Такир, похоже, готов был много отдать за эти сведения.
— Более трёх с половиной веков минуло со дня Вашей смерти, Такир, — и я начал рассказ о том, что произошло со страной и родом Беневаля с той поры.
— Да уж, — только и смог выдавить из себя мой собеседник. Он тяжело сел на землю и уставился вдаль. Капелька влаги капнула на вереск, упав со щеки сына Беневаля. — Три века...Три сотни раз наши люди отмечали приход лета...Мой род прервался...Но я горжусь моими потомками, горжусь всем нашим народом! Мы смогли выстоять, хотя враги предрекали нашу гибель сотни и сотни раз. Мы показали им всем, где Хозяйка Зимы обитает! Да, мы им всем показали!
— Милорд Такир, а Вы разве не чувствовали, что прошло столько времени? — отчего-то именно это меня заинтересовало. Может быть, кто-то захотел бы узнать о жизни второго в роду Владетелей Беневаль
— Иногда мне кажется, что я только недельку-другую назад закрыл глаза от усталости там, на склонах гор, — Такир махнул в направлении юга. — И потом очутился здесь. Но вот видишь, как получилось? Три века...Три века!
Сын Беневаля понурил голову.
— А я сперва думал, что мне всё это только снится: ещё немного, и я очнусь, снова вокруг будут мои сыновья и дочери, дружинники...А потом — приходило такое чувство, будто целая вечность минула с той поры, как я попал в этот странный мир. И эта вечность тянется до сих пор. Три века...
Я надеялся, что Такир не сойдёт с ума от моего рассказа, ведь он то и дело повторял "три века", срок, прошедший с его смерти. Хотя, конечно, будет интересно взглянуть на призрака, который на твоих глазах утрачивает разум. Но лучше бы наблюдать это, примерно, из Аркадской империи или из руин Ксара. Не хотелось в тот момент поблизости находиться...А то ведь призрак призраком, но устроить он может такое!
— Но да ладно, не хочу об этом. А ты, значит, встретил Даркоса перед тем, как здесь оказаться? Как ты думаешь, что он хотел сказать?
— Он только говорил...— может, Такир уже начал...того...? Я ведь дважды повторил ему наш с Даркосом разговор...
— Нет, Николас, не то, что он сказал, а что он хотел сказать. Знаешь, ведь мы привыкли...— боль, неисчерпаемая боль отобразилась в глазах Такира. — В мои времена люди знали, что боги могут нести какую угодно околесицу, но при этом имели в виду совсем не глупые вещи. Просто, по-моему, им скучно. Они лицедействуют, желая разнообразить своё существование, желают жить, а не существовать, причём прожить множество жизней, примерить разные одёжки. Ведь они же существуют целую вечность, и их вечность не имеет свойства кончаться слишком быстро. Или вообще — кончаться. Только жизнь может умирать. Поверь мне, единственный способ узнать, живо ли что-то — это убить. Богам же смерть неведома, а значит, им неведома жизнь.
По-моему, Такир всё-таки был немножко не в своём уме. Хотя, может быть, он просто привык говорить так...странно? Чем-то он походил на Тенперона, только мой учитель говорит несколько проще.
— Боюсь, для меня сейчас мысли о бога слишком сложны, милорд Такир, — я устало пожал плечами.
— Это не твоя вина, я просто слишком часто увлекаюсь. К тому же, целых три века у меня не было подходящего собеседника. Но давай я просто покажу тебе на примере, что для богов — жизнь, а что -существование?
Меньше мгновения на размышление — и я всё-таки согласился. Надо же дать возможность самому Такиру Беневалю поговорить нормально впервые за столько лет?
— Мой отец выбрал для семейного очага долину среди окрестных гор. Здесь же Беневалю встретился хранитель этих мест, бог Ориин.
Мне это имя показалось смутно знакомым. Но только что-то в нём было не так...Неужто — Ори? Да нет, невозможно! Какой из замкового бог, пусть и не такой уж великий, как Онтар или даже Даркос?
— Этот бог влачил жалкое существование. Вот представь себе: в тебя никто не верит. Если ты затеваешь какое-нибудь дело, все смеются над тобою, говорят, что ничего не выйдет. Но подумай: а что, если так смеются не над делами твоими, но — над самим существованием? "Какой-какой Ориин? Нет такого! Не было!". Его почитатели давным-давно исчезли из этих мест. Никто больше не верил в Ориина. Он выглядел старым, дряхлым, похоже, в самого себя этот бог скоро мог перестать верить. И вот — мой отец! Они встретились случайно, во всяком случае, в этом Ориин всегда уверял и Беневаля, и меня. Они с моим отцом договорились: Ориин должен следить за нашим очагом, поддерживать порядок в строящемся доме, а взамен — в него уж точно теперь будут верить. Иное себе представить сложно: этот бог скал и горных озёр будет виться вокруг, бегать по дому, а все будут думать, что его не существует? Нет! Это был замечательный уговор! Но с тех пор Ориин совершенно изменился. Вместо былой искорки в глазах, шутливых полуулыбок, живости бьющего меж камнями источника — обстоятельность, холодность, суровая серьёзность и даже мелочность. Однажды он как-то пытался мне объяснить, ещё в пору моей юности, что ему просто надоело старое существование. Ориин хотел новую сущность, хоть жить, а не существовать, а жизнь для него была периодической сменой состояний. Он привык к тому, что зима становится весной, на смену которой когда-нибудь да придёт лето. Но ведь и осень тогда будет не за горами. Вот и решил Ориин, что настала пора меняться. И он изменился, чтобы не было совсем уж скучно. И кто знает, вдруг в глубине души, если есть она у бога, он наслаждается новой жизнью — или игрой в новую жизнь, потешаясь над нами?
Стало как-то неуютно от этой мысли. Я сразу представил себе Ори, нудно перечисляющего кубки, блюда и ножи с кухни Беневаля, смеющегося над моей реакцией на его монолог. И всё же, его можно было понять. Ведь юмор для него — единственный способ жить, последняя надежда проявить волю к жизни.
Быть может, и Даркос таков же? Бог-проводник душ мёртвых, мотающийся между нашим миром и царством Тайтоса, видящий жизнь в одном из самых ярких её проявлениях — смерти. Но при этом Даркос лишён шанса и на жизнь, и на смерть...
А ему...не страшно? Не страшно понимать, что он не жив и не мёртв?
"Тебе не понять этого. Никому не понять, кроме нас..." — ветер принёс эхо печальных, как песня несчастного возлюбленного, слов тайтосова сына...
Аркадская империя. Диоцез Ориэнте.
Сыро. Холодно и сыро. Андроник вообще не любил конец зимы, худшее время года по мнению дрункария. Теперь же в список "симпатий" Ласкария добавились путешествия в месяц септим в компании "ручника" Флавиана Марцелла. Этот подлец ещё и издевался над Андроником.
— Вы только посмотрите, иллюстрий, на эти живописные окрестности, — Флавиан распахнул пошире шторки, закрывавшие до того окошки почтовой кареты.
Сам Ласкарий ничего живописного в землях диоцеза Ориэнте, граничившего со степью, не замечал. Из-под таявшего снега проступала прошлогодняя трава, чёрная, похожая на пальцы покойников. Редкие, тонкие, низкие деревца, на ветвях которых нет-нет, да попадались не успевшие опасть за осень и зиму листья. И теперь они качались на ветру, шелестели, грозясь упасть наземь. Иногда попадались и селения. Чумазые крестьяне злобно поглядывали на целый караван телег и карет, гремевших по тому, что здесь по недомыслию богов называли дорогами. Дома-мазанки кренились, казалось, на все четыре бока сразу, что только и спасало их от полного обрушения. А уж небо...Ну скажите, разве бывает такое небо цвета лужи, куда сумасшедший художник вылил вдоволь охры, белил и стаканчик-другой чёрной как смоль краски, надеясь выдать это за гениальное творение? Оказывается, бывает...
— Молчите? — на лице Флавиана расцвела торжествующая улыбка. Расцвела — чтобы тут же увянуть: во взгляде Андроника, обращённом на Марцелла, было много чего намешано. — Разве не красива эта первозданная природа, практически нетронутая человеком? А здесь, говорят, только подчинившиеся великому императору племена кочевников могут прожить, не проклиная тот день, когда они решили сюда перебраться. Здесь не до столичной суеты и многочисленных интриг, здесь дышится вольно и свободно.
Андроник подумал, что уж кому-кому, а инквизиторам про интриги и столичную суету лучше помалкивать.
— И всё ещё молчите, иллюстрий. Признаться, я иначе представлял себе великого победителя партафских варваров, — ну точно, Марцелл издевался. Чего же он добивался-то? — Или Вы раздумываете над планом будущей кампании?
Андроник прищурил глаза: интересно, этому "ручнику" кто-то сообщил о готовящейся войне с тайсарами, он сам догадался, или...
— Суд по Вашему лицу, Вы хотите узнать, откуда мне известно о готовящейся войне? Представьте себе: великого полководца посылают из столицы в самую глушь, на границу, отрывая от серьёзных дел. Да, похоже на ссылку на первый взгляд. Как и на второй...А вот на третий! Вы же лучший или, скорее, единственный полководец Аркадской империи — и скоро окажетесь на границе с нашим извечным врагом. Значит, императору понадобился Ваш талант, дарованный Аркаром Всемогущим, — Флавиан осенил себя знаком Аркара, — именно против тайсаров. Всё просто.
— Да, всё не сложнее вопроса о том, что же на той же границе будет делать великий инквизитор Флавиан Марцелл, готовый вот-вот раскрыть заговор против императора с участием проклятого колдуна-еретика. Не так ли, отче? — Андроник произнёс это официальное обращение к священникам Аркара с изрядной долей презрения. К тому же, сколько можно этому проклятому "ручнику" издеваться над Ласкарием? Пора бы отплатить ему той же монетой!
Похоже, Андроник попал точно в цель: рот Флавиана скривился, но лишь на мгновение, Марцелл всё-таки сумел с собою справиться. Пусть он и был инквизитором, славившихся своим самообладанием — без него было бы не выдержать крика пытаемых еретиков или предсмертных воплей сгорающих на кострах людей. Но "ручник" был ещё молод, да и "мозоль", на которую наступил Ласкарий, была совсем новой и саднила неимоверно сильно.
— Аркару нужна моя служба именно на границе, и я подчинюсь воле Всеблагого и Всепрощающего, — с деланным смирением вздохнул Марцелл.
— А вот это больше похоже на ссылку, отче, чем мой выезд на границу, — ухмыльнулся Андроник, и даже пейзаж показался ему приятным. Всё-таки нравилось дрункарию иногда поизмываться над вызывающими антипатию людьми.
И всё-таки Ласкарий хотел быть честным с человеком, которому предстоит уйму времени находиться рядом. Ведь когда начнётся война, Марцелл должен будет подчиняться приказам Андроника, станет его воином наравне с другими. А Ласкарий привык быть с подобными людьми откровенным настолько, насколько позволяли условия.
— И мне не хотелось бы, чтобы Вы ходили по лагерю и спрашивали легионеров и центурионов, как часто они молятся, когда в последний раз ходили на исповедь. Да и священников лучше не проверять на знание святых книг и Символа веры, — взгляд Андроник, будь он мечом, проткнул бы насквозь Флавиана заодно со стенкой почтовой кареты.
— Иллюстрий, Вы не понимаете, зачем это надо. Я заметил, как неприятны Вам подобные вопросы. Но мои объяснения помогут Вам по-другому на них взглянуть, — Марцелл кротко улыбнулся. А ведь не спросил даже разрешения на рассказ о причинах...
— Вы часто смазываете свою спату маслом, чистите её шёлковым платком? — затянул Флавиан менторским тоном. Андроник решил, что вставить кляп в рот священника было бы кощунственно, но другого способа остановить монолог этого типа людей трудно...Так что приходилось слушать. Ну и заодно думать, из чего же можно было сделать кляп: мало ли...
Инквизитор сидел напротив Ласкария, так что выражение лица "следика" дрункарию было прекрасно видно. Марцелл был сама серьёзность, холодность, бесчувственность — но что-то проступало там, в глубине его глаз. Нет, не что-то — жизнь, эмоции...
— Зачем Вы это делаете? Необходимость, скажете? Клинок должен быть в отличном состоянии, чтобы в любой момент его можно было пустить в дело? А людям невоенным подумается: привычка, глупость, способ занять свои руки каким-нибудь делом. Так и сторонний человек не поймёт, зачем инквизиторы задают свои вопросы людям, все эти "благоглупости" о молитвах, исповедях, постах, знании священных книг. Еретика можно распознать по его эмоциям, по его поведению. Не успевший укорениться во зле или же человек глупый, несдержанный, выдаст себя. Кому-то это не будет заметно — но только не нам, носящим знак Длани Аркаровой у сердца. Нас этому учат, с самого детства втолковывают сию трудную науку. Вам же, наверное, неизвестно, что в инквизицию попадают в совсем смешном возрасте, лет в пять-шесть. И берут туда сирот, которым неизвестны ласки матерей и отеческие советы. Детям втолковывают азы инквизиторского дела, каждый день, каждый час, каждую минуту.
Невольно Андроник подался чуть вперёд, увлёкшись рассказом Флавиана: Ласкарий совершенно не знал этого. Дела церковные были неинтересны дуксу, да и на священников, а уж особенно "следиков", он привык смотреть как...как...на "следиков". Тех дворников, что выметают из Аркадии скверну вместе с уймой ни в чём не повинных людей.
— Вам известно, что такое холод, пустота внутри? Даже пламя священного костра, сжигающее еретиков, способно прогнать этот мороз одиночества лишь на краткий миг. Но совсем не из-за желания согреться мы ловим еретиков, — недобро усмехнулся Марцелл. — Мы служим обретённой семье, Святой Церкви Аркара, нашей матери, и Аркару, нашему отцу. И мы готовы на всё, только бы родители были довольны нами. Надеюсь, Вы оцените мою искренность в общении с Вами, иллюстрий Андроник. Говорят, что Вы любите, когда Ваши воины искренни. А по закону я стану воином в армии, едва армия начнёт кампанию против тайсаров. И ещё мне не хотелось бы, чтобы Вы мешали мне служить моему делу, а я не буду мешать Вам служить Вашему делу. Мне хотелось бы верить, что больше между нами не будет непонимания, иллюстрий.
Тот огонёк, что теплился в глазах Флавиана, погас — перед Андроником вновь был инквизитор-"следик", искореняющий ересь, прикреплённый по неизвестной причине к дрункарию.
Снаружи раздались окрики и молодцеватый смех. Всадники эскорта выстроились двумя колоннами по обе стороны от почтовой кареты.
— Интересно, что происходит, — Марцелл выглянул из окошка.
Снова голоса. Такие знакомые...
— А это нас встречают, отче. Легаты и турмархи Южной армии решили устроить приём своему стратигу. Молитесь, отче, чтобы нас от радости не искупали в вине.
— Аркар не наказывает своих детей за любовь к дарующей счастье виноградной лозе, — всё-таки огонёк жизни не навсегда пропал из глаз Марцелла. — Но в крайнем случае я замолю грех.
— Только если похмелье Вам не помешает! — расхохотался Андроник и молниеносным движением открыл дверь, а через мгновенье уже бежал по кочкам и прыгал по лужам, словно ребёнок...
Аркадская империя. Аркадия.
Филофей Ириник знал: нет на свете ничего красивей Аркадии, в которой пробуждается весна. Холодный ещё ветер, от которого не спасал хлипкий плащ, подозрительно озиравшиеся прохожие, грязные оборванцы и нищие, просившие милостыню — "ночник" позабыл всё и вся, лишь бы только полюбоваться на почки, распускающиеся на деревьях. Зелёно-коричневы точки, которым суждено было разрастись до листьев или чарующих, благоухающих цветов. Аромат черёмухи ударил в нос? Нет, всего лишь призрак, воспоминание о цветущих садах Аркадии, краше которых нет в целом свете. Сам Ксар, древний Ксар, погибшая грёза императоров, захватчиков и язычников, не мог таким похвастаться. Задыхавшийся от смрада Клоаки и отбросов, воскурений, гниющих трупов, согнувшийся в три погибели под многоэтажными домами, постоянно рушившимися и погребавшими под собой всех жильцов, выпивший все соки из подвластных провинций — Ксар был наказан безумием правителей и разрушением. Теперь руины дворцов поросли травой, а немногочисленные обитатели бывшей столицей известного мира кое-как живут, пася коз. Проклятый богами и жителями, Ксар погиб — но Аркадия будет жить, иного Филофей просто представить не мог! Аркадия жила! Так будет вечно!
