"Гуд бай, Америка-остров...-2"

В общем, жене наконец повезло, и муж до нее добрался, и красный носик показался папочке из свертка в окошке третьего этажа.

— А когда их забирать? — спросил, следуя своим мыслям, Лех.

— Девятого... Ну я думаю, у тебя то я так не зашьюсь.

— Да... Ну поехали. Майка одна злится, и так скоро стемнеет.

Машина прогрелась. Лешка чуть включил радио.

— Майка твоя Титанову понравилась. Он потом интересовался, когда вы уехали. Давай сосватаем? Он парень холостой, кстати.

— Не кстати, — недовольно мыкнул на это Лех.

— Да ладно.

— Прохладно.

— А чего, нормальная девка, мне тоже по приколу. А в постели как, ништяк?

— Дурак ты! — грубо выругался Лех. — Они мне с Вовкой как родные. Какая буква не понятна?

Олежка глазами похлопал, потом захохотал:

— Дурак то ты, сынок... А не я.

Лешка глянул на него злобно, тот и заткнулся, пожав плечами, мол, за тобой давно замечено...

Машина стояла у дома — белая десятина.

— Мама, — тихо ахнул Леха, хватаясь непроизвольно за пистолет в бардачке.

— Папа! — весело передразнил Олежка. — Дядя Коля припендерил. Свои, свои, говорю, убери ручки от этой штучки.

Леха вздохнул поглубже и открыл дверцу. Похоже, приключения начинаются, подумал он.

— Здорово, бандерлоги.

Колян сидел на Лешкином топчанчике, слушал приемник и пил чай.

Майка выплыла с кухни, в руках у нее был пирог собственного изготовления в шоколадной глазури.

— Ой, — это Олежка с ходу влепил ей в губки.

— А что? С именинником... — поправился он, оглядываясь на Лешку.

Лех погрозил Майке пальцем: не поддавайся.

— Не думал на именинника нарваться, — Колян поднялся навстречу. — Ей богу, не подгадал... Коньяк, правда, всегда с собой вожу. Личный.

— Отличный, — заметил Олежка, скользнув взглядом по двум выставленным бутылкам.

Майка поставила пирог на стол, и на цыпочки поднялась поцеловать Лешку.

— Нам сегодня двадцать один! — гордо объявила она.

— Да ладно, — смутился тот.

— Сильно, сильно, — усмехнулся Колян. Что он при этом подумал, под эту улыбочку и уместилось...

Лешка сам не до конца понимал, почему же визит жулика так его смутил. Робость неожиданная, а может, боязнь узнать что либо порочащее Володьку или новых перемен, не лучших? Однако отведав коньяку, он пришел к выводу, что трусит; что жизнь в деревне его вполне устраивает; что лучше бы не раскрывать рта Коляну вовсе.

Колян так не считал. Проведя минут пять при всеобщем молчании (даже Олежка притих), он без вступлений повел речь.

— Ну что, вернемся к разговору? — и чуть замедлил. — Олежка, ты б скатался до магазина? Чего нибудь полегче, под закуску. Быстренько.

— Да он в курсе, — подал голос за друга Лешка.

— Ничего, пусть... Ключи возьми. Майку заодно прихвати, может ей чего надо?

— Майка останется, — быстро сказал Лех. Олежке он больше не особо доверял. — Она тут не лишняя, а что касается Володьки, то кому знать лучше...

Гостю это не очень понравилось, но он больше ничего не сказал. Олежка же, напротив, беззаботно собрался, получил от Майки указания и вышел, посвистывая. Она закрыла за ним дверь и отправилась деликатно на кухню.

— Нормально, — хмыкнул Колян, разливая коньяк по новой.

— Давай за хорошие новости.

— Да ничего хорошего не наблюдается, — проговорил Колян неторопливо. — Если только стечение обстоятельств. Кто тебе все это напел? Про друга твоего? Про лаве?

— Ну, Реквием, если хочешь.

— Реквием — я таких слов не знаю, — поморщился Колян. — Хочешь, что бы мы друг друга поняли, объясняйся.

— Игорь Реквиес, на Гальянке живет, чем занимается — не знаю, в прокуратуре работает, на юриста где-то учится. Они в школе учились одной все вместе.

— Ни о чем, — подытожил тот. — Давай по другому. Деньги кто вышибал? Джостик?

— Коль, я таких не знаю, — также развел руками Лешка. — Кто такой Джостик?

— Джостик, — вдруг сказала Майка от печки. — Его ребята. Есть у него бригада, Хэнк.

— Вот, это, — оживился Колян, жестом приглашая Майку садиться рядом. — Это я слышал.

— А ты откуда знаешь? — уставился на девчонку Лех.

— Володька говорил, что от Джостика работал. Еще раньше, когда в Карелию ездил, и во Владивосток.

— Зачем ездил? — спросил Колян.

— Тачки гнал.

— Ну, это их дела, — успокоился Колян. — Джостик тачки возит легально. Значит, что там по Москве вышло, как тебе сказали? На бабки он всех натянул? Шесть кусков?

— Ну да. Будто машину взяли легче. А остальные — типа у Володьки осели.

— Не легче, а даром. Даром — я звонил. Тачка — голый криминал, ее по всей Москве искали, шабаркнули кого-то из нее. А нашли ее менты в Тагиле, не у кого-то, а у Акселя, он ее сыну на восемнадцать лет выписал. Только вот незадача — папаша Аксель за нее двадцать девять отдал, по-людски, как водится. Джостик все заводские документы показал, целый портфель, за контейнер квитанции, что она нетронутая через весь восток по железке ехала, пробега ноль. А получилось — сынок под знак въехал, гиббоны остановили, сопляк хорохориться; со зла они тачку рассмотрели получше, на ультразвук — а она в розыске полгода. И до того полтора года катала-мотала, и мост у нее передний переделан, ну не новая, короче. Скандал вышел беспримерный, а Джостик убивается, кричит свое; знает, падла, с Акселем шутки плохи. Так знаешь, кто в виноватые вышел? — тут он выдержал эффектную паузу — Я! Я, старый конь, им карты спутал, так на меня и показали.

— Ты?

— Я. Мальчишки у Джостика без дисциплины, затеяли девочек покатать и покатали... до первого поворота. Восстановлению не подлежит. Т.е. восстановить то можно, конечно, но что она нулевая была — уже доказывать не придется. А Аксель всем яйца поотрывает, он денег не простит. И вот будто через вашего Володьку они эту замазанную пригнали, Володька ее бесплатно через мои руки брал, есть у меня канал в Москве, а им заплатить сказал — пятнашку, а не шесть. Откуда у вас шесть плывет, история неясная. Вот звонит мне вчера Аксель, стрелу бьет, съезжаемся — и такой финт! Пару минут приятных я пережил, когда он мне поставил на то, что мои люди от моего имени динамо ему ставят. Аксель, говорю, какие люди, парень этот только винтики крутил, где его просили, по моей личной просьбе. Я его фамилию то только недавно вспомнил, настолько он в моей жизни случаен, извини, Майка; а ты уже ему столько роли приписал, важнее меня сделал. А сегодня в Москву звонил, парням своим, и через час они у меня все узнали — про машину ту, и что на Урал ее угнали в качестве поощрения, то есть — халява полная! Так что Володька ваш или пятнадцать штук припаял и авторитет преступного мира, в чем я, собственно, сомневаюсь, или его промарионетили. А кто знает точно — этот Хэнк, который меня Акселю сдал, тупица, не зная, что со стариком мы уже сколько лет работаем, что я не Васька-Петька-Вовка, извини, Майка, и не мальчик, который вчера в школе учился... А на Хэнка этого я сам посмотреть хочу, пусть лично мне расскажет, какую роль я тут играю. Съездим сегодня вечером, а завтра можно вам домой возвращаться...

Тут Майка не выдержала — заплакала, и убежала за печь — на кухню.

— Что это? — не понял Колян.

— А ты поживи месяц на выселках.

— Месяц... Ты восемь лет поживи. Главное — как к этому относиться. Ясно?

— Да, спасибо. Не надо.

Хэнк выполз в коридор и лицом отразил озлобленное недоумение, Лешка действовал на него как красная тряпка. Однако Колян с его добротно-откованной бандитской физиономией, закаленным комиссарским взглядом, в куртке-дубленке, чрезмерно дорогой даже на первое впечатление, его чем-то смутил.

— Деньги, — сухо произнес он, отложив личные мотивы.

— Какие деньги! — запальчиво выкрикнул Леха. То, что его до сих пор подозревают в деньгах, задевало. Но тут на первый план твердо выступил Колян, оттерев Леху кожаным плечом.

— Прекрасно, — похвалил он. — Сразу видно делового человека. Может, сначала познакомимся, раз такой разговор у нас серьезный ... Ты, *, Хэнк. С Джостиком я тоже пересекался. А кто я, знаешь? — и в напевной речи послышались первые жестяные нотки.— Со мной ты поздороваться не хочешь?

Хэнк глядел на него прямо, но хмуро, уже предчувствуя очередной жизненный облом, и выражение злости не покидало его лица.

— Не уважаем старших, не научен, — развлекался дальше жулик. — Кондратьев моя фамилия, голубчик. Приехал лично на тебя посмотреть, что ты из себя представляешь. Ну и так, может тебе известно, за что Аксель на меня собак пустил? Вот Леха говорит, что известно.

Хэнк растерянно моргал, что ему еще оставалось. Но и Колян был не любителем вульгарных сцен, по крайней мере, пропагандировал это. Все что он говорил было коротко по сути и емко.

— С Акселем мы вопрос решили. Козла другого ищите, ребята, по себе. А для первого раза я не обиделся. Почти. Джостику, правда, за ваше воспитание прокручу. Ищите пыль в другом месте. Аксель ждать не будет. И еще, что б покрепче меня понял — замахнулся ты на меня в первый и последний раз. Дальше мир у нас закончится. И насчет Лехи — мне тоже не понравилось. Насчет его, и девчонки — отвечать будешь по другому алфавиту. Мне. Кондратьев моя фамилия, ты понял. Николай. Считаю, познакомились. Надеюсь — тебе приятно, — в этом месте заключительной речи Колян даже улыбнулся. — Всех благ.

Колян уже повернулся уходить, но Лешка не удержался, и на прощание показал Хэнку палец, какой именно — оставим на его совести. Выходя из подъезда, он было пристыдил себя за это, но уже в машине, грея мотор, посмотрел на свою физиономию в зеркало, засмеялся, и оправдал себя вполне.

При выезде из города Леху остановило ГАИ. Даже штраф, уплаченный в память Колянова коньяка не подрезал ему радости, поэтому и молоденькому сержанту Леха ослепительно улыбнулся дырками от зубов, оставив того весело озадаченным.

От вида Володькиной квартиры Майка лишилась последних запасов стойкости. И отправилась к родителям. А Лешка раздумчиво покурил на разнесенной кухне, прикидывая, с чего тут надо начинать. Пол, проломленные двери, стекла? Или замок — в первую очередь? Он чувствовал, что вскипает, заводится — даже если привлечь максимальное количество рабочих рук, втроем-вчетвером, что сомнительно — возни на пару месяцев плотно. Это если суметь привлечь.

Мать, увидев Лешку, замахала на него руками и села на стул. Сестре пришлось забирать прописавшегося в Лешкиной комнате племянника. Отец засуетился, собирая поесть, а Леха отправился в ванную — мокнуть. Утопая в пене, он подумал, каково это, когда после долгого путешествия тебя ждет — твой дом, твоя постель и личный, недопочиненный месяц назад телевизор. Утопать он готов был вечно, утопали вместе с ним все сопутствующие этому месяцу неприятности.

Смочалив несколько слоев грязи и кожи, распаренный, розовый Лешка предстал на кухне, где собрались родственники, обеспокоенные вероломным возращением в самый финал день рождения.

— Да ну, бросьте, — ответил на это Леха. — Батя, зачем ты...

Но бутылка из великой папиной заначки перекочевала на стол...

Потом что-то бубнил зять, пищал племянник, мать с сестрой обсуждали семейную жизнь знакомых зуботехников.

— Да все норма...— унесло Леху.

Проснулся он часов в десять утра. До окончания бессодержательного отпуска оставалась еще неделя.

Майкиными родителями он был встречен героем. Ее маман долго рассказывала об ужасах, пережитых во время исчезновения дочери, о вежливых молодых людях, аккуратно приходивших каждый вечер. Потом сказала, что знает одного зубного врача, который точно поможет Лехе. Еще сообщила, что Майка уехала в город, в техникум, а он что б в голову не брал, потому что все равно красавчик...

Голова у Лешки пошла кругом. Поболтать Майкина мать любила. Также во всем этом продолжительном монологе прожигалась одна мысль: какой же Володька, как мог так поступить с бедной девочкой; да он мизинца ее не стоит и тра-та-та...

На Коляновы деньги Леха купил на оптовке мощный дверной замок — весь вид этого механического чуда кричал о надежности. Ключи были увесисты, как кастеты. Майке должно было понравиться.

Так и сделали. Вечером, прихватив Димку для компании и магнитофон для шума, Леха отправился на восстановительные работы — замок вставлять.

Димка трепался, заглушаемый Кобейном, подавал советы и примочки с остатков дивана в кухне, пил пиво, Леха выдалбливал пазы, и почему то ему было весело, отвязно как то...

И тут пригреб Хэнк.

— Хай! — сказал ему Леха. — На огонек заплыл? Извини, не приглашаю. Как дела, братишка? Что-то вид у тебя бледный... Димка, готовь саморезы, — поспешно добавил он вглубь квартиры, мельком взглянув на раскаленного Шурика.

А тот, опять выдержав борьбу со зверем внутри себя, сдержался. Цель его визита, очевидно, была не просто набить Лешке морду.

— Зато ты пестренький, — ответил он, вдруг неожиданно улыбнувшись. Синяки у Лехи еще рдели на физиономии грязными пятнами.

— Какие проблемы? — сухо спросил Лех, уязвленный. — Ты здесь что позабыл? Бегунова тебе года четыре уже, как отказала.

— А тебе нет, я смотрю. Еще и в адвокаты подписываешься. Замки тут вкручиваешь, пока мужик у нее толчки драит. Или что, по доверенности катаешься?

Леха вспыхнул и кинулся было на Шурика, но уже в то же мгновение был прижат к косяку с выкрученной рукой — Хэнк, старый боец подворотен, действия свои довел до автоматизма.

— Тебе еще два зуба помешали, дятел? Скажи, какие, я поправлю! — процедил он ему на ухо. — Но я с тобой не ругаться пришел. Кондрат не разрешает, — и даже иронию в его голосе услышал Леха! — Ну, успокоился?

— Успокоился, — неохотно признал Леха.

Тут словно сила неведомая оторвала Хэнка, а за ним и Лешку от косяка, встряхнула первого и как щенка бросила в угол рекреации.

— Димка, назад! — крикнул Леха. — Что ты лезешь?! Кто тебя просит?

— Да порвать его, мразь эту, гниду поганую! А ты опять, да, за свое, Леха, опять, да, взялся?! Мало тебе? Мало со всякими упырями ты носился? Посмотри, что он с рожей твоей сделал, так ты святоша, вторую щеку подставляешь?

И двухметровая омоновская детина подскочила к опасливо поднимающемуся с колен Хэнку с весьма серьезными намерениями и осуществила бы их под буйность своего характера, но Леха сзади клещом в него впился, оттаскивая, а получив тумак от своего неласкового друга, слетел с него, как лист с дерева.

— Не трогай его, он ко мне пришел! — закричал с пола на Демона обычно кроткий Лешка. — Ты мне не нянька, я в своих делах сам разберусь! Иди в квартиру, я сказал, тебя не звали! Ну!

И таким запалом разорвался этот переполох в подъезде, и взмокший от гнева искаженный Лешка так непривычен был Димке, что этим запалом остановлен был в действии начиненный священной местью боец ОМОНа, сержант Скрябин...

— Бешеный... — пробормотал Хэнк, медленно отряхивая дорогие джинсы и куртку, когда дверь за Димкой захлопнулась так, что задрожала лампочка в коридоре, и посыпались старые шурупы со снимаемого замка. Леху трясло, и лицо его заливалось мало-помалу краской — по мере расслабления нервных окончаний.