Персональный ад моей души

— Когда? Когда это было? Месяц, два? Неделя?

— Лера, всё это не имеет значения.

— Ты... ты пришёл от неё, — голос дрожал, нужных слов не хватало, Лера заикалась и спотыкалась через каждое слово, — лёг в нашу постель... какая мерзость!

Она не выдержала и закрыла лицо обеими руками, внутри стало пусто и истошное рыдание раздалось на весь дом. Она никогда не рыдала, всё всегда было так, как она хотела, это сон, глупый сон. Синицкий подбежал, пытался успокоить, но делал только хуже.

— Кто она? — Получилось вымолвить сквозь слёзы.

— Ты не знаешь, мы вместе работали, напряжённый день и... я сам не понимаю, как всё это произошло, но я её уже уволил, она мне не нужна, Лера, любимая, дорогая моя.

Он целовал её руки, её лицо, но Лера стала чужой и холодной. В один момент оттолкнула его и пыталась справиться с эмоциями.

— Просто секс?

В голове пульсировало, о чём она сейчас думает?

— Я люблю тебя.

— Просто секс... — Она начала нервно кивать головой, в её голове уже складывались какие-то картинки, какая-то своя версия. Взгляд метался по комнате. Пока не наткнулся на входную дверь, и она выскочила из дома, как ошпаренная. Села в машину и нажала на педаль газа. Ехала по прямой пустынной дороге, сама не знала, куда и зачем, вдруг подумалось, что проедет немного и успокоиться, но спокойствие не наступало, а наоборот, росло напряжение. В голове по кругу крутились его фразы: "Я тебя люблю... это просто секс... мы вместе работали... ты мне нужна". И зачем он это сказал, зачем? Ведь она никогда бы не узнала этого, не заподозрила, она ему верила как самой себе... зачем? На подъезде к городу вспомнила, что с собой нет ни денег, ни документов, даже телефона в кармане не оказалось, хотя Лера его в принципе никогда не выкладывала. В одну секунду поняла, куда и зачем едет, слёзы уже не текли, дыхание ровное и спокойное. Руки перестали дрожать и теперь надёжно держат руль, она даже сама себе усмехнулась, как в таком состоянии столько проехать умудрилась, ведь могла бы в первый поворот не вписаться... Остановилась Лера во дворе своего дома, но ехала не к себе, специально поднялась на два этажа выше и позвонила в звонок. Дверь открыл Боря и она, не сомневаясь, поцеловала его, не позволяя опомниться. Боря не сразу понял, что происходит, но и когда понял, не остановил, только чересчур серьёзно посмотрел в её глаза, а она снова его поцеловала. Просто секс... через полчаса она уже оделась и сидела на краю кровати, молчала. Молчал и Боря, смотрел на её спину, дотронуться не решался. Он ничего не спрашивал, не предлагал выговориться, он просто исполнил свою роль в этом спектакле четы Синицких. Дрогнул от неожиданности, когда в дверь позвонили, но Лера спокойно встала и сама пошла открывать. Как и думала, на пороге стоял Саша, ему хватило одного взгляда, чтобы понять, что произошло: растрёпанные волосы, помятая рубашка, да ещё и застёгнута не правильно и не на все пуговицы. Он стоял бледный, напряжённый, даже очки не снял, так спешил увидеть её, медленно сжимались его кулаки. Лера глянула на него и криво усмехнулась, при этом гордо подняла голову и переступила порог квартиры, толкнув мужа плечом, сделала два шага и обернулась.

— Просто секс... ты же знаешь, что я люблю только тебя.

И спустилась вниз по лестнице, она не оглядывалась, не ждала его, было не важно, что он сейчас делает и что думает. Это была месть, не изощрённая, не выдержанная, а обычная месть, именно такая, какую он заслуживал. Так же спокойно села за руль своего автомобиля и вернулась домой.

Он ехал в машине следом, и всё ещё не верил в то, что произошло. Просто наваждение какое-то, зачем, зачем он это рассказал? Знал ведь, что Лера не простит. Это был случайный секс с молоденькой помощницей юриста компании, она пришла на практику и как-то сразу включилась в работу, для неё не существовало запретов. Невероятно умна, обаятельна и красива. С Лерой, конечно, не сравнится, нет, но было в ней что-то такое, что притягивало внимание. Райковский сразу заметил его интерес к новой сотруднице и посоветовал держаться подальше, но тут взыграло мужское самолюбие. Кому он советует? Кто он такой? Специально все дела этой Наташе передал, а она и рада стараться. Одеваться стала откровенно, ей всё время было жарко, и она снимала пиджак, под которым красовалась прозрачная блуза, выставляя напоказ шикарную грудь. Несколько раз она, проходя мимо, как бы случайно задевала его этой частью своего шикарного тела, останавливалась в сантиметре от него, глядя в глаза. Он смотрел, как пульсирует кровь под кожей на её тонкой шее, и в один момент сорвался. Страсть, безумие, всё произошло в кабинете. Не понятно было, кто сделал первый шаг, спешка и азарт, который нельзя преодолеть. Ни о чём тогда не думал, только возбуждение до боли отзывалось в паху. Лера в то время стала на работе зависать, приближался показ, важный, как она говорила, в общем, никакой личной жизни. Вот он и завёлся с пол-оборота. Никаких долгих прелюдий, несколько коротких, но глубоких поцелуев, её кожа, которая просто сводит с ума, её запах женщины. Юбку задрал, трусики сдвинул в сторону и вошёл, резко, одним толчком, а она вскрикнула и с ума этим свела. Её стоны, глубокие, пронзительные, его резкие и чёткие проникновения, всё закончилось так же быстро, как и началось. А она и не смутилась ничуть, и на рабочем столе ей удобно и то, что дверь кабинета не заперта, не волновало. Девочка знала, зачем она сюда пришла. Ей, так же, как и ему не нужны были отношения, нужна была разрядка, и она её получила. Осознание происходящего пришло потом, когда домой вернулся, а Лера, вопреки ожиданиям, на кухне. Две недели так рано дома не появлялась, а ту вдруг. И улыбается так красиво, и шортики одела такие, что с одного взгляда завестись можно... Дурак! Какой же он дурак! В этот вечер сказал, что устал, не смог прикоснуться к ней, не простил бы себе этого. А она понимает, конечно, он ведь так много работает. Вдруг захотелось, чтобы всё узнала, сама, чтобы выпустила пар, чтобы разбила что-нибудь о его голову, только бы не это понимание, ведь он устал... А потом она просто в шутку спросила о другой женщине. Видел смех в её взгляде, игривая поддёвка, не более, и выложил всё, как есть. Потом были только её глаза, испуганные, полные слёз, её крик... слышал, как захлопнулась входная дверь. Пока стоял и соображал, Лера выехала из двора. Кинулся за ней — машины нет, она забрала, пока другую из гаража выгнал, уже подавился злостью, хотя, на кого злиться, только если на себя самого. Ехать ей было некуда, не смотря на то, что Лера душа кампании и всё такое, друзей, к которым можно вот так заявиться среди ночи, у неё нет. Анька только что, да и та сейчас в отъезде. Приехал на квартиру, точно, машина у подъезда, только вот дома Леры нет. В этот момент сердце остановилось, словно в тумане поднялся выше и позвонил в дверь её бывшего, до последнего отказывался верить, что она может быть там, ненавидел этого Бориса всей душой. Без причины, только за то, что он знал Лерку давно и понимал её с одного взгляда, позвонил ещё раз, и дверь открылась: она. Сжал челюсти так сильно, чтобы не проронить ни слова, чувствовал только, что сейчас сорвётся, а она молчит, в глазах ненависть, на лице усталость... Устала она...

Синицкий приехал следом, но в дом заходить не стал. Тёплая летняя ночь позволяла дышать кислородом, что он и сделал. Вошёл только под утро. Он Леру не обвинял, не сверлил тяжёлым взглядом, но их семейная жизнь дала трещину, которую просто так не заделать. Один день молчания, а потом снова работа, работа, работа. Всё было как всегда, об этом эпизоде оба предпочли просто забыть. Уже через неделю они могли друг другу улыбаться, что-то вместе обсуждать. Через десять дней было примирение. Такая же ночь, как и все остальные, пока между ними не было этой измены, возможно, это было просто испытание. Но, не смотря на всю лживую игру в любовь, в душе у Леры по-прежнему было пусто, работа не приносила удовольствия, секс не приносил удовлетворения, она не могла стоять у плиты и как прежде рассуждать о том, что приготовить любимому мужу на ужин. Всё было не так, а через месяц она бледная и напуганная пришла прямо к Саше в офис. Почему-то каждый взгляд его сотрудников казался насмешкой: все всё знают, все в курсе, а она идёт и чувствует за спиной то вздохи сочувствия, то ревнивое удовлетворение. Секретарь продержала её в приёмной около часа, было душно, болела голова, но она продолжала сидеть и потихоньку ненавидеть всех здесь присутствующих. Когда вошла в кабинет, уже не было ни слов, ни мыслей, только одно желание: остаться понятой. Синицкий сидел в своём кресле, как ни в чём не бывало. Широко улыбался, и встал, приветствуя Леру. Шёл к ней через свой огромный кабинет, так как она идти уже не могла, так и стояла у входной двери.

— Лерчик, что-то случилось, ты плохо выглядишь.

Он взволнованно смотрел, перестал улыбаться, заискивающе заглядывал в её глаза, а потом зыркнул на секретаря, которая всё ещё топталась в кабинете, ожидая приказаний, и та скрылась за дверью. Синицкий медленно подвёл Леру к стулу, помог присесть.

— Ты себя плохо чувствуешь? — Тихо спросил он, сидя перед ней на корточках и надёжно обхватив широкими ладонями её колени.

Ком подкатил к горлу и справиться с ним никак не получалось, от беспомощности она закрыла глаза и потекли слёзы.

— Лера не молчи, что случилось? — Уже голосом, наполненным тревогой проговорил Синицкий, смотрел на трясущиеся губы, на покрасневший нос, но не успокаивал и не обнимал, знал, что произошло что-то такое, что изменило его жену до неузнаваемости. Такая тихая истерика для неё было чем-то новым и это пугало.

— Саша, я беременна, — тихо сказала она и Синицкий замер, — предположительно четыре недели. — Ещё тише сказала Лера и испуганно смотрела на мужа.

Он сквозь зубы втянул в себя воздух, задрал голову вверх и закатил глаза, через несколько секунд резко выдохнул, так, что судорога сводила шею, и он подскочил, отвернулся и подошёл к окну. Наверно вполне нормальная реакция, но Лера ожидала не этого.

— Саша я...

— Всё, молчи! — Выкрикнул он и Лера от неожиданности дёрнулась, слёзы покатились сильнее, но теперь она боялась пошевелиться и не смахивала их, а только чаще моргала, чтобы хоть что-то увидеть через пелену. — Я вызову водителя он отвезёт тебя домой. Я буду через два часа, поговорим спокойно.

Тут же Синицкий связался с секретарём и вызвал машину. На Леру не смотрел, а если и поворачивался в её сторону, то намерено отводил глаза, чтобы не встретится взглядом. На улицу вывел её, держа за плечо, просто тащил за собой, как что-то непотребное, неприятное. Посадил в машину и тут же захлопнул дверь. Пока он сам приехал домой, Лера уже успела нарыдаться вдоволь, думала, что успокоилась, но увидела мужа в дверях спальни и влилась в свою истерику с двойным усердием.

— Собирайся, мы едем к врачу.

— Зачем?

— Собирайся.

Он резким движением открыл двери шкафа-купе, вытянул оттуда первую попавшуюся вешалку и швырнул Лере платье.

— И приведи себя в порядок.

Его тон, его обращение — всё это было таким чужим и непонятным. Лера даже плакать перестала, когда, наконец, встретилась с ним взглядом, почувствовала в этот момент резкую боль в сердце, но промолчала... ей просто нечего было сказать своему "такому" мужу.

— Ну, что я вам могу сказать, — жевал губами врач, вытирая луч аппарата УЗИ, — срок слишком маленький, что бы утверждать что-то наверняка. Ну... приблизительно четыре недели, может, чуть больше, может, чуть меньше. Как только плод подрастёт, скажу точнее, а пока, — он развёл руками, — что есть, то есть.

Леру Синицкий вывел за дверь, а сам о чём-то ещё разговаривал с врачом и, конечно, она догадывалась, о чём тот так выспрашивал, и от этого становилось только больнее.

Они были уже дома, Лера сидела на широком диване в гостиной, Саша в это время налил себе выпить, а так как пил он очень редко, да ещё и днём, выводы напрашивались сами собой. Он искоса поглядывал на Леру, как она хмурится, как смотрит в одну точку, намерено шумно выдохнул и громко поставил бокал на стол. Шёл к ней, медленно, степенно, точно как кот, он странно улыбнулся, словно выдавливает из себя эту улыбку и присел рядом. Минуту не решался ничего предпринимать, но потом робко положил ладонь на её коленку и несильно сжал.

— Лера, надо делать аборт. — Он внимательно следил за её реакцией, но она только шумно всхлипнула. — Пойми, врач сказал, что чем раньше это сделать, тем меньше вероятность осложнений.

Он говорил вкрадчиво, подбирал слова, голос бархатный и, если бы сказал что-нибудь другое, то его наверно, следовало бы обнять, но...

— Лерочка, девочка моя, у нас ещё будут дети, наши с тобой дети. Надо просто принять решение. Ты же умная и всё понимаешь, это будет правильно.

— Но это тоже наш ребёнок...

— Твой ребёнок, Лера. — Резко перебил он и напрягся, понимания не случилось.

— Мой?.. А как же твои дети...

— Лера, прекрати! Не мешай всё в одну кучу!

Синицкий с дивана подскочил и начал метаться по комнате.

— Это не куча, это наша с тобой жизнь. Ты же не можешь вот так просто взять и вычеркнуть этот факт.

— Могу!

— А как же я?

Задохнулась от его резких слов, брошенных, как кость голодной собаке. Она говорила, говорила, но не узнавала его, Сашу словно подменили и нет больше того улыбчивого соблазнителя, который голос повышает только на работе, нет того надёжного мужчины, который во всём её поддерживал.

— Лера, не будь ребёнком.

— Мне девятнадцать, а тебе почти тридцать...

— И что? Это повод делать вид, что ты ничего не видишь и не слышишь?

— Саша, я тебя не понимаю. Это ведь твой ребёнок...

— А если не мой? — Крикнул он и Лера вздрогнула.

— Но...

— И никаких "но"!

Он хлопнул дверью и закрылся в своём кабинете. В таком же стиле они продолжали жить ещё две недели. Лера забросила работу, практически не выходила из своей комнаты, не вставала с постели. С каждым днём напряжение в доме только росло, Синицкий гнул свою линию и не желал выслушивать каких-либо доводов, пока в один ужасный день не сорвался на откровенный крик, от которого Лера горько заплакала.

— И не надо лить слёзы, ты сама во всём виновата! — Кричал он, отдирая её руки, приложенные к лицу.

Она закрывалась не от слёз, она закрывалась от него, от его крика, от его злобного взгляда, а он кричал от этого только сильнее. Смятое покрывало путалось в ногах, а Синицкий больно держал её за руки и тряс, доказывая свою правоту. Его голубые глаза были практически чёрными, страшными, казалось ещё одно слово, один взгляд и он её ударит.

— Ты сделаешь аборт! А иначе... — Он не договорил, скорее всего и сам не знал, что сказать, но это была последняя капля её терпения.

— Иначе что? — Проговорила она ровным тоном, настолько спокойно, что Синицкий пришёл в себя.

— Иначе можешь отправляться к своему хирургу.