Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
По пути он купил печеную земляную тыкву, начиненую утиными плечиками, еще теплую, со сладким запахом, не дотерпел до дома, разломал и съел ее всю по дороге, а корки выкинул в кусты. Таким образом с голодом ему расправиться удалось, и это немного примирило его с суровой действительностью.
Теперь следовало помыться. Швырнув куда попало измятые за пазухой бумаги, Джу растопил плиту, вылил в котел всю воду, которая была припасена на его части дома и, несмотря на усталость, еще трижды сходил с ведром к колодцу. Ему дали сутки на отдых, он был уверен, что выспится, поэтому скорее упасть и уснуть не торопился.
Однако едва он залез в лохань и намочил волосы, как раздался стук в окно. Ставни Джу перед мытьем закрыл, поэтому не видел, кто там. Но подумал, что, если это опять из префектуры, он не переживет.
Прикрывшись полотенцем он снял крючок и выглянул за дверь. Перед крылечком стояла соседская дочка. Появление Джу в мокром и полуголом виде ее слегка смутило.
— Чего тебе? — не очень дружелюбно поинтересовался Джу.
— Прости... те пожалуйста, — пробормотала она, с перепугу переходя на "вы", — я хотела попросить помочь... Мама мне велела суп сварить, а я не могу... — она запнулась и переступила с ноги на ногу.
— Кастрюлю найти? — предположил Джу.
— Мне надо курицу убить, а я не могу...
— О, боже мой. Курицу убить, — проговорил Джу. От глупости и неуместности просьбы он чуть не уронил на порог полотенце. — Подумать только. А дров наколоть и полы помыть не надо? А в лавку за лекарством дедушке сбегать?.. Мне прямо так пойти? А ничего, если я кусок мыла с собой прихвачу?.. Ну что ты на меня вылупилась? Неужели попросить больше некого?!
Соседка совсем растерялась и жалко пролепетала:
— Но... вы же храбрый...
— Да, и мне больше нечего делать, кроме как с курами воевать, раздраженно рыкнул Джу и захлопнул дверь у нее перед носом.
"Курицу убить... — бормотал он все время, пока полоскался в лохани. — Это надо же... Вот так применение доблести и боевым наукам..."
Потом, надев чистую рубашку и отжав как следует волосы, он слегка отошел сердцем и подумал, что был излишне груб. Ну, не пришла ей мысль обратиться за помощью к братьям. Может, она вину за укушенную руку загладить хотела. Предлагала Джу совершить ради нее подвиг. Бабы — они же странные. Им чего только в голову не приходит...
Напялив на босу ногу старые сапоги и накинув кафтан на плечи, Джу спустился в сад и пошел вокруг дома, чтобы посмотреть, как справилась с курицей эта чудачка. Он уже не сердился и был готов снизойти до глупой девочки, предложив к ее услугам собственную храбрость.
Из дверей летней кухни, отнесенной на соседской половине вглубь огорода, раздавался горький дочкин рев и матушкина брань.
— Дурища ты, дурища! — кричала соседкина маменька. — Один раз довелось тебе из дерьма нос высунуть, так ты сама себя обратно топишь! Чего ты глазами ходила хлопала? Ждала, что счастье спустится с неба в корзине? Все прохлопаешь, дура! Кому твое кокетство нужно с твоей-то рожей? Мужика за яйца надо хватать и держать, не пускать! Была бы уже замужем пять раз... А ты все ходишь, зенки свои козьи вылупив, любви ответной ждешь! Кому она нужна, твоя любовь! Плюнул он на тебя, и правильно сделал!..
— Мама, я хотела... я старалась... Но он же не такой, как наши парни... Он благородный, а они все так — словно ничего не чувствуют... Только гневаются громко... Как будто это просто — замуж выйти...
— Ничего ты не умеешь, дура, ничего не можешь сделать вовремя!.. Чему я тебя только учила?..
И вот уже обе ревут и что-то невнятно друг другу бормочут.
Джу, пораженный коварством соседей, словно к земле прирос на некоторое время. Ни о какой курице уже не могло быть и речи. Он осторожно повернул и, между грядок с овощами, вдоль демаркационной линии плетня прокрался на свою, заросшую сорняками половину огорода. Откровение, которое он испытал, повергло его в шок. Вот они, женщины. Он ясно видел интерес в ее глазах. Но не предполагал, что этот интерес касается законного замужества. Охомутать его хотели, и кто!.. Дочь учителя чистописания из народной школы. Бред какой-то, даже в голове не укладывается... Как вовремя, однако, он раскрыл их шашни.
Ну, хватит, решил он. Довольно на сегодня, надо ложиться спать, пока не случилось чего-нибудь еще...
* * *
Посвятить всю свою жизнь подслушиванию чужих разговоров государь тоже не мог. Он и так теперь мало что успевал. До секретной комнатки в Ман Мираре он добрался лишь поздно вечером на следующий день после прибытия посольства. Можно даже сказать, ночью. Впрочем, все разговоры, происходившие в Большом Улье в досягаемости микрофонов, хранились в записи.
Император прослушал несколько текущих минут эфира на каждой точке, убедился, что сейчас разговаривают только в одной комнате и о любви, в пяти хранится полное молчание, а седьмой жучок транслирует равномерные звуки, похожие на шаги или удары в стену. Потом он настроил поиск на аналог слова "государь" в тайском языке, и подождал, что о нем скажут.
" — Господин Дин говорил, что государь умен и все поймет правильно, если ему объяснить, — произнес один голос.
(Надо же! Государь порадовался про себя, что советник Дин так высоко его ценит и сыплет комплименты даже перед посторонними людьми и за глаза. Господину Дину зачтется).
— Это рискованное предприятие, Фай. Я даже не знаю, кто из нас решится на такое, — с сомнением проговорил некто другой.
— У того, кто должен решиться, другого выбора не будет, — мрачно сообщил первый.
— Ты хочешь сказать, что все решено?
— У меня есть полномочия приказывать, если кто-то не поддается на уговоры. В конце концов, наше выживание зависит от нас же, и если мой народ потребует жертву от меня, я ее принесу. Надо и ему хотя бы раз в жизни не только для себя постараться...
— То есть, ты выбрал?..
— Да. То, что выгодно и безопасно. Наша внутренняя независимость при внешней поддержке сильного государства — об этом можно было только мечтать, отправляясь сюда.
— Ох, Фай, мне не нравится. А вдруг здесь какой-то подвох? Я правильно тебя понял, ты хочешь брату предложить сыграть эту роль?
— Других кандидатов нет. Во-первых, он и так уже сорвался с якоря. Девственность дважды потерять нельзя. Во-вторых, может быть, в Царском Городе ему вправят мозги, раз это не под силу мне.
— Мне его жалко, Фай. Ему и так плохо.
— Свое "плохо" он успешно лечит. Но, может быть, ты хочешь пойти вместо него?
Молчание длилось десять ударов сердца.
— Нет, не хочу, — последовал ответ.
— Ну и спи тогда".
Скрип кровати, два вздоха. Тишина. Больше разговаривать не о чем. Время разговора — за половину стражи до текущего момента, значит, сейчас уже видят десятый сон. Что ж, с заходом солнца ложиться спать разумнее всего. Недоступная государю роскошь.
Император Аджаннар машинально поиграл с ускоренным и замедленным воспроизведением записи и решил вернуться к седьмому жучку, на котором вроде бы колотили в стену. С первого раза он не очень разобрался в природе этого стука.
Удивление его при первых же прозвучавших оттуда фразах было безмерно. Во-первых, говорили по-таргски. Во-вторых, это был совсем не Большой Улей.
" — А я хотел бы знать, — произносил строгий отчетливый голос, почему количество жалоб утраивается, стоит мне лишь на несколько дней покинуть пределы обители. Вот что это? А это что?.. — шелест бумаги. Прихожанин Нарум жалуется, что жертвенная пища, принесенная им в храм, была поставлена к алтарю в немытой, грязной миске...
— Так ведь ему все равно, Единому-то... — попытался оправдаться низкий голос с простонародным южно-таргским выговором. — Он и так заберет — и пищу, и миску... Единый-то...
— А что подумает о вашем уважении к Единому господин Нарум — уже несущественно? Своим небрежением вы плодите в народе неверие! Впредь я хотел бы быть уверен, что отец надзирающий не зря ест свою кашу...
— ...из этой миски, — дополнил тихим голосом со стороны кто-то третий.
— Молчать! — рявкнул обладатель начальственного тона и, видимо, ударил кулаком по лежавшим рядом бумагам. — Дети беса и шлюхи, зачатые на городской помойке! Я больше не шучу!!! Вы развратничаете, вы пьянствуете, вы копите деньги, грубите и лжете, подписываетесь чужими именами и покрываете друг друга в наивной вере, что Единый всепрощающ, а за стены монастыря слава о ваших подвигах не просочится! Но я не намерен более терпеть нестроение во вверенном мне стаде! Единый вас, быть может, и простит, но я — следующего же, кто попадется мне на ослушании и небрежении своими обязанностями — я начинаю карать, и карать жестоко. Я наведу среди вас порядок! — Человек сделал паузу, и публика, перед которой произносилась эта речь, не смела ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни пошевелиться. — Все здесь понимают, о чем идет речь? Все, брат Кауш?
Ответ прозвучал с дрожью в голосе и неподдельным страхом:
— Да, эргр.
Начальственный голос помолчал несколько мгновений и продолжил более спокойным тоном:
— Мне горько видеть, как вы — казалось бы, искренне верующие люди — ведете себя в мое отсутствие, словно шаловливые дети, оставленные без надзора родителей. При прежнем настоятеле у вас поощрялись многие вольности. Эргр Шой на все закрывал глаза. Я намерен это прекратить и как можно более приблизить порядки здесь к порядкам, бытующим в обителях Белого Севера. Весь прошедший год я присматривался к каждому из вас и надеялся, что заигравшиеся дети поймут свои ошибки и образумятся. Но они, похоже, решили, что я не против их игр. А это не так! Значит — я прекращаю их игры данною мне властью. Все. С этого момента мы начинаем новую жизнь. Ступайте и помните, что я вам сказал! Да будет милостив к вам Бог наш.
Чей-то шепот:
— Простите, эргр...
— Простите, ради Единого Всемилостивого...
— Бог простит!
Шорох одежды, звуки торопливых шагов и закрывающейся двери.
Вопросы, которые посетили государя, были кратки и просты: "Кто это? Что это? Где это?" Государь пребывал в изумлении и решил послушать дальше.
— В той комнате никого нет? — раздраженно вопросил начальственный голос.
— Никого, эргр. — Почтительная, стелющаяся интонация.
— Проверь.
Время, достаточное, чтобы пройти полдюжины шагов, мельком взглянуть на что-то, и вернуться.
— Никого нет, эргр.
— Ты напишешь письмо. Слова такие: "Имперский совет недоволен, что у государя фактически единственная жена и нет утвержденного наследника. В ближайшие дни государю настоятельно рекомендовано будет жениться. Мы намерены воспользоваться этим. Считайте, что вы приглашены на свадьбу". Отправишь, куда и в прошлый раз. Все понял? Повтори.
Почтительный голос повторил без запинки.
— Молодец, — одобрил эргр. — Ступай выполнять. И позови там Неша, пусть стелет постель.
Еще несколько звуков различного происхождения и громкости, потом опять глухой стук.
"Ага, — сказал про себя государь. — Жучок находится на обуви или на подоле одежды эргра. Эргр сейчас либо в гостинице при храме, либо в монастыре. Можно отследить координаты, а можно подождать, пока он сам проговорится. Как передатчик попал к нему, совершенно неясно. Вероятно, в Большом Улье собирали по стенам пыль, он где-то упал, зацепился за чью-то одежду, за что-то теплое, живое... Пути Единого неисповедимы. Но письма эргр диктует любопытные".
О недовольстве Имперского Совета государь знал, подумывал даже сделать уступку, чтобы успокоились на время. Однако рассылать приглашения на свадьбу все же считал действием преждевременным.
Государь зевнул и потер уставшие за день глаза. На правый опять нужно делать коррекцию зрения, видит он все хуже и хуже. А как до Крепости добраться, если на орбите чужие спутники? Как океан перелететь?.. Сколько беспокойства из-за этой секретности. И зачем только он допустил контакт, мог бы развернуть таю на подлете к Та Билану и не подпускать близко, да так, что они бы в жизни не поняли, кто и что им мешает. Космос большой, планет в нем много, лети, куда хочешь. Так нет, из-за того, что у него исследовательский интерес разыгрался, все пристроились жить на одной... Или аварию им на спутнике устроить, чтобы выйти из-под наблюдения? Если нужда подопрет — придется...
* * *
"Ненавижу птиц", — думал Джу, тщетно пытаясь так укрыть голову тощей подушкой, чтоб хоть немного приглушить птичье пение. Голосок в старой груше заливался, щелкал и свистел, выводил трели, гаммы, рулады, — в общем, изо всех сил старался помешать Джу выспаться. "Убью, бормотал Джу. — Поймаю и съем. Посажу в шляпу. Науськаю кошку. Подлая тварь..." Голосок длинно свистнул — с издевательской вопросительной интонацией. Джу швырнул в угол подушку и сел на постели. Судя по песням голоска и по слабой освещенности за неплотно прикрытыми ставнями, недавно началась вечерняя стража.
На Джу навалились воспоминания минувшего дня и ночи: воровство из архива, злые козни соседки, ранение Аглара, допросы. Он пощупал волосы на затылке — кажется, высохли. Ну и чем он будет заниматься всю ночь? А утром ему опять на службу. Птицы — какое-то бедствие городских окраин. По утрам трещат сороки. Вороны и галки с мерзкими выкриками топчутся по крыше и водосточным желобам, словно табун лошадей. Морские чайки весь день визжат на помойках. Вечером и ночью свистит эта сволочь. Почему, когда Джу жил в казарме, он ничего подобного за окнами не слышал?
С тяжким вздохом он вылез из-под солдатского серого одеяла, подшитого потертой простыней, и поплелся умываться. Но обнаружил, что вылил всю воду утром, когда мылся. С добрососедскими отношениями покончено, поэтому никаких пирожков, жрать тоже нечего. С тайной надеждой на чудо, Джу приподнял крышку глиняной хлебницы. Оттуда выбежал большой таракан. Чуда не произошло. Ворованные документы валялись неаккуратной кучкой в комнате под столом — из-за недостатка мебели одновременно обеденным и письменным. С ними надо было что-то решать. Джу сгреб их в охапку, отнес к кровати и расстелил ровным слоем на досках под матрасом. Желание срочно их прочесть в нем перегорело. Наступит время — он посмотрит. Успеет. А пока...
Он пересчитал деньги. До выдачи первого жалования оставалось восемь с половиной ларов и три дня. Восемь монеток Джу положил назад в красную лаковую коробочку, а коробочку спрятал под половицу. Оставшаяся половина лара предназначалась либо на бусы соседке, либо на вход в театр. Но Джу только что приснился гораздо лучший способ их употребления. На Веселом Бережку с таким капиталом не разгуляешься, а вот в Порту можно. Там девки попроще, зато дешевле.
* * *
Просочился на территорию Большого Улья Нэль легко. Дин дал ему ключ от калитки. Замки поменять еще не успели. Если сигнализация показала кому-то, что он вернулся, реакции это никакой не вызвало. Нэль черным ходом поднялся на второй этаж и потихоньку прошмыгнул в свою комнату. Попил воды из припасенного со вчерашнего вечера кувшинчика, и сел на постель.
Обратно в Большой Улей они с Дином шли пешком. Лошадей слуги вели в поводу, деликатно отстав на десяток шагов. Дин увлеченно и не без гордости рассказывал про город, но Нэль слушал его вполуха. По пути ему пришла в голову мысль: о Лале он вспоминает все реже. С чем это связано? Стал ли он меньше его любить? Рассердился из-за предательства? Забывает понемногу? Променял память о Лале на лестное ему внимание полулюдей?.. А вдруг Лалу тоже плохо без него? Этот вечно невозмутимый вид, верность служебному и общественному долгу, обязанность стоять на ступеньку выше подчиненных Верхних и чужих ему Нижних, — то, что никогда не принималось Нэлем всерьез, до глубины души, хотя и сильно влияло на их семейную жизнь — вдруг это все мешало Лалу говорить и делать то, о чем он думал и о чем мечтал? Ведь были же светлые моменты в их супружестве. Какие-то крупицы счастья. Пусть их легко пересчитать по пальцам, но тем дороже и ярче они сейчас казались. Неужели Лал их выбросил из памяти, втоптал в прах забвения?.. Но как же можно забыть то, что было, было, было. Ведь не скажешь, глядя на солнце: "солнца нет"...
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |