— О, это случайное знакомство. Господа Моффеи и Монтебелло были столь любезны сопровождать меня на прогулках в Петербурге и очень ценят музеи, знаете ли. Особенно юный маркиз.

24-го мая. Пятница.

Утро было довольно занятое, так как у меня были четыре министра с докладами с 10 1/4 до часа. Завтракали у Аликс с Генрихом и Фридрихом-Августом Ольденбургским. Жара стояла поразительная! В 2 1/2 простились с Алиарди — нунцием папским. Осмотрели наскоро Оружейную палату, в нижних залах которой японский принц Фушими поднес нам замечательно красивые подарки от императора и моего друга Сацума. Отправились в Александрию, где я отлично погулял под дождем. Нарвал массу ландышей для Аликс. Вернулись домой в 6 ч. Долго читал. В 8 ч. обедали у Мама. Вечером поехали к Радолину на "музыкальное собрание" и спектакль. Играл Баркай, кот. мы видели в Кобурге. Ужинали и вернулись домой в 1 1/2 ч.

И снова вечер дома, но на этот раз в тихом кругу "только своих". Полагаю, это расширенная версия новогоднего маскарада. Дамы сплетничают, кавалеры флиртуют — но без огонька. Праздник постепенно выдыхается.

Небось у немецкого посла сегодня собралась вся тусовка, а я так и не поняла, что же тогда было и во что меня втравили.

Николай Владимирович старается побыстрее улизнуть, прикрываясь делами и я люто ему завидую. Тюхтяев вообще на глаза не попадается.

25-го мая. Суббота.

Второй день рождения дорогой душки Аликс, что она празднует в России. Дай Бог, побольше таких дней в нашей жизни! К обедне пошло только семейство и все принцы. Завтракали в зеленой гостиной. Жара кажется еще увеличивается! У меня сидел д. Charles Alexandre, потом принял наедине корейского посла и наконец Фердинанда с депутацией болгар, кот. поднесли огромный альбом. В 4 ч. только удалось уехать вдвоем в Александрию. Пили чай там после прогулки. В 7 час. был большой обед в Георгиевской зале для дипломатов и иностранцев.

Брожение в семействе по поводу следствия, над кот. назначен Пален! Пили чай у Мама. Вечером все было улажено! Уехали ночевать в Петровское. Ночь была дивная.

Слегка просветлевший было граф вернулся мрачнее тучи.

На мой молчаливый вопрос Ольга прошептала:

— Следствие передали графу Палену — обер-церемониймейстеру коронационных торжеств.

Шикарно! Вот у кого учились бюрократы двадцать первого века. Если следствие зашло не в ту сторону, его нужно поручить тому, кто и организовывал все торжества — уж он-то точно найдет правильного виноватого. До сей поры следователем был Н.В. Муравьев — министр юстиции, человек Великого Князя Сергея Александровича. Обходя вопрос персональной ответственности, он, тем не менее высказал то, что и так было понятно — организовывали все торжества питерские, они и проглядели вопрос опасности. Местная полиция, которую использовали только как безгласный инструмент, обеспечивала безопасность всех проездов и визитов — и успешно с этим справилась. Но это все никому не интересно. Теперь нужно найти виноватого, и вряд ли им объявят проспавшего смену жандарма.

26-го мая. Воскресенье.

Слава Богу, последний день настал! Погода была идеальная и ужасно жаркая. В 11 ч. сел на лошадь, а Аликс в шарабан с Мисси и Ducky и мы поехали к войскам, которые стояли шагах в 300 от павильона против Петровского. Парад был во всех отношениях блестящий и я был в восторге, что все войска показались такими молодцами перед иностранцами. Вернувшись в Петровское, сели завтракать, после чего простились со всеми чужими свитами. По дороге в Кремль встретили дочку, кот. везли в Ильинское. Опять принимали чрезвычайные посольства для их откланивания. В 7 ч. был большой обед для Московских властей и представителей разных сословий.

Переодевшись, отправились на ст. и простились с Мама; она поехала в Гатчино, а мы тотчас же в обратную сторону по Моск.-Брест. ж. д. до ст. Одинцово, откуда в экипажах доехали до Ильинского. Радость неописанная попасть в это хорошее тихое место! А главное утешение знать, что все эти торжества и церемонии кончены! Выпив чаю, легли спать.

Большой исход гостей из Москвы перегрузил все поезда. Я решила подождать еще пару дней, которые точно не делали погоды, прежде чем покупать билет.

— Устя, хочешь погулять? — спросила я утром.

Девушка границы чувствует лучше меня, да и лицо держать умеет.

— Как угодно Вашей милости.

И мы отправились на прогулку.

Украшения с домов уже поспешили снять, но праздничные павильоны стояли на месте. Устя так и не захватила самого праздника, а самым ярким пятном коронации для нее оказалась давка. Поэтому мы отправились выбирать сувениры для Мефодия, Демьяна, Евдокии и Марфы, потом я вспомнила о своем благодетеле и его челяди... Так весь день и прошатались по лавкам, да вневременным туристическим маршрутам: Красная площадь, Храм Василия Блаженного, Москва-река.

— Нева красивее. — вдруг произнасла девочка, впервые озвучив собственное мнение относительно окружающих событий.

Красивее. И дома вообще лучше. Да и Фонтанка стала совсем родной, как Волга.

Когда вернулись, Устю не было видно из-под пакетов. Даже детям леденцов накупили, хоть графиня и поджимала губы, а малышам петушки очень даже понравились.

— Ксения, зайди ко мне, поговорим. — пригласил мрачный родственник.

Я с трепетом вошла в кабинет и устроилась на стуле для посетителей. Ручки сложила, глаза потупила. Скромна и мила.

— Ты куда сегодня пропадала? -прямо папенька. — Вот что ты за егоза?!

— Гуляла по городу. — заныла я. — Из-за всех официальных церемоний я даже не успела разглядеть, сколько всего красивого построили. А павильоны какие! Особенно архитектора Шехтеля на Тверской. Его по-настоящему только сейчас рассмотреть можно. И на Лубянке тоже. Вы так все хорошо устроили...

— Да уж, лучше не придумать. — он чуть смягчился лицом. — Взяла бы экипаж. Не дело это — снохе губернатора пешком ходить...

— И ехать со скоростью три локтя в час, чтобы я все-все разглядела? Точно бы опозорилась и ненужное внимание привлекла. А так прошлась, полюбовалась.

Он постучал пальцами по столешнице.

— Я тут разговор имел с господином Тюхтяевым...

Вот что на этот-то раз? Я ему еще не простила наушничество про фотографии, а тут что-то вновь выдал.

— Он положительно настроен на более серьезные намерения в отношении тебя. — и смотрит пытливо.

Это в смысле чего? Чего?!!!

Видимо мысль сильно отразилась на лице.

— Он, конечно, не так знатен, как генерал Хрущёв, но человек, во всех отношениях достойный. — несколько смущенно произнес родственник. — Овдовел давненько уже, добропорядочен. Не игрок, раз тебе это так важно.

А я пожалела, что была столь приветлива с этим прохиндеем. Жалела еще его.

— То есть он у Вас уже и благословения попросил? — ехидно уточнила я.

— Ну нет, конечно... Совета, скорее.

— И чем же он Вам так насолил, что такую егозу ему в жены готовы подсунуть?

— Я, вообще-то, больше о тебе думал. С ним твой темперамент лучше сочетается, чем с любым из этих светских бонвиванов. — устало поведал родич.

В сравнении с генералом Хрущевым, конечно, даже мой Мефодий неплох. Да что там, ди Больо уже жалко... Но Тюхтяев? Это вообще кому в голову-то могло прийти?

— И что теперь? Он меня видел-то раз пять — и все по делу. — чувствуя, что теряю оборону, проворчала я.

— Да тебя один раз послушать — и все понятно.

— Разве? — взметнула брови, припоминая все "радости" наших первых месяцев.

— А ты с кем беседовала?

Тоже верно. Лезть между отцом и сыном не захотела, за спину мужа спряталась и оттуда нахохлилась. А сейчас бы иначе сыграла...

— Ну хорошо. Признаю, что была не права.

— Что я слышу?! — делано изумился граф.

Я насупилась.

— Но Михаил Борисович... Как-то это все... Неожиданно... — безумно и утопично, а есть еще несколько эпитетов, только я ими уже полтора гола не пользуюсь.

— Петька-то тебе предложение сделал еще быстрее, насколько я помню. — язвительно напомнил свекор. — И обойдись без вывертов своих, если не надумаешь.

— Каких вывертов? — вскинулась я.

— Козу в постель не укладывай. И вообще, дай человеку шанс. Прошу.

На этой бравурной ноте мы и распрощались. Уж дома-то я сама придумаю, как завернуть поклонника поизящнее и подальше.

11.

Дорога домой прошла без происшествий. Устя перебирала московские сувениры, я обдумывала житье-бытье.

— Устя, ты не жалеешь, что не в Москве живешь?

— Нет, Ваше Сиятельство. Нам грех жаловаться. — она разгладила юбку на коленях. — А там шумно очень. Беды много.

Мда. Шумно. И в бедах дефицита тоже нет. Одна беда вот теперь к нам лыжи смазывает.

Наши домочадцы очень обрадовались и подаркам, и нашему возвращению. Демьян не отходил от Усти, а у Мефодия с Евдокией дела явно продвигаются, так что эта парочка не особо заметила изменения.

С утра все шло как-то не очень хорошо. Вязкий душный день предвещал грозу, и тревоги добавлялось всем: Лазорка нервно ржала, малышка капризничала, у Мефодия разболелась спина. Тягостное ожидание настолько вымотало всех, что я приказала подать ужин пораньше и уже около восьми вечера забралась в постель. Сегодня утащила с собой альбом ди Больо, и наслаждалась тонко прорисованными видами Венеции.

Гроза разыгралась такая, что себя не было слышно. Где-то внизу рыдала Марфа, и между раскатами грома едва слышно было ее возмущение. Я лежала в постели, борясь с желанием забраться в подвал — там тихо и безопасно — или закрыть окна. Но шум ливня успокаивал... Хотя порой слышались и нетипичные звуки.

В распахнутое окно ванной влетел камушек, обернутый листком бумаги. Не первый, судя по всему. Карандаш в сумерках был едва различим, но почерк я помнила. "Здравствуйте!". И смайлик рядом. Единственный человек во Вселенной, который понимает его смысл. Внимательно изучила двор — там ни одного движения. Даже Лазорка не комментирует погоду. Подняла глаза и окаменела — знакомая фигура в плаще присела у дымохода внутреннего крыла здания. Помахал еще так приветливо. Я в ответ парой жестов описала его уровень интеллекта и свое ко всему отношение.

А он — осторожно начал движение ко мне. По мокрой крыше. В ливень.

— Идиоты — мой профиль. — шептала я, созерцая, как вспышки молний освещают перемещение жандарма по крыше. Ему, конечно, помогал кованый бортик на краю — Гроссе утверждал, что это необходимо для очистки снегов с крыш и я верила... Но вот сейчас мне эти ажурные конструкции вовсе не кажутся надежными.

Фохт скрылся из зоны видимости, перебравшись на мою половину крыши. Гром усилился, и я очень надеялась, что прислуга не сильно пялится на мои окна, когда над подоконником появились сначала ноги, потом еще немного ноги, а потом раскачивающийся на ремне герой-любовник.

— Федор Андреевич, Вы так дебютируете или уже практиковали? — неожиданно ровным голосом поинтересовалась я.

— В нерабочее время как-то обходился дверями. — щедро улыбнулись мне из дождя.

Я молча посторонилась, давая ему войти, после чего захлопнула окно и зашторила его от греха подальше.

— Ванну Вам можно уже не предлагать?

Он аккуратно снял капюшон и расстегнул плащ.

— Потерплю.

Я пожала плечами и прошла в спальню. Только хотела зажечь свет, как на мою ладонь опустилась его, мокрая и прохладная от дождя.

— Не стоит.

Он покосился на окно. Знает!

— Так это Вы за мной следите?!!! — взвилась я.

— Нет. — и я не верю в это показное смущение. — Мы просто вместе работаем.

Вот знала же, что с ним что-то будет не так. Почему мне так не прет здесь с мужчинами? В общечеловеческом плане грех жаловаться, а с потенциальными любовниками — беда. Как мне — так достаются Фрол, Петя, проигравшийся генерал, шпионы, спорщики, Тюхтяев в женихах. Теперь вот такое.

— И что, интересные вещи про меня рассказывают на ваших собраниях? Или как там у вас летучки называют? — колко поинтересовалась я.

Почему ее назвали Перепелкой, Федор не знал. Но эти доклады: "Перепелка навещала Глухаря", "Перепёлка отобедала с Бонвианом. Был больше двух часов", "Перепелка совершала конную прогулку с Инфантом". "Перепелка принимала Инфанта за закрытыми окнами". Чуть ли не каждый день. В курилке даже ставки начали делать на то, с кем она все же останется, или уже спит со всеми троими. Ф.А. эмоций своих не демонстрировал, а что на спарринге отметелил самых ярых спорщиков — так то работа. Когда услышал о пари, напрягся. Маркиз весьма пылок, а старый итальянец галантен — они очаровывали самых заносчивых красавиц, и маленькой провинциалке оставалось только сделать выбор, чьи сети комфортнее. Тогда неприятно было. Зато история о козе, всплывшая сама по себе, не в контексте наблюдений — в Москве следить за ней было некому — привела агента Фохта в превосходное настроение.

— Мало о Вас говорят. Скучно живете. — он сделал пару шагов, чтобы занять место на кресле в проеме между окнами. В ботинках позорно хлюпало и хозяйка дома покосилась. — Но лучше бы нам пока не афишировать личные встречи.

— Вы меня стесняетесь? — рассмеялась я.

Он поджал губы.

— Нет.

— Да что Вы говорите?! Значит, исчезнуть после всего — это признак отваги?

— Я не исчезал.

— О, да! Он улетел, но обещал вернуться. — меня несло и это было сильнее самоконтроля.

— Я Вам слово дал. — глухо произнес мужчина.

— Фёдор Андреевич, вы же взрослый человек. Нам просто очень повезло, что наша встреча не имела последствий.

Он вскинул глаза и после долгого взгляда пошел пятнами. Эх, переоценила я твою взрослость, Федя. Хотя мужская контрацепция уже должна была бы быть.

— Да-да, к коронации я уже имела шанс начать распускать корсет и сменить покрой одежды. — прояснила я свой намек.

— Успокойтесь же. — он неуловимым движением переместился из полурасслабленного сидения в кресле ко мне и обхватил плечи.

Сложно победить в споре, когда на тебе только тонкая полупрозрачная сорочка, а твой оппонент при полном летнем параде.

— Мы не о том говорим. — взял себя в руки Фохт, чем заслужил мое невольное уважение. -Я поступил недостойно. И снова прошу за это прощения.

Я подняла взгляд от пуговицы на жилете к его глазам.

— Я волновалась. У Вас не кабинетная работа и... Ни одного признака жизни после той ночи. Разбудили бы...

Когда в отдел пришел Сурков со смены и доложил о суете с врачами и священником в доме Перепелки, Федор едва дождался перерыва. Это был второй день наблюдения за ней, после той вечеринки у Глухаря присматривали за каждым участником, и оказалось слишком сложно разделить личное и служебное пространство. Убийство агента у дома Глухаря уже начали расследовать не только в полиции, поэтому самочувствие маленькой графини вызывало опасения.

Он прошел в дом через кухню с помощью отмычки, посетовав на хаос с прислугой. Детский плач за кухней был вполне предсказуем, но он все же поднялся наверх. Женщина тихо посапывала прямо в одежде. Жарко же станет, убеждал себя он, расстегивая крючки платья, корсет, осторожно стягивая их с улыбающейся графини и сворачивая на кресле.