бокам смешно свисали маленькие ложно-лапки, набитые то ли поролоном, то ли ватой. В руках, как рыцарь свой шлем, Стрекалов держал верхнюю часть маскарадного костюма, представляющую собой страшненькую голову ящера. Дышать он будет, скорее всего, через широко раскрытую пасть чудища с мягкими резиновыми зубами.
— Корнеев, а ты чего в обычном? Бал-маскарад же!
— Новый год, что ли? Белены объелись? Весна в полном разгаре, лето скоро!
Виталя обиделся. Всегда был обидчивым, не мог себя контролировать. Покраснев от гнева, он нахлобучил на голову "шапку" от своего костюма. Что за дела?! Движения Стрекалова приобрели грацию хищного зверя, лица его под маской совсем не было видно, а вот зубки изменились — ого-го! Глаза чудища, еще секунду назад казавшиеся просто стеклянными пуговицами, налились кровью, обрели глубину и выражение. Крайне неприятное для меня выражение. Не раздумывая ни секунды, я рванул "чекан" из кобуры, выстрелил навскидку, ах ты ж, зараза! Я же все патроны вынул! Ящер, в которого превратился Стрекалов, подскочил поближе, и тут мой револьвер выстрелил сам по себе. Пуля, оставляя после себя странный серебристый след, медленно-медленно понеслась в сторону оборотня и воткнулась ему в грудь. Виталя остановился. Из дыры в его костюме не хлестала кровь, но мой противник сорвал с себя "башку" ящера и заголосил — огорчился, видимо, сильно:
— Ты чего делаешь, Корнеев? Костюм же напрокат взят! За дорого! А теперь там дыра! Видишь?
Я нерешительно приблизился, посмотрел, дыра в костюме стала расширяться, потемнела, приобрела зловещую глубину, я почувствовал, что меня затягивает, как в воронку, попытался ухватиться за Виталю, руки соскальзывают, я падаю... падаю... падаю...
* * *
Проснулся я на полу. Это, значит, я с кровати упал. По пьянке. Или меня до кровати не донесли, рядом уронили? Не-е, донесли, скорее всего, мне по пьяни с кровати скатиться — только так.
А хороший коньяк был — голова и не болит почти. Только ощущение, что стеклянная, и не сейчас, так через мгновенье сорвется с ниточки шеи, как тонкостенный елочный шар, упадет и разобьется вдребезги.
Контрастный душ — это превосходное изобретение человека. Душ, моцион. Начинаю вести здоровый образ жизни. Зайду-ка заодно в давешний кабак, узнаю, все ли в порядке.
* * *
Несмотря на утренние часы кабак был открыт. Посетителей почти не было, но кабатчик сразу узнал меня, кивнул и заулыбался. Это хорошо. Значит, ничего особого я не наворотил.
— Нормально все? — спросил я кабатчика, который, оценив мой помятый вид, уже выставил передо мной рюмку коньяку и блюдечко с нарезанным лимоном.
— Да, конечно, я так и ждал, что вы забежите... — с этими словами он выложил на стойку передо мной золотой рубль. Я присмотрелся к кабатчику внимательней. А может, он не кабатчик? Может, он шпиЁн? Поведение-то странное!
— Сдача, — просто сказал этот удивительный человек, и мне ничего не оставалось делать, как смахнуть монету в карман. Судя по спокойной роже кабатчика, другого поведения от клиента он и не ожидал. Золотой на чай — слишком много, оказывается, даже для столицы. А свое он взял — вряд ли я выпил и съел на два рубля золотом. Я свои пределы очень хорошо знаю. Да рубль за "пригляд и доставку".
— Тут спрашивали вас, — кабатчик кивнул в сторону зала, и я осторожно повернулся всем телом — ощущение "стеклянности" пока не прошло окончательно. Пока мои глаза обшаривали зал в поисках Вась-Васи — я был уверен, что кроме него никто меня искать не будет, от дальнего столика привстала высокая фигура человека в маранийском тюрбане и слегка поклонилась мне, совсем обычно, не по-южному и не по-восточному. Такой полупоклон не задумываясь отдает человек из общества, встретив шапочного знакомого. Очень любопытно. Изящным жестом руки незнакомец предложил мне присоединиться к нему, и, заинтересовавшись, я подошел, прихватив рюмку и блюдце с лимоном.
— Доброе утро, Петр, — улыбнулся незнакомец. Тонкие черты лица, совсем не восточные, черные глаза, широкие плечи. Девицы, наверное, перед таким штабелями укладываются. И чего тюрбан нацепил, лорд Байрон, понимаешь. И что-то, спьяну, наверное, его фигура передо мной расплывается...
— Мы вчера познакомились, здесь же, — парень верно оценил мое состояние, потому что добавил, обезоруживающе улыбаясь и показывая прекрасные зубы, — вы не помните, наверное.
— Не помню, но знакомству рад, — быть ответно-вежливым обязывали не только манеры парня, но и четкое понимание того, что передо мной прекрасный воин, великолепная боевая машина. Кажется, что такого в движении его руки? А очевидно, что таким же движением, не напрягаясь, он расколет на чурбачки тяжелый стол, стоящий перед нами. И вот еще: я никогда не сажусь спиной к выходу, но тут сел, не знаю уж как и почему. А если меня заставляют занять невыгодную позицию, а я при этом не дергаюсь, то это наводит на размышления... С другой стороны, не сгонять же с места человека...
— Меня зовут Иган, мы вчера говорили о поэзии... — Хорошо хоть о поэзии... Я как раз в кабак забежал, чтобы выяснить, не творил ли чего неприличного. А то в подпитии могу и матерные куплеты затянуть, знаю я себя.
— Я немного пишу... И вчера Вы любезно согласились посмотреть мои стихи. Я, правда, не надеялся, что Вы придете, но захватил их с собой, на всякий случай.
Иган положил на стол плотно исписанные листы бумаги, целую стопку. Ничего себе! Вот это накаркал про Байрона! Листов двадцать пять, навскидку!
— Сколько здесь стихотворений? — спросил я, морщась от детского почерка. Только пробы пера мне сейчас не хватало.
— Одно, — просто ответил Иган, и мне поплохело. А что делать? Лебединая песня. Читать надо.
— Закажите себе что-нибудь...— мой новый знакомый был сама любезность, даже сам подозвал кабатчика. Как бы его не обидеть?
— Давайте так, Иган. — я вроде принял решение, как деликатно, но быстро "откритиковать" новоявленного поэта. — Вы прочитаете мне те строки, которые Вам самому кажутся сильными, и мы поговорим.
— Хорошо. — Иган слегка поморщился, и я представил, как буду чавкать под "высокую" поэзию. Не поймет. Ладно, отложим вилку. — Мне нравятся несколько строк, но именно с ними есть проблемы. Вот, например,
Слишком часто я думал о том,
Кто же будет моим палачом...
Ух ты! Не про любовь! Уже круто! Но задницей чую, "любовь-кровь" будет обязательно. Не может быть такого, чтобы первые стихи — и не про любовь.
— А в чем проблема? — осторожно осведомился я, — Рифма точная, размер — выдержан...
— Нужно, чтобы было не "том", а "той". Скорее всего, это будет женщина, — и мой удивительный собеседник мечтательно улыбнулся.
Вот так номер! Что без любовной тематики не обойдется — это я с самого начала знал, мастерство и опыт не пропьешь. Но, похоже, молодой поэт абсолютно серьезен, и палач — не фигура речи, а самая что ни есть правда жизни. Изменить строчку так, чтобы не исказить смысл, было невозможно, о чем я расстроенному Игану и заявил. В качестве компромисса предложил считать нарушение родовой принадлежности местоимения "поэтической вольностью", которая вполне допустима.
— Да? — с изумлением спросил Иган,— а вчера Вы про "вольности" совсем другое говорили...
— Пьян был, — честно признался я. — Я, когда выпью, только два цвета признаю: белый и черный, оттенков совсем не вижу.
— Да, я знаю, у людей почему-то так часто: чтобы сказать правду, им надо хорошо выпить...
Ничего себе откровение! У людей! А ты кто, мой тюрбанистый друг? Демон?
Дальше я матерился. Почти вслух и долго. Иган даже уставился на меня с недоумением. Пришлось отхлебнуть из стоящей рядом кружки ячменного кофе, не то я бы захлебнулся в потоке ругани. Нет, ну надо же, тифлинга не узнал! У него ж под тюрбаном рога! Как я раньше не понял? Но тифлинг-поэт — это что-то новенькое. В башке сразу прокрутилось все, что я слышал об этом немногочисленном народе. В основном, все, что я знал, касалось женщин-тифлингов. Наверное, нет ни одного учебного заведения, где бы подростки не обсуждали достоинства тифлингесс. Безбожно привирая при этом, хвастаясь и колотя себя в грудь...
Надо вернуться к тексту Игана. К сожалению, дальше пошли те самые "кровь-любовь", "люблю-убью", "страсть-власть", "яд-взгляд", за которые я всегда ругал студентов в Тверской Академии. Пришлось черкать, черкать немилосердно, Иган спорил, но со многим соглашался. Мы даже сделали перерывчик на вторую кружку кофе — он уже сам с увлечением что-то переделывал в своих листах, а я смог по-человечески позавтракать.
В результате из двадцати восьми листов поэтической размазни с вареньем в сахарном сиропе мы совместными усилиями оставили восемь строк.
Слишком часто я думал о том,
Кто же станет моим палачом...
Представлял я улыбку, глаза,
И что мог бы при встрече сказать.
— Позабудь ты о ней, — мне на ухо
Все безносая шепчет старуха.—
— А увидишь, скорей отвернись!
Дурачок, что ты знаешь про жизнь...
Дальше у Игана шло что-то героическое про честь, про то, что сохранить жизнь — не самое главное, про выбор и свободу, но я все зарубил, соглашаясь с ним в принципе. То есть с жизненной позицией соглашался, а с поэтическим воплощением — нет.
— Понимаешь, Иган, чтобы закончить этот опус, достаточно только одного двустишья. И все! Сейчас в твоем стихотворении что-то есть! Есть любовный треугольник, есть противопоставление персонажей: эта твоя палач олицетворяет жизнь, безносая — смерть!
— Палач — тоже смерть, — задумчиво и как-то печально ответил новоявленный поэт, а я осекся: я же о нем ничего не знаю! И похоже, серьезно он! А ну как этот, эта палач явится сюда за его головой. О себе же парень пишет! Молодые поэты, они о себе всегда пишут!
Не успел я возразить Игану, как тот легким движением положил руку на спинку моего стула, качнул его вправо, и я ощутил, что лечу! Скорость, с которой я вылетел со стула, явно превышала скорость старинного ядра, вылетающего из чугунной пушки. И, вот невезуха, залетел под соседний стол, где ножки задвинутых под столешницу стульев пересчитали мои ребра не хуже, чем давеча Аристарх.
Аристарх? Это ж его голос! Тигриный рык инквизитора из контрразведки так врезался в мою память, что перепутать его с каким бы то ни было еще голосом я не мог.
— Уйди, демон! Мне нужен эльф!
— Невежливо встревать в чужой разговор... — казалось, что в голосе Игана сталкиваются острыми гранями кубики льда, хоть в ведерко для шампанского загружай, но тона тифлинг не повысил, и вообще, имел такой вид, будто ведет светскую беседу о погоде.
Аристарх пугал меня гораздо больше. Его парадный мундир с какими-то медалями был расстегнут и, кажется, чем-то заляпан, подбородок густо покрывала щетина цвета перца с солью, глаза были мутны, на носу проступили синеватые жилки. Спинка стула, с которого я слетел, была разбита в щепки, но в руках Аристарха не было ничего. "Это он кулаком", — понял я и стал вылезать из-под стола. Нехорошо получится, если Аристарх на Игана из-за меня наедет — тот в моих делах ни ухом, ни брюхом...
— Это мой город! — с этими словами Аристарх оперся кончиками пальцев на поверхность стола и прыгнул вперед и вверх, нанося страшный удар ногами: левой ногой — прямой, Игану в грудь, и, извернувшись в воздухе, правой — сбоку, в висок. Никогда не видел, чтобы они так совмещались и наносились с такой силой и скоростью. Хотя я едва понял, что произошло, Иган изящно откачнулся, убирая свое тело из-под удара на какие-то миллиметры. Аристарх должен был упасть башкой вниз — обе его ноги в какой-то момент находились высоко в воздухе, но он сгруппировался, колобком прокатился по всей длинной столешнице, сминая посуду и бумаги тифлинга, и соскочил со стола на ноги. Рвал дистанцию он мастерски и по делу — еще в прыжке Аристарх сумел выхватить откуда-то из-за спины пистолет. Но Иган мгновенно оказался рядом с ним, как будто предвидел все его действия. Я не углядел движения полудемона, но ствол "кольта" военного образца развернулся в сторону Аристарха, сминая в суставе указательный палец унтера, а затем неожиданно громко прозвучал выстрел.
Иган наклонился, подхватил меня под мышки и вытащил из-под стола окончательно.
— Жаль, не успели договорить...— сморщился полудемон, глядя на меня светящимися глазами, зрачки которых приобретали привычную круглую форму. Из кошачьей, вытянутой. — Прости, Петр, надо бежать. — С этими словами Иган стряхнул прямо на пол с обвивающего правое запястье браслета какую-то светящуюся звездочку, развернувшуюся в необыкновенно красивый портал, по форме напоминающий зрачок полудемона, и шагнул туда. А мне оставалось только смотреть, как портал за тифлингом-поэтом превращается в узкий луч света, на мгновенье пробивший воздух от пола до потока, и гаснет.
