Невозвращенцы. Часть пятая. Игорь.

Спустя месяц после первой битвы Руфус принял трудное решение. Разделить свои легионы и разойтись чуть в сторону. Расстояние между новыми становищами не превышало пяти — десяти километров, что с одной стороны позволило расположиться немного просторнее, а с другой — в случае битвы войска могли быть собраны в течении 2-3 часов. Был отдан приказ — на новом месте создать нормальные лагеря, чтобы не пришлось через десяток дней опять сниматься с насиженного места. Полностью согласные с этим легаты вдолбили его в головы своих тысячников, а те уже выложились на своих подчиненных. Теперь лагеря могли порадовать своим видом даже ромейского легионера. Ну... Или как минимум не вызвать у него рвотных спазмов.

Минусом этого решения являлось то, что теперь сильно ослаб его, Руфуса, личный контроль над легатами. И если Алларику и Пилусу можно было доверять полностью в известных приделах, то Порошка, Ярий, Габит и Скамкель были темными лошадками, а Фритигерн вообще — готовым бунтарем. Вот и приходилось теперь приор-гладатору вместо решения стратегических вопросов наматывать в день на лошади по несколько десятков километров инспектируя своих подчиненных. Незажившая рука превращала эти конные прогулки в орудие пытки.

Первая же поездка выявила всю несостоятельность Руфуса как военного гения. Совершенно логичная на первый взгляд идея создать виды войск из соплеменников себя не состояла совершенно. Козаки Ярия лениво лежали на солнышке, все сто пятьдесят человек, выковырянных их командиром по разрешению предводителя восставших из всех других легионов, как изюм из булки. На гневный вопрос "Какого х...?" Руфус получил развернутый ответ. Что нельзя сделать из раба козака, что козак — это прежде всего Кровь и Дух! Что нельзя за неделю научить никогда не сидевшего на лошади тютю лихой кавалерийской джигитовке. "Зато мы всегда готовы к бою!" Безрадостной картиной встретили начальника и другие становища. Большинство рабов просто бездельничало с подвернувшимися под руку мягкими рабынями, либо ходило в грабительские набеги на беззащитные плантации, так как опоясанные даже невысокими стенами городки взять пока не было сил. Тренировками же себя не утруждал никто. Разве что в легионе Фритигерна часть времени было посвящено учебе. Но это, по понятным причинам гладиатора тоже не порадовало.

Отдельным вопросом стала жестокость восставших. И северяне, степняки, и козаки привыкли в своих набегах весьма вольно относиться к тому, что в другом мире называется Женевскими конвенциями. Им было не привыкать пытать пленных и мирных жителей в поисках золота, "веселиться" с женщинами, жечь и рушить. Да и германцы с франками не намного отставали от своих северных и восточных соседей, а кое-чему могли их и сами поучить. Усугублялось это тем, что в обычных походах полон представлял немалую ценность, сейчас же можно было не щадить никого.

В результате таких налетов местность вокруг стоянки гладиаторов быстро превращалась в безлюдную пустыню. Мелкие арендаторы, свободные землепашцы, преданные своим хозяевам рабы в ужасе бежали к границам провинции, бросая нажитое долгим и тяжелым трудом добро. Приводило это к тому, что добычи становилось все меньше и меньше, продовольствие и фураж было не найти. Руфусу и его легатам приходилось вдалбливать в жадные, ослепленные золотым тельцом головы воинов, что не следует резать всех подряд; что надо быть менее кровожадным; иногда даже наказывать особо рьяных, но эффект пока проявлялся слабо.

Войско медленно разлагалось, превращаясь в толпу грабителей и мародеров. Становилось понятно, почему ромеи никогда не спешили атаковать восставших рабов — плод должен был не только созреть, но и слегка подгнить, для большей мягкости.

Допустить такого было нельзя. Атаман восставших еще раз перетасовал свое войско. Теперь на первый план была выведена не национальная принадлежность бойцов, а их мастерство во владении оружием. Каждому десятнику было приказано проэкзаменовать свой десяток по следующим позициям: бой с мечом и щитом, стрельба из лука, использование пращи, метание копья, езда на лошади. Все рабы, кто хоть чуть-чуть разбирался в механизмах заочно получил назначение в отдел конструкторов и пользователей осадных машин. После это все десятки были заново переформированы.

Теперь все семь легионов стали в идеале одинаковыми, а так же получили свои собственные названия: Геманский, Франкский, Северный, Первый Росский, Второй росский, Восточный, Ромейский. По штатной структуре каждому легионы были положены: 25-30 сотен тяжелой пехоты, 5 сотен вспомогательных (снабжение и осадные машины), 10-15 сотен стрелков (пращников, метателей копья, лучников — по предпочтению легата) и 10 сотен конницы. К сожалению, таковым он оставался только на пергаменте, ибо набрать некоторые военные специальности в достаточном количестве было невозможно. Хороших стрелков и всадников надо воспитывать чуть ли не с детства, а все образованные рабы в основной своей массе не примкнули к восставшим.

Правда, реформа все же немного помогла. Национальный состав внутри десятков стал смешанным (на этом командующий настаивал особо). Появился соревновательный дух как внутри, так и между десятками и сотнями. Тренировки постепенно стали правилом, чем исключением, хотя и не в таком объеме, как хотелось Руфусу.

Вести о том, что границы провинции пересек Третий Лупуарисский Легион застала восставших врасплох. За прошедший после первого сражения месяц казалось, что ромеи полностью забыли про рабов. К этому времени число восставших возросло до двадцати пяти тысяч человек. И хотя из этого огромного количества воинов была только треть, остальное женщины и дети, недооценивать восставших было нельзя. А именно так Руфус на совете расценил это действие ромеев.

— Пилус?

— Ну... Возможно, конечно, все. По идее, одного легиона вполне должно хватить на такое количество рабов. И даже наш перевес на тысячу другую... Кстати, а вообще сколько их? Каковы? Кто командует?

— Что скажет разведка? — Руфус перевел взор на Порошку.

— По донесениям подсылов на наступающий на нас легион сформирован недавно из жителей этой провинции. Это хорошо — легионеры без опыта. Это плохо, так как их боевой дух будет весьма и весьма высок после всего того, как они насмотрятся у себя дома...

— Так... Количество и состав?

— Легион состоит из семи когорт. Шесть пехотных, каких именно мы не выяснили, и одна кавалерийская. Восьмую мы недавно размазали по лесу. Возможно будут приданы вспомогательные части. Какие именно, неизвестно, но вряд ли много.

— Командир?

— Командует ими Квинтилий Гай.

— Пилус? — предводитель опять обратился к ромею.

— Я слышал обо всех знаменитых полководцах современности. — Задумчиво проговорил гладиатор. — О нем не слышал. С одной стороны это и хорошо. Значит он ничем себя до этого момента не проявил или вообще новичок. С другой, даже у самых хитрых и опытных легатов есть свои излюбленные тактики. Знаешь, что от него ждать. От этого — нет.

— Понятно. Теперь давайте поиграем.

— ?

— ...! Не соображаете что ли? Мы выбираем место боя, и надо сделать так, чтобы сильные стороны ромеев не сработали. А для этого мы сейчас это все, вон на песочке, прокрутим как в театре. За ромеев будет играть...

— Ясно кто... — пробурчал ромей.

— За нас — мы все. Итак. Начинай, Пилус. Мы стоим широкой толпой в поле. Как бы ты разбил восставших? И вслух, вслух проговаривай, чтобы мысль какую не упустить.

— Ну, в принципе, если делать все без изысков, по теории, то сражение с рабами можно приравнять к сражению с северными варварами. Те обычно сильны числом, личной силой, но слабы строем. Поэтому я вижу тут два пути:

Первое — сыграть от обороны. Кавалерия придерживается в резерве. Пехотные когорты выставляются одной линией фронтом перед противником. Основная задача — не дать врагам прорвать строй. Выстоять. Подождать пока рабы не размажутся о строй, после чего два-три часа сражения, бегство противника и рубка бегущих. Минус — рабы могут не захотеть сражаться и просто удрать. Лови их потом по лесам.

Другой вариант. Это самому пойти в атаку. Так как силы приблизительно равны, то можно создать клин из трех когорт по центру с прикрытыми остальной пехотой флангами. Клин идет вперед, рассекает центр вражеского строя и производит полуокружение обоих половинок. Обычно к этому моменту все уже бегут, так что в бой бросается кавалерия, сечь спины трусам. Минус — большие потери и больший риск, чем при обороне.

— Понятно. И какой вариант будет выбран?

— Это зависит от многих факторов. Но в первую очередь — от легата Квинтилия Гая. Что он за человек? Что он хочет больше: сберечь людей или одержать эффектную победу и захватить богатые трофеи...

— Трофеи? Откуда?

— А ты как думаешь? Все, что мы награбили в случае нашего поражения не будет возвращено хозяевам, а уйдет победившему легиону. Поэтому легионеры живут богаче обычных граждан. Кровавые деньги... И даже по закону никто не имеет права отбирать добытое в бою у легионеров и их командиров. Бунта боятся. Сам когда-нибудь пробовал у пса отобрать сладкую косточку?

— Так. С этим все. А теперь, какой выгоден нам?

— С таким соотношением сил, — подал голос Фритигерн, вот уж от кого Руфус совсем не ожидал услышать таких слов, — атаковать нам самоубийственно. Мы и в обороне то, вряд ли выстоим.

— Следующий?

— В принципе, мы собрали два онагра. На десяток выстрелов каждого хватит. Но они тяжелые и стреляют недалеко. В обороне полезнее, — высказался Габит.

— У меня в легионе мало бывалых. Будь у меня воины моего клана, да берсерков или ульфхеднаров пару, мы бы даже зубами впились в их строй... Но с этими бывшими рабами... — проворчал, отводя глаза, Скамкель.

— Оружия справного нет совсем. Да и брони доброй... — продолжил Ярий.

— У меня из легиона только три сотни бойцов. Остальное — овцы! — пальцами показал Алларик, и еще не высказавшиеся согласно качнули головами.

— Значит — обороняемся?

— Да — нестройно согласился совет.

— Вот только, как ты заставишь ромеев атаковать? — заинтересованно спросил Пилус.

— Порошка. А откуда ты так много знаешь про этот легион?

— Да пластуны мои, сходили в гости, да пару легионеришек с собой пригласили. Один из них молчаливый. Был. А вот другой, после того, как посмотрел в каком виде его товарищ к Богам отправился, очень даже болтливым сказался. Сидит сейчас, за шкуру свою трясется...

— Ну тогда, Пилус, есть у меня задумка одна. Слушайте. Я предлагаю следующее...

Глава 52.

Лет семьдесят назад в семье простого германского крестьянина родился мальчик. С детства парень отличался статью и буйным нравом. К десяти годам с ним боялись связываться парни постарше лет на пять, а к четырнадцати — и большинство взрослых. Однажды проезжавший мимо барон, хозяин той земли, а также всего того, что на ней стояло, бегало или ползало, видя такого справного раба, решил слегка утяжелить свой кошелек продажей ромеям на галеры, но не тут то было. Парень, не дожидаясь пока его закуют в кандалы, сдернул из деревни, на последок прихватив с собой топорик одного неудачливого баронского дружинника.

Через пару недель парнишка прибился к шайке грабителей, осторожно пошаливавших на лесных дорогах. Через год он стал, сняв руки со сломанной шеи прошлого предводителя, новым атаманом, а еще через год страшные рассказы о шайке Топра загуляли далеко за границы баронства.

Трижды его шайка уходила от облав, оставляя стражников старика-барона и наемников с носом. На четвертый — не вышло. В результате ночного боя молоденький баронет стал полноправным бароном, во многих селах залились слезами и проклятиями новые вдовы, но банда была уничтожена практически подчистую. Уйти удалось всего пятерым, среди которых был удачливый атаман.

Помимо силы Боги наделили Топра неплохими мозгами, поэтому после первой же ночевки из шайки остался в живых только один человек. Ночью зарезав своих подельщиков Топр решил покинуть ставший негостеприимным край и податься в Империю. Наемником. Достаточно погуляв по свету и скопив кое-каких денег, Топр решил бросить опасное дело и осесть. Провинция Лупуарис была сочтена для этого дела вполне приемлемым вариантом.

Дом без женщины пуст, поэтому немолодой уже мужик купил себе на рынке молоденькую рабыню, для работы и утех, и неожиданно пропал с головой. Молодая франкская девушка пленила его сердце, что он сначала сделал ее своей наложницей, а потом, подарив свободу, и женой.

От согласия между супругами вскоре появляются дети. Дом Топра не стал исключением из этого правила. К сожалению, рожая крупного, весь в отца, младенца, женщина умерла.

Топр назвал своего сына Вильгельмом и старался передать ему весь опыт свой прожитой жизни. И все бы хорошо, но отец вдолбил себе в голову, что его сын станет воином, тем более ростом и силой он был одарен щедро. Да вот беда — не вышел тот духом. Ну не был он пригоден для войны, в мать пошел. Несмотря на это в душе Вильгельма пылали свойственные каждому молодому желания подвигов и славы, для удовлетворения которых он записался в Третий Лупуариский.

А через год в провинции вспыхнул бунт. Отец погиб, унеся с собой человек пять взбунтовавшихся рабов. Осиротевший Вилли со всем свойственным молодости пылом поклялся жестоко отмстить им, но не получилось. Отправленный опционом в дозор в сопровождении двух ветеранов (точнее, это сработавшейся паре старослужащих в довесок дали сильного "молодого"), они попали в засаду. Один погиб на месте, а Вилли и оставшегося легионера взяли в плен.

Вечером, когда их связанных по рукам и ногам волокли в лагерь восставших Вильгельм поклялся себе ничего и никому из этого отребья не сказать, а ночью стал клятвопреступником. "Жить! Жить! Жить!" — только эта мысль билась в голове у парня, когда на его глазах звероватого вида россы жестоко пытали легионера. Вильгельм резко и пронзительно захотел жить, поэтому когда тело легионера, на котором не осталось не единого живого места, упало на землю и палачи повернулись к нему, то он, по словам одного из россов, "раскололся до самой жопы". Рассказал все, что знал. Ответил на все вопросы. И в страхе был отведен в шатер, где сутки ожидал своей участи.

Ожидания не были долгими. На следующий вечер немного успокоившегося парня вытащили из шатра, развязали ноги и в сопровождении двух охранников куда-то повели.

— ...Значит, ты пойдешь на север? — по дороге охранники явно продолжили начавшийся ранее разговор.

— Да. Там удачная и богатая провинция. И девки мягкие...

— Ну они везде мягкие!

— Не скажи. Был я как-то...

— Да ладно тебе, заливать. Ты дальше своего барака и не выходил. Скажи лучше, ты определился?

— Да. Я пожалуй пойду на запад.

— Ясно. Не хочешь, значит с нами.

— Угу.

Конвоиры на время прекратили разговор, подойдя к посту на окраине лагеря восставших. Быстро перекинувшись словами с охранниками они повели Вильгельма по дороге в сторону леса.

— Все-таки. Я сомневаюсь.

— В чем?