Моя Святая Земля

— А скотину забрал мессир, — продолжил Сэдрик. — В счёт муки, да?

— Забрал, — старуха зачерпнула каплю бульона и попробовала. — Солоненько, — сказала она с неожиданной радостью. — Соль-то до крупинки ещё до Новогодья вышла. Ишь, мясо-то, словно бы и свежее, а посоленное... мастера готовили. А мессир добрый, всего и забрал скотину — за белую-то муку, за тридцать пудов, а землю и огород оставил, иначе, говорит, с голоду пропадёте...

— А за аренду земли платить надо, — кивнул Сэдрик.

— Младший сынок помогал, — старуха съёжилась, как от холода, запахнув на впалой груди облезлую тряпицу, заменявшую ей шаль. — Да только королевские солдаты его на дереве повесили... он, слышь, камнем запустил в офицера, невестку офицер снасильничал да заколол... Вон, Тобин и Лорина от них остались — тоже мне кормить, кому же... Зять хотел взять, да не вышло. Дочку удачно выдали, красавица была... все любовались... Ну, вот удачно выдали, за богатого, за мельника. Белые пироги пекли всякое полнолуние... Пряников мне, бывало, присылала, ягодка... Видать, позавидовал кто: и дом подожгли, и мельницу, зять с доченькой сгорели, и детки с ними...

— А ты отказалась от земли, — сказал Сэдрик. — Да? Чтобы платить только за огород?

Старуха покивала, заглянула в горшок, вздохнула.

— А что делать? Ренна-то, дурёха, тянула-тянула, пока не надорвалась — теперь от ветерка шатается, да и слегла, наконец. А на мне четверо ртов, да и пятого вот принесла, кобыла...

— Матушка... — прошептала Ренна с печи, и старуха встрепенулась.

— Молчи уж, молчи! Сей же час похлёбка сварится, отолью тебе в чашку, горькая...

Кирилла знобило. Надо было что-то делать, и он налил тёплой воды в плошку из-под молока и бросил туда таблетку аспирина. Старуха, дети и даже, кажется, Ренна с печи завороженно наблюдали, как таблетка растворяется, как шипит и пузырится — а Кирилл пытался сделать важный и самоуверенный вид.

— Это, — сказал он самым внушительным тоном, на какой был способен, — очень ценное лекарство. И редкое. Заморское. Помогает почти что от всех болезней.

Судя по лицам старухи и малышей, никто не усомнился. Кирилл подумал, что, если не подействует эта королевская магия, то может подействовать эффект плацебо — и принялся разглагольствовать о чудодейственных лекарствах в заморских странах, от которых хромые начинают танцевать, а у слепых раскрываются глаза. Его завороженно слушали.

А потом старуха кормила малышей жидким супом, который они хлебали с наслаждением, и Кирилл поил бульоном Ренну. Она пила крохотными глотками, а Кирилл думал, что она вовсе не пожилая, просто страшно уставшая, истощённая и больная — что, в действительности, Ренне лет двадцать пять, вряд ли больше.

И это тоже резало душу до острой боли, но Кирилл пока не мог ничего изменить.

* * *

Они все уснули так быстро, что Кирилл удивился. Хотя, по здравому размышлению, удивляться было нечему: по земным меркам ужин выглядел крайне скудно, но хозяева дома наелись непривычно плотно. Зашуршал только младенец, но, когда Кирилл взял его на руки, а Сэдрик влил в его ротик пару ложек разбавленного молока, бедолага снова заснул, положив головку Кириллу на плечо. На малыша круг благости точно подействовал: дышал он ровно и спокойно, а от его макушки пахло котёнком.

И уже потом, покачивая колыбель, где спал младенец, Кирилл поймал себя на мысли, что в избе тепло и странно уютно, даже вой ветра в печной трубе не нарушает этого уюта, а лунный свет мягок, как ночник. И что очень здорово было бы постелить спальник на лавку и подремать часок. Но Сэдрик и не думал спать, он смотрел в окно на луну и начинающийся снегопад — Кирилл вспомнил, что Сэдрик ждёт вампиров.

— Они должны тебя найти? — спросил Кирилл шёпотом.

— А ты чего меня братом назвал, государь? — тоже шёпотом спросил Сэдрик. — Какой я тебе брат, ошалел?

Кирилл невольно улыбнулся.

— Зато ни у кого не вызывают лишних вопросов ни твоё увечье, ни твои шрамы, — шепнул он. — И вообще, не смей спорить с королём, это не светски!

— Тихо! — вдруг шикнул Сэдрик. — Летят. Надо выйти во двор.

Кирилл надел куртку. Выходить на мороз зверски не хотелось.

— Можешь подождать тут, — сказал Сэдрик. — Обряд довольно безобразный, на самом деле...

— Я выйду, — сказал Кирилл. — На всякий случай.

Они выскользнули в ночной холод, постаравшись сохранить в избе сонное тепло. Сэдрик прикрыл дверь и взглянул в небо.

С неба сыпался мелкий колючий снег; луна ныряла в мути ночных облаков. Как Сэдрик умудрился что-то рассмотреть в этой порошащей, туманной мгле — осталось загадкой для Кирилла, но он рассмотрел и сказал, негодуя:

— Неумершие совсем не соображают, что делают, серебра на них нет...

— А что? — спросил Кирилл, пожимаясь от ночного озноба.

— Я им велел, бестолковым, зеркало принести, — мрачно напомнил Сэдрик. — Несут, нежить поганая...

Теперь увидал и Кирилл. Зрелище казалось из ряда вон выходящим, просто сюрреалистическим.

Сквозь снегопад летели серебристые совы. Самая большая и впрямь тащила, вцепившись в оправу когтями, небольшое круглое зеркало, в котором мелькал снег. Кирилл невольно вспомнил хогвартскую почту.

Сэдрик махнул рукой. Совы невесомыми тенями спланировали на двор, на лету меняя облик. Серебристое оперение оборачивалось плащами или кринолинами — а зеркало оказалось в руках у статного юноши с нежным фарфоровым лицом, кружевного и бархатного, в бледных кудрях.

Лунные бальные одеяния вампиров во дворе нищей избёнки в голодной, разорённой и агонизирующей деревеньке казались чем-то маскарадным.

Сэдрик окинул вампиров неодобрительным взглядом.

— И что, — хмуро спросил он, — это все? Десять? А где Ульрих? Клара где? Гилберт?

Нельга, выйдя вперёд и заглядывая Сэдрику в лицо снизу вверх, печально сказала:

— Ульрих, спаси Господь его душу, покоится ныне в благословенной тени, тёмный мэтр, и Клара с ним. Гилберт спит.

Сэдрик вздохнул и спросил, снизив тон:

— С чего это Гилберт спит? Не дело неумершему валяться в гробу после заката.

— Но на могиле Гилберта — знак против Приходящих в Ночи, — сказала Нельга. — Он не сможет проснуться даже от труб вестников Божьих... пока кто-нибудь не снимет заклятья, — добавила она просительно.

— Ясно, — отрезал Сэдрик и тут же напустился на кружевного юношу. — Жеан, как ты думаешь, зачем я попросил зеркало? Считаешь, чтобы было, перед чем напудриться? Что ж ты такое большое приволок, взял бы уж дамский медальончик, чего там! Ну почему, стоит связаться с Сумерками — и уже по лодыжки в дураках?!

Жеан, не поднимая глаз, попытался оправдаться:

— Простите, тёмный мэтр, это самое большое зеркало, какое мы смогли достать и принести. Ветер, лететь неудобно...

— Смотри, государь, что осталось от Сумерек в твоей стране! — бросил Сэдрик зло и тоскливо. — Щенята! Детки! Зеркало им не дотащить! Для их собственного Князя! Силёнок не хватает! И я должен заменить им кормящую мамашу! Сучий узурпатор с монахами, которые готовы козла под хвост целовать, если прикажет ад, истребляют Сумерки, а днём развлекаются, убивая живых, гадюки... благо раздолье грязной смерти — посмотри, с чем мы теперь существуем! Богадельня...

Вампиры не смели на него взглянуть. Кириллу стало их жаль.

— Сэдрик, — сказал он, — ну что ты на них напустился? Они же не виноваты, что нынешние власти открыли охоту на старых мудрых Князей и Княгинь. Они — как те дети, у которых родителей убили, сироты...

— Сам знаю, — буркнул Сэдрик. — Оттого и вожусь с этим сиротским приютом... Ладно. Будем работать с тем, что есть.

Он ногами разгрёб снег на площадке размером, примерно, в квадратный метр. Кирилл сунулся было помочь, но Сэдрик остановил его взглядом, присел на корточки и принялся рисовать на ледяной корке лезвием обсидианового ножа какую-то сложную фигуру. Перед тем, как провести очередную линию, он то и дело останавливался и задумывался, а царапины на насте бледно мерцали льдисто-голубоватым, будто по ним проложили тоненькие неоновые трубки.

Кирилл наблюдал и чувствовал, как вокруг что-то происходит, как меняется сам воздух, наполняясь какой-то невидимой, но осязаемой, как электрическое поле, субстанцией — волоски на руках вставали дыбом и шевелились волосы на голове.

Закончив, Сэдрик встал, взял зеркало из рук Жеана и пристроил в центр чертежа, в тщательно вычерченный многоугольник, пришедшийся почти точно по размеру рамы. Потом протянул здоровую руку, и вампиры подошли её целовать; обряд выглядел страшно средневеково, но Кирилл понял, что дело не в вассальной присяге — "электрическое" напряжение в воздухе росло, а в глазах Сэдрика появился светящийся красный туман транса.

В какой-то момент концентрация магической силы, вероятно, достигла пика. Вампиры шарахнулись в стороны, а Сэдрик, проговорив нараспев дико звучащее непонятное слово, вздёрнул рукав на увечной руке и полоснул по ней ножом.

Кровь брызнула на чертёж и зеркало — и Кириллу показалось, будто его на миг оглушил бесшумный громовой удар. Холодный свет ударил из зеркала вверх, собравшись в призрачную фигуру; мерцающий призрак начал сгущаться и обретать очертания, словно его наводили на резкость, а ледяное сияние медленно спалось и угасло.

Всё действо заняло минуты три-четыре, не больше, но показалось нестерпимо долгим. Напряжение в воздухе вдруг схлынуло, сошло, как вода — и Кирилл поразился плотскости жуткого существа, стоящего в воздухе над зеркалом, не касаясь его босыми ступнями.

Ужас сделал шаг и чуть не упал; Сэдрик придержал его, обнял за плечи, тронул волосы — и всё это было чудовищно. Как бы Кирилл ни представлял себе Князя Сумерек — его ожидания не оправдались: Сэдрик обнимал пыльную мумию, почти скелет, с висящими клочьями истлевшей плоти, в рассыпающихся лохмотьях одежды. Мумия повернула голову — и Кирилл, содрогнувшись, встретил неожиданно живой взгляд влажных вишнёвых глаз из глазниц клыкастого черепа, обтянутого сухим пергаментом мёртвой кожи.

Сэдрик протянул располосованную увечную руку к ощеренной пасти мумии — и та припала к ране, как представилось Кириллу, вцепившись зубами. Кирилл едва удержался, чтобы не броситься Сэдрику на помощь — но Сэдрик гладил здоровой ладонью свалявшуюся паклю седых волос мертвеца, и вид у него был вовсе не страдальческий. Скорее, сострадающий.

А мертвец менялся на глазах, будто кровь Сэдрика запустила вспять процесс разложения. Кирилл, оцепенев, смотрел, как между высохшей кожей и костями появляется упругая человеческая плоть, как волосы разглаживаются, приобретают живой блеск, темнеют... Пыльное тряпьё оказалось остатками роскошного костюма — и этот костюм тоже восстанавливался из праха. Запах склепа таял, сменяясь тонким свежим ароматом чего-то церковного.

Сэдрик, очевидно, определил, что вампир пришёл в норму — и отстранился. Князь Лео, удивительно плотский по сравнению с младшими, лунными бликами, полубесплотными эльфами, преклонил колено.

Сейчас он казался не старше Сэдрика — а ещё он казался на удивление живым, высокий, бледный и темноволосый парень в бархате, шитом золотом, в подбитом мехом плаще. Разве что — не отбрасывал тени.

И Кирилла осенило.

Самый старый вампир Святой Земли — Лео. Он сравнительно долго мёртв и сравнительно силён — он уже может выглядеть почти как живой человек. Прочие — только тени и сны. У них пока не хватает сил на достоверную плоть — или на её иллюзию.

— Легче тебе, Лео? — спросил Сэдрик почти ласково. — Вставай.

Взглянув с благодарностью сильнее любых слов, Лео потянулся к его здоровой руке, но Сэдрик не подал руки.

— Оставь Силу себе — пригодится. Обойдёмся без поцелуев — я и так понял, что ты обо мне думаешь, — сказал он с еле заметной усмешкой. — Лучше рассказывай. Тебя жрал Алвин?

— Нет, тёмный мессир, — сказал Лео. — Марбелл. Алвин смотрел. И когда я настолько устал, что не смог поддерживать видимость жизни в себе, Алвину стало противно, он ушёл. Демону нравится, когда боль ощущает что-то живое — или похожее на живое.

— Я так понял, что и Марбелла рядом с тобой сейчас не было?

— Верно, — сказал Лео. — Марбелл был вынужден сопровождать Алвина, которому хотелось дразнить дракона.

Кто-то из вампиров ахнул.

— У них там, что, дракон? — поразился Сэдрик. — Ну, понятно же, пламя адово! Они там мучают дракона, а мы думаем, за каким таким бесом лысым драконы рассекают в небесах над столицей! Чудо, что из мести они не сожгли город — но ещё не поздно, всё впереди. Кстати, интересно, как они достали дракона. Это не котёнок, чтобы его за хвост подвешивать...

— Алвину хочется эффектную ручную зверушку, — сказал Лео с горьким смешком. — Только драконы — не звери. Легенды говорят, будто звери, а в действительности — нет. Они не такие, как виверны, живущие в горах, кладущие на камни яйца и греющие их огненным дыханием. Драконы — более сложные существа.

— Откуда знаешь?

— Я его слышал, тёмный мессир. Не совсем зов, он ещё не агонизирует, но смерть ходит кругами, а дракон осознаёт и ждёт её, как осознают и ждут отважные люди. В нём больше от человека, а не от зверя, хотя я и чуял тот огонь, что живёт в нём...

— Природы, скорее, демонической? — спросил Сэдрик профессиональным тоном.

— Да, но живое существо.

— Слыхал? — обернулся Сэдрик к Кириллу. — Я не я буду, если драконы не спалят столицу. Да ведь будут же правы, брюхо адово! Кто их осудит? Месть за родича — святое дело.

Лео тоже оглянулся — и снова опустился на колено, в церемониальную рыцарскую позу.

— Простите меня, благой государь, — сказал он виновато. — Я и Сумерки, мы приветствуем вас. Это о вас расспрашивал Марбелл, он что-то чует — и был готов выбивать новости поленом. Я думаю, все в Святой Земле что-то чувствуют, все ждут перемен — кто с надеждой и радостью, кто со страхом, а кто — размышляя, как бы их предотвратить. Мы ждали с надеждой. Вы ведь знаете разницу между Сумерками и адской тьмой?

— Знаю, Лео, — сказал Кирилл. — Встаньте, пожалуйста. Я знаю и то, что вы ничего не сказали Марбеллу, хоть это подвиг на пределе ваших сил. Я вам очень благодарен, вы отважны. Если мы сумеем победить ад, то никто не будет охотиться на детей ночи, как на злобную нежить — Сэдрик мне рассказал, чем вы занимаетесь.

Тонкое лицо Лео словно высветилось изнутри, он поднялся. Вампиры подошли ближе.

— Любой из нас — ваш подданный, государь. Любой рискнёт посмертием за победу над адом, — сказал их Князь, и жители Сумерек всем видом выразили согласие с этой мыслью.

— Значит, вы все, вампиры, готовы мне помочь? — спросил Кирилл.

— О, конечно!

— Прекрасно. Тогда расскажите мне, пожалуйста, Лео, где Алвин держит дракона.

Сэдрик присвистнул.

— Очуметь... — сказал он, пожалуй, восхищённо. — Ты уже планируешь спасать и дракона тоже, прекрасный государь До-Всех-Есть-Дело? А как, можно спросить? Живой дракон — не нежить, его мы через зеркало не вытащим, мой Дар тут не сработает...

— Мне, конечно, и впрямь до всех есть дело, — улыбнулся Кирилл, — да и жалко дракона очень. Я никогда живых драконов не видал, просто сил нет, как хочу посмотреть. Но дело, если честно, не в любопытстве и не в жалости. Если Алвин замучит дракона насмерть, его родичи сожгут столицу, ты же сам сказал. Погибнет множество людей, сгорят те самые прекрасные здания, о которых ты рассказывал — а Алвин спасётся, вот увидишь. Но даже если и нет, то не слишком ли дорогая цена за смерть Алвина — пожар целого города?