— Люди, которых ты освободил, в Венецию плыть собираются, на каторге, — Мирослав немного обиженно отвел глаза. — Плыви тогда с ними. Тут недалеко, а в Венеции руссы часто бывают, возьмут тебя домой, — Мирослав отстранил сестру и подтолкнул ее к выходу, а сам, дождавшись, пока она уйдет, подошел ближе к Кольке, который начал одеваться. — Нечего мне подарить тебе — разве что пистолет или кинжал... — черногорец замялся, и Колька замотал головой: — Не хочешь?!

— Тебе нужнее, — Колька, поочередно поднимая ноги, натянул кроссовки. И ощутил, что зеркало, которое ищет, где-то близко! Рядом совсем! Он даже огляделся, а Мирослав понял это так, что Колька собирается уходить, и заторопился:

— Тогда прими мою дружбу. Если будет во мне нужда — пришли весть в наши края и я приду. В том клянусь, — и Мирослав перекрестился, — и крест святой на себя кладу... Пошли, проводим тебя с Мирьяной до каторги.

Было уже за полдень. Колька потянулся, стоя на пороге дома, поклонился сидевшим неподалеку старикам, при виде мальчишки почтительно обнажив им головы и уже открыл рот, чтобы сказать Мирославу, что он не плывет никуда, потому что должен найти одну вещь, когда...

— Вот от меня тебе подарок, — сказала Мирьяна. — Когда б не ты — брат сказал так — он бы сгинул, а мне быть проданной на константинопольском рынке. Возьми, не отказывайся. Пусть будет память, поглядишься — и нас вспомнишь.

В руке Мирьяна держала... зеркало. Зеркальце из полированного серебра на короткой витой рукояти.

ТО САМОЕ ЗЕРКАЛО.

ЭПИЛОГ

НЕЗВАНЫЙ ГОСТЬ.

Было тепло, даже жарко, душно. Что-то мягкое, обширное и легкое обнимало Кольку со всех сторон, отбивая охоту шевелиться Голова легко кружилась, во всем теле было плавное бессилие, как после болезни с температурой. Глаза открывать — лень...

Он, наверное, просто сильно распростыл где-то и свалился с "градусами", а в бреду ему привиделось все — все эти приключения со шпорами и беготней по разным временам. Лежит он дома, и все тут. Колька уже совсем собрался позвать: "Ма-а..." и попросить попить — очень хотелось — когда понял, что не могло быть в его комнаты, да и вообще в квартире таких запахов.

Пахло дымом. И сеном. И еще чем-то — не городским, так он определил для себя. И звуки! Потрескивал еле слышно, но явственно огонь. Ровно и неприятно свистел ветер. Что-то похрустывало.

Колька открыл глаза и сел. Почти тут же все поплыло, он не успел ничего увидеть или понять — пришел в себе только тогда когда почувствовал, как прохладная жидкость с запахом ягод, кисловато-сладкая и приятная, льется в рот. Он начал глотать и услышал женский голос:

— Вскочил, как оглашенный. Разве можно так после болезни? Заново сляжешь, что ты, милый. Давай пей, пей, а потом поешь еще, да опять поспишь — болезнь и отступится...

Мальчишка снова открыл глаза — осторожно и медленно.

Над ним склонялась немолодая, седоватая женщина с добрым и когда красивым лицом, одетая так, как на картинках в книгах и учебниках были показаны русские крестьянки. Потрескивал огонь большой печи. Над широким столом горели несколько лучин, угольки падали в блюдце с водой и тихо шипели. В полутьме различались контуры небольшой низкой комнаты с небогатой обстановкой, только под потолком Колька разглядел ряд голов животных и птиц, смотревших многоцветными, посверкивающими глазами — жутковато и загадочно.

— Где я? — спросил Колька, вновь взглянув в лицо женщине.

— Неужели не помнишь ничего? — тихо спросила она. Колька заглянул ей в глаза... и вспомнил!

Он сдвинул пятки кроссовок на глазах у пораженных черногорцев. И сразу — холод. Стонущий от мороза, заснеженный лес, полный серым вечерним полусветом. Холодно. Очень холодно... Он брел по сугробам, проваливаясь по пояс, не чувствуя веса тела. Кажется, плакал, и слезы схватывало прямо на щеках. Потом он упал и пополз. Уткнулся в корягу, потыкался в нее, свернулся клубочком и понял, что замерзнет насмерть, только было совсем все равно.

Кащей. Да, появился Кащей, но уже ничего не предлагал, а только посмеялся, и смех был страшным, злобным и пренебрежительным. Потом... что было потом?! Он увидел волчью морду, почувствовал, как шею обожгло горячее дыхание и обрадовался этому теплу.

И все.

— Вы нашли меня в лесу?! — спросил Колька.

— Не я, — улыбнулась женщина, ставя берестяную кружку на стол. — Морозко нашел. Вон он, красавец. Покажись, Морозко!

Возле печи в ее отсветах возник огромный лобастый пес с глазами, похожими на жидкий янтарь, широкой грудью и серебристо-снежной шубой. Пес спокойно и внимательно смотрел на Кольку и снова канул в тень за печью.

— А вы кто? — еще спросил Колька.

— Вьюгой зовут, — отозвалась женщина, и Колька понял, что она совсем не старая, просто усталая и озабоченная чем-то. — Как родилась я — вьюга была, прямо, что сейчас. Вот и стала Вьюгой. Ведунья я. В лесу живу. Я да пес.

— А где я вообще? — настаивал Колька.

— Далеко, — тихо ответила женщина. — Ты времен тех не знаешь. А место простое. Будет тут твой город родной стоять. Когда века отвекуют, в тысячи лет сложатся, а те тысячи своим чередом пойдут. Коля-Николай.

— Откуда вы про меня знаете? — напрягся Колька.

— Не бойся. Говорил ты, пока без памяти лежал. Часто говорил, помногу.

— Сколько... — Кольку вдруг охватил страх. — Сколько я у вас лежу?!

— Долго, — покачала головой Вьюга. — Седьмой день пошел.

Колька зажмурил глаза и застонал. Седьмой день — это тринадцатый! И завтра — ЗАВТРА! — свадьба Кащея и Зоринки! Съела болезнь весь резерв, добился своего этот козел в костюмчике — не силой, так при помощи простуды!

— Мне идти надо, — Колька, превозмогая себя, сел. — Мне рог надо искать, тетя Вьюга. Как угодно, где угодно — надо.

— Куда пойдешь? — ведунья покачала головой. — До ближней стоянки два дня пути, а в такую погоду и вовсе нет, никакая одежда не спасет. Волки сожрут, либо метель закрутит...

— Я слово дал, — твердо ответил Колька. — Если можете — помогите одеждой, лыжами там...

— А если нет у меня лишних-то — все равно пойдешь? — насмешливо спросила женщина. Колька ответил на ее взгляд своим — прямым и задиристым:

— Я слово дал, — повторил он отчетливо.

— Ишь — слово, — покачало головой Вьюга. — А что твое слово? Ты дал, ты и возьми. Все одно — к сроку нужного не сыщешь. Думаешь, не смогу тебя домой вернуть? Я Кащея не слабее в таких делах — отлежишься, да и ступай....

Колька задумался. На самом деле задумался, потому что было над чем. И ответил:

— Один день — да мой. Не могло меня далеко отрога выбросить, я по опыту знаю. Может, и успею найти...

— Не могло, — согласилась Вьюга, вставая. — И не зря по снегу ты брел да полз, замерзая, лечь себе не давал до последней возможности. Если б не упорство твое — замерз бы ты в лесу. А путь твой был верным. У меня этот рог, Коля-Николай. Я его храню. И за просто так не отдам, уж прости. Зарок на мне.

— Что нужно делать? — поинтересовался Колька.

— Три загадки отгадать, — улыбнулась Вьюга. — Отгадаешь — рог твой. А не отгадаешь... — она помедлила, И Колька спросил:

— Голова с плеч?

Вьюга улыбнулась — грустновато, странно.

— Нет, почему? — голос её был мягким. — Просто — домой.

— Домой? — Колька свёл брови. Несколько секунд думал, потом тряхнул головой: — Давайте свои загадки. Я готов.

Вообще-то ситуация была смешной. Какой-то уж очень сказочной, совсем нереальной даже на фоне всего, произошедшего раньше. Может быть, поэтому Колька не опасался, что может не отгадать...

...пока не поднял глаза и не увидел глаза Вьюги.

И тогда ему стало не по себе — такая там была мудрость, вечность и... безжалостность. Мальчишка понял — нет, не всё так просто. Если он не отгадает... да, домой. Но...

Он сам не мог толком объяснить — что тогда. И всё-таки понимал: БУДЕТ ПОТЕРЯНО ЧТО-ТО ОЧЕНЬ-ОЧЕНЬ ВАЖНОЕ.

НАВСЕГДА.

— Я готов, — повторил Колька.

— Ну, слушай загадку первую, — Вьюга помолчала. — Раз послушаешь — и запомнится. Раз покушаешь — снова хочется. Ну а коль её слушаешь, коль её кушаешь — сам себе ум смущаешь, сам себе могилу копаешь.

Да, это были не "два конца, два кольца..." Колька задумался — всерьёз. Ясно, что загадка была "с подковыркой"... Фигуральная, так сказать... Что же это такое? Сам себе могилу копаешь... если слушаешь — сам себя губишь, получается? Ложь? Но ложь не захочешь слушать-"кушать" второй раз, а тут сказано — "раз покушаешь — и запомнится". М-м-м... клевета? Да, клевету можно запомнить навсегда, но... но и её второй раз слушать не станешь. Так... Колька потёр лоб. Вьюга смотрела спокойно, не торопила. И мальчишка тоже успокоился... а ответ пришёл в ту же секунду, как награда за это спокойствие.

— Лесть, — сказал Колька уверенно — раньше, чем осознал сказанное. — Это лесть.

— Верно, — кивнула Вьюга раньше, чем он успел испугаться: а вдруг неправильно?! — Отгадал — так отгадку запомни... А вот и вторая загадка: кто на праздник к тебе и не придти может, а как беда — рядом всегда?

Ого! Колька вздохнул невольно. Но тут же подумал — а ведь это просто. Горе! Конечно, на празднике ему делать нечего — ну а раз беда, то... Он уже открыл рот, но засомневался. Может не придти... Не "не придёт" — а "может". Нет, не горе. Горю на празднике делать ВООБЩЕ нечего. Тогда что?

И ему вдруг вспомнилось, как два года назад заболела мама. Неопасно, но тяжело. Отец и Колька сбились с ног. И вдруг приехал отцовский армейский товарищ — Колька про него только мельком и слышал, про дядю Лёшу, не помнил, чтобы тот приезжал... А тут вдруг прибыл, как снег на голову — и сразу всё наладил. Привёз какие-то лекарства, устроил с врачами — и опять уехал. А отец потом как-то сказал: "Вот Лёшка человек! На праздник нее дозовёшься — стесняется, делами отговаривается. А тут — как из ниоткуда возник! Ну..."

— Друг, — сказал Колька. И почувствовал, как почему-то сжалось в груди. — Это друг. Друг в беде всегда рядом.

— И это верно, — кивнула Вьюга медленно. — И эту отгадку запомни. А теперь третью слушай. Без чего жить легко — умирать тяжко?

Чёрт... Колька закусил щёку. Как и было положено в сказке, каждая следующая загадка была труднее предыдущей... Насчёт этой — мыслей не было ВООБЩЕ. Без чего жить легко... Пойдём путём логики. Без беды, например. Легко. Это точно. Но дальше чушь. Умирать тяжко... Жить легко — умирать тяжко... Тут какой-то подвох. Когда легко жить? Да когда ни о чём не заботишься, ничего особо не заморачиваешься, и... а оптом спохватываешься, но уже поздно, и...

— Честь, — сказал Колька. Прокашлял почему-то вставший в горле комок и повторил твёрдо: — Это честь, тётя Вьюга.

— И эту отгадку помни крепко, не забывай, — обыденно — так обыденно, что Колька даже не понял сразу, что отгадал и таращился на женщину изумлённо. — Рог твой. Давай-ка соберу тебя в путь. А отгадки — помни крепко.

* * *

В аллее было пусто и тихо. Но со стороны замка нёсся шум разгула — похоже, свадьба начиналась.

— Успел вовремя, — сказал Колька статуям. Те промолчали. — Ну, потерпите. Я скоро, а там и вам как бы полегче станет... Э! — гаркнул он в сторону замка. — Иду! — и пристукнул кроссовками.

Он почему-то думал, что его понесёт к воротам со страшной скоростью. Но его никуда не несло — мальчишка просто ОКАЗАЛСЯ возле ворот. Хмыкнул и с плеча ухнул в них мечом.

Ворота рухнули внутрь, взвизгнув перерубленными скрепами, сорвавшись с петель, влетели прямо в замок — в облаке древесной трухи и искр, — и Колька шагнул следом, как Терминатор в кино, со словами:

— Не опоздал?

Внутри все изменилось. Огромный зал был ярко освещен и заставлен столами, за которыми ела и пила нечисть самых разных рангов и обличий. Если бы ни закалка при помощи ужастиков, человеку, взглянувшему на гостей Кащея, запросто могло бы сорвать крышу. Но Колька лишь повел взглядом — и ближние к нему столы очистились. Часть гостей скрылась под них и завесилась скатертями, кто-то быстренько перебазировался за другие, некоторые просто исчезли.

— Ко-ля-а! — услышал Колька крик и увидел, как рванулась к нему из-за столов в дальнем конце зала Зоринка в белом платье и с опухшим от слез личиком. Но Кащей, разодетый в отличную черную тройку, протянув худую руку, отбросил девчонку в украшенное черепами кресло так, что она сломала его спинку и рухнула на пол, скрежетнув:

— Сиди!

— Не тронь ее, козел! — заорал Колька и прыгнул вперед. В тот же миг в его щит ударила струя пламени, выпущенная средних размеров динозавром — наверное, Змеем Горынычем — и все кодла гостей бросилась в бой.

Правда, выяснилось, что некоторые бросились лишь за тем чтобы проскочить МИМО мальчишки в дверной проем. Но и возжелавших накостылять ему за нарушенную свадьбу оказалось немало. На свои, впрочем, головы. То ли Колька чего поднабрался в двух недельных странствиях, толи — что вернее — щит и меч работали за него, но только единому из разнообразной, вооруженной и безоружной нечисти не удалось не то что оцарапать мальчишку, но даже и просто до него дотронуться. Через не очень длительное время Колька обнаружил, что слегка запыхался, зато стоит перед самим Кащеем. тот по-прежнему сидел в своем кресле и задумчиво барабанил пальцами по подлокотникам. Зоринка лежала без сознания, но дышала и на вид даже не пострадала особо.

— Я спросил — не опоздал? — уточнил Колька, чуть поигрывая мечом. — Венчание там, запись в книге актов гражданского состояния уже были? Нет? Тогда объявляю всю процедуру незаконной. Свали с кресла.

— Лихо, — признал Кащей. И поднял руки с улыбкой, сделавшей его лицо почти симпатичным. — Не ожидал. Проиграл, признаюсь... Тебе что — она нужна? Забирай пожалуйста...

— Э, в каком смысле — забирай, ты, бритоголовый недобитый? — насторожился Колька. — А как же с тобой биться! Давай, выходи!

— Коля, я похож на идиота? — изумился Кащей. — Биться с тобой?! Когда ты добыл все волшебное снаряжение и перебил больше сотни моих гостей — совсем не слабых бойцов?! Да ты хоть знаешь, мальчик, что сделанного тобой до сих пор никто не мог совершить?! Ты заслужил не только Зорину, нет. Я уж не говорю, что твоя слава попадет и на страницы книг и летописей — когда вернешься домой, посмотри, и ты, скорее всего, найдешь упоминания о юном герое, который, пройдя по болотам, спас от фашистов партизанский отряд... и о великом певце, покаравшем злобного рыцаря прямо на пиру... и об отважном и находчивом воине из Македонии, избавившем от рабства и гибели множество жителей Халкиса... и о храбром русском офицере, вызволившем с турецкой каторги невольников... И все это — ТЫ Николай!

— Ну... — Колька смутился. — Я вообще-то там не один всё это ведь делал...

— Ты и один сделал бы то же, только быстрее и лучше! — горячо возразил Кащей (а вот интересно, когда это он успел встать и подойти почти вплотную?... а, не важно, что он еще там говорит?). — Тебе только мешали, то одного, то другого приходилось выручать, подвергая себя лишнему риску... Вся заслуга — твоя! Ты — герой! Ты — победитель, и даже я это признаю, признаю, что ты победил меня! Я не просто отдам тебе Зоринку. Нет, я щедро награжу тебя! Вот, бери! Это твое!