Князь Холод-2

— Спасибо, Миха, вовек не забуду!

— Бывай. И помни, что я сказал!

Только после этого я с огромным облегчением смог покинуть гостиничный номер с опасным гостем. Проследив из окна кареты за отъездом санного экипажа с Воротынским, я наконец и сам дал команду возвращаться во дворец.

С Федором всё равно собирался сегодня пообщаться, посмотрим, может, и эту крамольную тему удастся затронуть. Не то чтобы я так уж проникся 'вселенским горем' бывшего дружка Бодрова и царевича Алешки, но выглядел он вполне раскаявшимся, речь его показалась мне вполне искренней, да и просто было какое-то несоответствие наказания преступлению во всей этой истории. То есть на словах всё выглядело основательно: подстрекательство к покушению на жизнь и свободу членов царской семьи да связь с иностранными агентами. А по существу-то просто пьяные разговоры и переписка с невестой-иностранкой. Ну, либо я чего-то не знаю. Думаю, что в этом случае мне объяснят, что к чему, и в просьбе Воротынского откажут. По крайней мере, я сдержу обещание и поговорю со старшим царевичем.

С Соболевыми я почти весь январь виделся только урывками, хотя и находились мы большей частью под одной крышей царского дворца. Всему виной 'силирийское нашествие', как уже успел окрестить приезд венценосной делегации из соседней страны ивангородский высший свет. Великий князь Дарко Первый с княгиней-матерью и свитой провели в нашей столице все новогодние и рождественские праздники, а после еще две недели отгуляли на свадьбе силирийской княжны Стефании и царевича Алексея.

Естественно, что и государь, и наследник трона как представители принимающей стороны вынуждены были уделять много внимания во всех смыслах дорогим гостям. Сначала не так много, но чем дальше, тем всё чаще и чаще приходилось участвовать в различных мероприятиях и нам с Натали.

Как быстро заметил царевич Федор, мой цветущий и слегка насмешливый вид быстро заставлял скисать княгиню Петру. Будь моя воля, я бы эту стервозную интриганку пинком под мягкое место вышвырнул бы из Ивангорода. Но нельзя — высокая политика!

В общем, только два дня назад все смогли свободно вздохнуть после отъезда силирийской делегации в Клинцы. Так что заглянуть на огонек к Федору мне сам бог велел.

Едва завидев меня, секретарь царевича Семен Вилков исчез за дверью кабинета, чтобы спустя минуту появиться вновь. Распахнув передо мной дверные створки, он торжественно провозгласил:

— Князь Холод к Вашему Высочеству! — после чего мгновенно испарился.

— Ах ты мерзавец, — от неожиданности я растерялся и не успел ухватить наглеца за ворот. Решил было нагнать его в приемной, но вовремя остановился — вроде уже вошел в кабинет и как-то неправильно бросаться в погоню за секретарем своего непосредственного начальника. Из состояния замешательства меня вывел громкий смех Федора Ивановича.

— Видишь, Никита Андреевич, как он не любит этого прозвища! А ты говорил, что нарочно факты подгоняет под легенду!

— Да уж вижу, Ваше Высочество, вижу.

— Федор Иванович! — возмущенно заявил я, подходя к столу, за которым уже располагались царевич и начальник Сыскного приказа, и усаживаясь в свободное кресло. — От вас не ожидал такой провокации!

— Да ладно тебе, Миха, нет ничего зазорного в таком прозвище.

— Я — это я. И никакой сказочный злодей тут ни при чем! — безапелляционно заявил я.

— Ну, никакой он не злодей. Скорее, просто строгий, но справедливый хозяин Севера, — неожиданно заступился за сказочного персонажа Глазков.

— Ба! Никита Андреевич! — я сделал вид, что только заметил присутствие в помещении главного розыскника. — Сколько лет, сколько зим! В смысле, сколько лет, сколько зим не видел вас, и еще бы столько же не видеть!

— Я тоже тебя люблю, Бодров, — усмехнулся Глазков, — ты не поверишь — скучаю!

— А уж как я вас люблю, незабвенный Никита Андреевич! — не остался в долгу я.

— Аж слезу прошибает от этой нежной встречи двух друзей, — взял на себя труд остановить нашу перепалку Федор. — Хватит паясничать. Мы тут как раз о тебе говорили.

— А я-то всё думаю, чего это у меня уши горят? — не удержался я от смешка, но это было уже нервной реакцией на известие — неужели он знает про Воротынского?

— У меня здесь два письма на ваше имя, Михаил Васильевич, — с этими словами Глазков протянул мне исписанные чернилами бумаги, — вот первое, взгляните.

— А позвольте поинтересоваться, почему эти письма попали к вам, если адресованы мне? — тут я уже подпустил в голос побольше холодка, поскольку понял, что о сегодняшней встрече никто еще не знает.

— Не обессудьте, Миша, работа у меня такая, — Никита Андреевич развел руками, — больно уж респонденты у вас заметные.

Что там еще за респонденты такие заметные, что Сыскной приказ заинтересовали? Писать приходится постоянно, поскольку ни телефонов, ни Интернета здесь нет, а сообщения как-то передавать нужно. Для чего-то сверхважного используются специальные курьеры или доверенные лица типа Игната, Иванникова или Сушкова, но всё остальное идет через фельдъегерскую службу. С входящей корреспонденцией та же картина — что не вручается мне лично, то попадает к фельдъегерям. Понятное дело, что там без контроля Глазкова не обходится.

Сначала я перебрал листы первого письма, отыскав обратный адрес: 'Фрадштадт, Джон Джонсон'. Очень информативно. Уж мимо такого отправителя Никита Андреевич пройти никак не мог.

— Ну и что тут у нас? — отчаянно стараясь сохранить на лице невозмутимое выражение, я углубился в чтение. Это было письмо Воротынского, и представляло оно собой очень грубо состряпанную провокацию. Ну, и подпись говорила сама за себя.

— Каково? — ехидно улыбаясь, поинтересовался Глазков, как только я дочитал письмо.

— Необычайно мерзкий пасквиль, — я передернул плечами — хотя и был предупрежден о содержании письма, но читать подобное всё равно было неприятно. — Никита Андреевич, вы можете не дружить со мной, но со здравым смыслом-то дружить просто обязаны.

— Ой, Бодров, да перестаньте вы уже считать себя центром мироздания, — начальник розыскников махнул на меня рукой, добродушно улыбаясь при этом, — думаешь, я прямо не ем, не сплю, только и жду любого повода, чтоб тебя в измене обвинить? Да делать мне больше нечего! Конечно же, я понимаю, что всё это — полная ерунда, написанная рукой всем нам хорошо известного Андрея Воротынского. И подписана в лучших традициях фрадштадтского 'тонкого' юмора. Кстати, такой же фамилией представлялся тот самый фрадштадтец, который участвовал в вашем похищении, что наводит на определенные мысли, а также дает нам повод перейти к письму номер два.

Жестом фокусника он выудил из своего портфеля и протянул мне второе письмо.

Посмотрим, что тут у нас вторым сюрпризом идет. Ага, да это же от Яноша письмецо! Ответ от улорийского короля пришел. И каков будет его положительный ответ? А вот и нет, ответ отрицательный. Жаль-жаль-жаль! Ага, свое разбирательство назначил, через три месяца. А до тех пор, мол, запретил Курцевичу покидать имение. Так я и поверил, что Янош сам это придумал! Заманить меня пытаются, на живца поймать. Ну-ну, поглядим-поглядим.

— Миха, вот скажи, неужели ты всерьез рассчитывал, что Янош выдаст тебе своего дворянина? — царевич Федор взглянул на меня с веселым интересом.

— Надежда такая была, хотя и не очень большая, — я изобразил примерный размер этой надежды, показав сантиметровый зазор между указательным и большим пальцем.

— Так для чего был весь этот балаган? — Глазков кивнул в сторону брошенного на стол письма.

— А теперь у меня полностью развязаны руки. Для всего. У короля Яноша была прекрасная возможность установить со мной лично теплые, дружеские отношения, для чего нужно было всего-то выдать мне преступника, но он ею пренебрег.

— Да какая возможность, Миша! — удивленно воскликнул Федор Иванович. — Если бы Янош выдал тебе Курцевича, то его свое же окружение растерзало бы! А так он прекрасно выкрутился и не упустил момента щелкнуть тебя по носу — мол, сам разберется и, если нужно, сам накажет. А

— Я прекрасно представляю себе реакцию его окружения, — спокойно ответил я, — и даже знаю, кто в этом окружении очень плотно общается с агентами фрадштадтской Тайной канцелярии.

— Михаил Васильевич! — снова подключился к разговору глава сыска. — Михаил Васильевич, это очень опасные игры! И я бы просил вас впредь если не согласовывать подобные действия со мной, то хотя бы ставить меня в известность!

— О чем вы, Никита Андреевич? — поинтересовался я с самым невинным видом, повторно разворачивая письмо.

— Да знаю я вас! Возьмете эскадрон гусар и помчитесь самосуд вершить. А там вас и ждут уже, скорее всего!

— Не стоит так волноваться, — я отложил бумаги и взглянул в глаза Глазкову самым честным взглядом, на который был способен в этот момент, — не будет ничего этого.

— Точно? — розыскник промокнул платочком внезапно выступившую на лбу испарину. Неужто так сильно за меня переживал?

— Абсолютно!

— Что ж, тогда я спокоен, надеюсь мы друг друга поняли, князь, — Глазков застегнул свой портфель, поднялся из-за стола и коротко поклонился сначала царевичу, потом мне. — А посему разрешите откланяться, дела ждут!

И с этими словами глава Сыскного приказа оставил нас с Федором наедине.

— Не будет ничего этого? — переспросил царевич, как только за Никитой Андреевичем закрылись двери, с нажимом произнося последнее слово.

— Не будет, — подтвердил я, усмехаясь, — в смысле, гусар не будет. От слова вообще.

15

Проговорили мы в тот вечер с Федором допоздна. Все его попытки отговорить меня от задуманной авантюры оказались напрасны. Если уж у Натальи не получилось, то куда там царевичу! Нет, он, конечно, мог мне приказать, но решил не делать этого, поскольку не был уверен, что я не нарушу этот приказ. Зачем же тогда сознательно идти на обострение отношений? Для меня этот вопрос является принципиальным, и к его решению я подходил не абы как, а очень даже основательно. Информация о заданном районе Улории стекалась ко мне и из нашей службы внешней разведки, и от разведчиков первого Белогорского пехотного полка, уже две недели шастающих по заснеженным лесам сопредельной территории. Так что всё у меня под контролем, риск сведен к минимуму, и помощь Никиты Андреевича вовсе не нужна. Тем более что главной опасностью задуманного предприятия была утечка информации, а при всем уважении к господину Глазкову доверия у меня к нему не было. Да что там говорить за него, даже Федору я обрисовал план лишь в общих чертах — ни времени, ни направления, ни задуманного мною финального аккорда.

Обсудили с царевичем Федором массу важных дел, затронули и тему Воротынского. Федя обещал подумать, но никакого энтузиазма она у него не вызвала. Что ж, я переложил ответственность на чужие плечи, моя совесть чиста.

Спустя неделю Федор Иванович отбыл в Мерзлую Гавань. Хотел лично посмотреть на работу корабелов в сооруженном там закрытом корабельном доке. На его сооружение ушло почти два года, зато теперь в нем можно было, без опасений попасться на глаза иноземным шпионам и без оглядки на суровый климат, строить корабли круглый год.

Я в корабельной теме не разбирался совершенно, потому и в эти дела особо не лез. У меня и без них хватало забот. Это Федя грезил военным флотом, способным противостоять фрадштадтскому, вот ему и карты в руки. Я же очень надеялся, что участие в морских сражениях обойдет меня стороной — не мое это. Вот на суше отбиться от супостата — это пожалуйста, тут у меня всё больше мыслей стало появляться. Мне бы только время на их реализацию...

Чинно выждав еще неделю, в начале февраля я с Григорянским отправился в Кузнецк. Ехали большим санным поездом, с семьями, свитой и сильной охраной. При таком скоплении народа исчезновения пары санных экипажей никто не заметил, так что на третьи сутки путешествия ночью я с охраной моих верных белогорцев ушел на восток. А еще спустя двое суток в поле на самой границе с Улорией соединился с выдвинувшимся туда в полном составе первым Белогорским пехотным полком.

Я не обманул Никиту Андреевича, гусар не будет. Вообще не будет всадников, и это должно стать полной неожиданностью для тех людей, что ждут меня с той стороны. Потому что граница рядом и мысль о лихом кавалерийском налете напрашивается сама собой. Только вот конница в такую погоду вынуждена будет передвигаться по дорогам, в полях и лесах столько снега навалило, что лошадки быстро выбьются из сил. Зато подготовленные лыжники пройдут где угодно. Ну и я с ними прогуляюсь.

Скованную льдом Титовицу перешли около четырех часов дня. Места здесь пустынные, даже если кто-то и стал случайно очевидцем переправы, то донести эту информацию до заинтересованных лиц никак не успеет.

На реке и в поле гулял ветерок, но как только колонна втянулась в лес, под защиту деревьев, мы тотчас же оказались в практически безветренном пространстве. Темнело быстро, но и лунного света было вполне достаточно, чтобы не натыкаться на лыжи впереди идущих бойцов. Морозец стоял средней руки, градусов пятнадцать-восемнадцать, снег весело хрустел под лыжами, осадков не было совершенно, так что сбиться с пути нам в этот раз не грозило. Тем более что лыжня уже была проложена разведчиками, и они же выступали нынче в качестве проводников.

Маршрут я велел прокладывать не по кратчайшей дороге, а с приличным крюком, чтобы обойти стороной редкие деревеньки и появиться у хутора Курцевича с южной стороны. Уже точно было известно, что меня ждали: около пятидесяти солдат были определены на постой непосредственно в имении да около трех сотен всадников рассредоточились по близлежащим селениям. Но качественно сидеть в засаде такое количество народу может день, два, три. Ну, неделю. А эти бедняги моими стараниями томились в местной глухомани уже почти месяц — я вполне сознательно не торопился, потому не было ничего удивительного в том, что бдительность улорийских вояк притупилась, наблюдение за окрестностями велось уже спустя рукава, люди активно искали развлечений, пили и гуляли. Вполне вероятно, что им вообще не сказали, на кого они здесь охотятся. Так что никаких особых сложностей я не ожидал и авантюрой называл экспедицию только лишь из-за ее финальной стадии. Что бы там ни мнили себе островитяне со своим иноземным отделом Тайной канцелярии, но военная разведка у меня сейчас поставлена лучше, чем у кого бы то ни было в этом мире. Скоро и внешняя разведка обрастет полноценной сетью, наберется опыта и информация потечет в Таридию рекой, а уж в работе с информационными потоками кто сможет тягаться на равных с выходцем из двадцать первого века?

С учетом крюка всего расстояния до дома Курцевича выходило около двадцати километров. Не скажу, что дорога далась нам легко, но ни о каком сравнении с нашими недавними силирийскими приключениями не могло быть и речи. Еще до полуночи полк вышел в нужный район. Отсюда третий батальон отправился в две ближайшие деревни, а первый и второй принялись аккуратно брать имение в кольцо. Чтобы не беспокоить раньше времени хуторских собак, я хотел было не засылать ближе к жилью разведчиков, но те уверили меня, что обитатели хутора уже привыкли к периодическому ночному лаю и твердо уверены, что это волки в окрестных лесах шастают. Тем более что время от времени вдалеке действительно раздавался волчий вой.