Свето-Тень

— И ты подталкивал меня... Предложение Силы, предсказание Дайр'Коонов... Тень укроет лик ее — ты это имел ввиду, когда воскликнул: "Свершилось!" — верно?

— Ты лишь в начале пути. Наступит день, когда и эта часть предсказания исполнится. Но время — пыль, и наше разлетается по ветру. Если у тебя есть вопросы ко мне, задавай. Иной возможности не будет.

Я ощутила вдруг, как приливная волна событий, несшая меня вопреки моей воле, разбивает меня о борт проходящего судна. И — пеной морскою — я растекаюсь навстречу своей судьбе.

Только б не забыть, что "Русалочка" — грустная сказка...

— Однажды ты говорил о людях, ищущих власти, могущества и богатства, и что мало кто ищет знания. Мне еще тогда хотелось спросить, неужели никто не просил любви или счастья?

— Очень точно: любви ИЛИ счастья.

Короткий, немного грустный смешок слышится из-под капюшона.

— Оговорка. Не придирайся, пожалуйста.

— Я лишь подметил правильность формулировки, любовь и долговременное счастье, увы, несовместимы. О тех же, кто их ищет — не утверждаю, что таковых нет, но мне они не снились.

Киваю. А если и снились, то перспективы власти или денег перевешивали эфемерное счастье.

— Ты становишься все циничнее, — замечает призрак.

Моя очередь грустно усмехаться.

— Позволишь еще вопрос?

— Да.

— Криоги знают о Дайр'Коонах? О том, что они есть на самом деле?

— Уверяю тебя, нет. В столкновении криогов и людей симпатии Дайр'Коонов на стороне человечества, однако они против уничтожения Оплота Кри, как расы. Они во всем стремятся к равновесию. Но могу тебе сообщить, что ты не первая узнаешь природу Дайр'Коонов. До тебя было еще двое.

— Кто?

— Один — живущий поныне маг, другой был Императором.

Его имя почти срывается с моих губ, ведь я знаю, что Брендон общался с навязчивым демоном, но застревает в горле. Прошедшее время... История Империи не знала случая, чтобы ее властитель оставлял пост раньше смерти. Раз Император был, значит, он мертв. Только не Брендон...

— Им был Гектор Атир.

Порыв ветра совпадает с моим вздохом облегчения. Сэр Гектор, объединивший человечество, победивший криогов в прошлой войне, знал о Дайр'Коонах. И он же отдал приказ уничтожить Землю. Как могли допустить такое Дайр'Кооны?!

— Гектор противился. Он роптал всей душой против разрушения пра-родины людей, даже зная, что это убережет миллиарды его сограждан на живых планетах. Он не соглашался, пока Дайр'Кооны не приказали ему.

Мне кажется, что одна из скал рухнула на меня. Разве может быть правдой, что...

— КАК?!

— Технически, я не знаю подробностей. Они предпочли скрыть их по соображениям морали.

— Но зачем?

— Прибавишь толику эмоций, и твой сон прервется, а мне многое хотелось бы тебе передать. Землю до?лжно было разрушить, дабы появилась ты, Дочь Боли.

Я опускаюсь прямо на камни. Спокойствие, только спокойствие... Испытать шок от услышанного можно и нужно позднее, сейчас нельзя выпадать из сна...

— Итак, пока ты здесь. Нападение криогов на Империю начнется раньше намеченного срока, и первый удар придется на Македонию.

— Ох... Это я спровоцировала их...

— Речь о визите в туманность Тарантул? Не вини себя, там сошлось много факторов. В любом случае, не будь тебя и твоих действий, Империя и не догадывалась бы о самой возможности нападения Оплота Кри.

— И все же...

— Сгоревшие в костре дрова не распустят листьев по весне.

— Мои слова.

— Уже мои, — в тумане, заменяющем лицо, чудится улыбка.

— Ладно. Оставь себе.

— Благодарю. Еще пара известий. Первое: с транспортника, летевшего к Бетельгейзе, совершил побег один из заключенных. Не без помощи, разумеется. Конкретнее, сбежал осужденный Гейзел, лишенный титула Лорда и должности проконсула Македонии.

— Хм. Ничего другого от этого навозного жука и не стоило ожидать, жаль, не пристрелила его на Совете. Побоялась забрызгать кровью прелестные гобелены. Его побег и резкая активность криогов как-либо связаны?

— То, что находится внизу, подобно находящемуся наверху и обратно, то, что находится наверху, подобно находящемуся внизу, ради выполнения чуда единства17.

Последняя струна арфы моего терпения лопается, морщусь от визжащего эха в ушах.

— Хватит с меня твоих маразматических откровений!

— Это — Изумрудная Скрижаль. Стыдно с твоим образованием не знать таких памятников, и их толкований. Запомни: все, что случается в этом лучшем из миров, имеет связь. Хотя оккультисты дают кардинально иную трактовку, тебе достаточно знать мое представление.

Смиряюсь, не переставая скрежетать зубами, но истерика откладывается до лучших времен, как и посыпание головы пеплом.

Видение начинает дрожать.

— Я просыпаюсь, — констатирую предельно лаконично.

— Вижу. Последнее: прежде, чем направиться к людям и разрезать грейпфрут, посети Дайр'Коонов. Они сумеют направить тебя по наилучшему пути, хотя бы на первых порах.

Не представляю, как добраться до другой планеты с атмосферой, богатой сероводородом, не на спутнике же, он для космических перелетов не предназначен, но о таких нюансах можно и наяву поразмыслить...

— У тебя есть Тень, не забывай.

Призрак бледнеет. А ведь я не сказала ему самого важного...

— Спасибо! Я еще увижу тебя? — спрашивая, сознаю: этому не бывать.

— Наверняка.

Туман под капюшоном складывается в улыбку. На этот раз — точно.

Видение выцветает на глазах, блекнет даже черный плащ демона, зовущего себя Предначертанием.

— Прощай, — произношу я, не чувствуя губ. — И спасибо за все.

Он кивает, принимая благодарность, насколько я могу судить в ускользающем образе.

— Прощай, дочка.

Света нет. Его придумали наивные человечишки, никогда не ведавшие единения с мерцающей синью. Есть лишь мутноватый полумрак, приятно трущийся к коже.

Что-то кошачье кроется в нем.

Поток уничтожен. И вместе с тем — он здесь. Теперь я — поток.

Первое желание: разнести тюрьму-спутник вдребезги. Я усмехнулась. Легкие пути, как известно, легки лишь в силу своей объективной глупости. Тень направится иной дорогой, извилистой дорогой к солнцу.

"У тебя есть Тень", — в последние секунды ускользающего сна подсказал мне призрак. Тень, как способ вырваться из заключения, не ставя в известность наблюдающих за мною, способ неожиданный и доселе не применявшийся.

На Консуле I, в относительно спокойный период, предшествовавший инаугурации, я прочла несколько десятков увесистых фолиантов о магии и возможностях применения двух Сил: светлой и темной, перемежая чтение с уроками Тайли. Образно выражаясь, с практическими занятиями. Позднее и на "Страннике" я коротала время полета с трудами того же рода. Вот где мне пригодилось феноменальное скорочтение, не раз ставившее в тупик преподавателей, и несказанно помогавшее подготовится к экзамену за одну ночь, перед этим весь семестр не подозревая, какого цвета учебник и вся сопутствующая литература.

Ни в одной из проштудированных книг не упоминалось ничего, хотя бы отдаленно напоминающего фокус, что я задумала. Улыбка прочно обосновалась на моем исхудавшем лице.

Я дышала глубоко и неспешно, каждый вдох отзывался изумительным ощущением уверенности. Разница между этой Силой и той, что служила мне прежде, была заметна даже физически. Сердце стучало гулко, напористо, не было чувства полета, легкость птичьих крыльев не пронизывала пальцы, яркие искры не сверкали перед глазами, всего этого не знала слившаяся с полумраком душа. Но были — глубина чувств и мощь, разливающаяся по венам.

Уселась на жестком ложе. Свесив ноги, нащупала холодную плоскость пола. Творить, задействуя Силу тьмы, непросто, а в случае малейшей оплошности — чревато, потому я сосредоточилась, приводя себя в состояние, близкое к трансу.

Образ будущего творения высветился сам собой. Идея до такой степени привлекла меня, что я, не сдержавшись, захлопала в ладоши. И плевать, что это по-детски!

Соорудив хилое подобие кулачка, я легонько подула в углубление между большим и указательным пальцами. Очень скоро ладошку деликатно пощекотали, и я аккуратно разжала пальцы. Источником щекотки оказалась ворсистая желто-черная лапка, наряду с семью такими же конечностями переходящая в мохнатое черное тельце очаровательного паучка. Сам красавчик постепенно увеличивался в размерах, занимая уже все пространство ладони.

Я перестала вливать в него Силу, сочтя переданное достаточным, и невольно залюбовалась результатом своих усилий. Паучок заметил оказываемое ему внимание, и закрутился, демонстрируя себя с разных сторон, как опытный и популярный манекенщик. Шелковистые касания изящных конечностей интимно ласкали кожу.

— Вот как можно не любить, а тем паче бояться пауков? Разве они не умилительны? — глубокомысленно изрекла я критику в адрес противников членистоногих, поглаживая брюшко полосатого творения. Паук явно млел от восторга. — Беги, малыш, — добавила я, слегка подталкивая пушистого. Ласки ласками, а пауку еще предстоит долгий, кропотливый труд.

Мой маленький союзник спрыгнул с руки на край постели, а затем с ложа на пол. Дважды оббежав мои стопы, он остановился с той стороны, в которую уходила моя угловатая тень.

Почти невесомые желто-черные лапки неожиданно громко затопали на одном месте, и арахноид принялся за работу. Он начал ткать паутину.

Надрывно и торжественно выводили скрипки мелодию "Серебра" в его акустической версии, даруя желание соскочить с места и зайтись в ликующей пляске. Музыка звучит, однако, не из приемника, невесть откуда взявшегося на спутнике — неоткуда ему браться — и даже не в ушах, а прямо из памяти, из беспечных и радостных дней.

Я не вернусь,

Так говорил когда-то

И туман,

Глотал мои слова,

И превращал их в воду18...

Перелистнув обратно страничку воспоминаний, всплыл клубящийся туман из угрюмого ущелья, из-под капюшона призрака, назвавшего меня дочкой... Настойчивей заплакали скрипки.

Мой взгляд скользил по кособоким буковкам лежащей на коленях рукописи. По строкам, несущим в себе пережитые чувства... Нижние страницы пусты, им только предстоит впитать в себя отголоски страстей и событий.

Чарующая мелодия мягко увлекала меня в мир сладких грез, столь далекий от неприглядной реальности, и я позволила себе поддаться элегическому порыву. Никаких планов, никаких раздумий — одна незамутненная музыка.

Наверное, я ненадолго задремала, а звенящая метель из радости и скрипок замела следы в серый мирок. Очнулась внезапно, от острого, но приятного импульса паучка. Для его работы требовалось, чтобы я оставалась в сознании.

— Спасибо, золотце, — прошептала я. — Это именно то, что было нужно. Больше никто не дрыхнет.

Я легонько зевнула и расправила плечи, разгоняя застоявшуюся кровь. Сейчас бы чашечку кофе со сливками, и чего-нибудь сладенького к нему, скажем, птичьего молока в шоколаде... От приземисто-бытовых мечтаний оторвал меня знакомый шорох. Ах да, я же не отложила рукопись, она так и осталась под рукой. И сейчас она выглядит... неестественно, хотя лист, загнутый поверх других, чист, как и до моей отключки...

Отделяя этот листок от стопки, поднесла к глазам — с моей близорукостью иначе нельзя. Аномальность прояснилась: в отличие от остальных гладких страниц, эта вся пошкрябана, как покрытие на сковороде после металлической щетки.

— Чем это я его? — спросила я, обращаясь к паучку.

Он оторвался от шелковой нити, пошевелил одной из ножек. Жаль, конечно, что я не могу наделить его даром речи, но, если вдуматься, выходить в свет с большим говорящим пауком даже для меня было бы чересчур эпатажно.

Я вгляделась повнимательнее в искореженную поверхность листа, сопоставила со знаком паука, и прозрела. Страница испещрена штрихами, нанесенными ногтем. Исходя из того, что в помещении, кроме меня и членистоногого, никого не было, следует вывод: черточки наносились моим ногтем.

Хм. Послание самой себе из подсознания? Воздействие извне на мою волю? Порча листа выглядела до безобразия странно, и побуждала к выяснению причин. Поколебавшись буквально мгновение, я подула на страничку, присоединяя к обычному дыханию частицу Силы.

Чуть различимые вдавленные штрихи поднялись, набрали ежевичного цвета и опустились на лист, образуя.... рисунок. Я охнула, едва не выпустила страницу из пальцев, спохватившись в последний миг, что без контакта с моей кожей краска пропадет, и рисунок снова станет комбинацией невидимых штрихов, на этот раз без возможности их выцветить.

Рисунок... портрет... смотрел мимо меня глазами Брендона. Ничего не выражающими глазами.

Две глубокие морщины пролегли по высокому умному лбу, как и в тот последний день, когда я была рядом с ним. Щеки, кажется, чуть ввалились. Надо думать, не от плохого питания... Весь облик его излучал усталость, замешанную на грусти.

Печальнее всего пустые, безжизненные глаза. Глядящие, но не видящие.

Я вздрогнула. От листа ощутимо веяло холодом, как из промозглого склепа с давно разложившимися трупами. Живо представился Брендон, спящий беспробудным сном в гробу без крышки, накрытый куском дерюги, из-под которой виднеется обрубок руки хозяина склепа, решившей обогреться живым теплом.

Ком в горле пришлось сглотнуть.

Мне, юной, впечатлительной особе, подобные вещи представлять противопоказано. Слишком глубоко погружаюсь в представленное, вплоть до трупного запаха.

Проморгавшись до полного уничтожения образа, я выдохнула. Похоже, пока мое воображение баловалось с могильной атрибутикой, легкие решили бросить дышать. Однако, шутки в сторону, с Брендоном определенно что-то не так. Если не смотреть в неживые портретные глаза, кошмары не мерещатся, но ощущение безысходности так же пронизывает до самого нутра. Аритмично стучащее сердце не лжет — Брендон в беде.

— Узри ты его, и волнение и прочие человеческие эмоции захлестнули б тебя с головой, — повторила я вполголоса давешние слова призрака. — Все верно. Увидела. Эмоции — как пена из пивной бутылки.

Кидаться вырывать любимого из цепких когтистых лап фурий ада — идея не из разряда блестящих. Нет, родная, так дело не пойдет, прав был дух, утверждая, что ты не готова. Брендон — не мальчишка из подворотни, он Император, его защита — лучшая в пределах известной Вселенной, да и бросаться в львиную пасть, не имея отравленного дротика — удел храбрецов и самоубийц.

А у меня нет права на ошибку.

Мой писчий материал не горит. Если подразумевать обычный огонь... Вызывая витую свечу цвета слоновой кости, я очень старалась не плакать. Фиолетовый магический огонек жадно соскочил с фитиля на листок...

От него почти не осталось пепла. Ту же малость, что ссыпалась на постель, я смахнула на пол, в противоположную от почти сплетенной паутины сторону...

Я не умею рисовать. Эта единственная мысль преследовала меня с момента сожжения портрета. Попроси меня изобразить домик на разлинованном листе простым карандашом, и в лучшем случае выйдет перекошенная неказистая сараюшка, денно и нощно мечтающая развалиться на запчасти. Уж промолчу про несчастные окошки и двери, изогнутые под невозможными углами, и давно съехавшую крышу. Крыша домишки съезжает ровно вслед за крышей пыхтящего от усердия, с позволения сказать, художника.